Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

• Название: Сыновья человека с каменным сердцем
• Автор: Мор Йокаи
• Издательство: Туркменское государственное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1961

Предлагаемая книга «Сыновья человека с каменным сердцем» – одно из лучших произведений венгерского романиста Мора Йокаи.

Перед читателем – события 1848 года, по-разному сложившиеся судьбы героев; сцена за сценой – картины сражений, интриг, поступков, характеров, но в целом – история национально-освободительной борьбы венгерских повстанцев против австрийского ига.

---

Адъютант познакомил гуртовщика с дежурным капралом. Тот устроился на ночь в хлеву. Охваченный необыкновенным рвением, Гергё Бокша испросил разрешения расположиться на ночлег вместе с конем во дворе. Надо, мол, честно отрабатывать хлеб, который тебе дают! Да и овчинный тулуп у него добротный. Самое же главное – во дворе можно покурить трубочку, тогда как в хлеву делать это строго-настрого воспрещается.

Столь усердному к службе славному молодцу было позволено обосноваться там, где ему удобнее.

А Гергё Бокша тем временем старался определить откуда дует ветерок, и норовил расположиться так, чтобы стадо не оказалось с наветренной стороны. Наконец нужное место было найдено, и он устроился там, пожелав доброй ночи и господину адъютанту, и господину капралу, и всем прочим их благородиям, не преминув еще раз с жалобами и стенаниями поведать, как жестоко обошлись с ним в венгерском лагере. Господа офицеры, хоть и жалели беднягу, но покатывались при этом со смеху.

Не исключено было, что за Гергё со всех сторон усердно присматривали: не мешает все-таки знать, что он делает там, во дворе.

Но он право же не делал ничего особенного. Достал только трубку с кисетом да снял с головы шляпу. Вероятно ему пришло в голову прочитать молитву перед тем, как завалиться на боковую, а чтобы заснуть спокойно, во рту у человека должен торчать чубук.

Итак Гергё Бокша набил трубку табаком, высек из кремня огонь и разжег ее. Потом примял ногтем тлеющий трут, прикрыл чашечку трубки колпачком и, как водится у степенных, людей, лег себе на брюхо и стал покуривать. У него имелись веские причины не ложиться на спину.

Потом, должно быть, со скуки Бокша достал свои простой нож с деревянной ручкой и начал соскабливать с полей шляпы скопившуюся на ней прелую, пропитанную салом и потом грязь, тщательно собирая ее себе в ладонь. Шляпа его, надо сказать, повидала виды. Немало перенесла она бурь и невзгод, вся облезла и от ветхости местами совсем протерлась. Как знать, может, шляпа испытывала истинное удовольствие от того, что хозяин соскребывал с нее грязную коросту.

Наскоблив изрядный ворох наслоившегося мусора, Гергё Бокша приоткрыл крышечку трубки и пересыпал его с ладони на тлевший табак.

В ту же минуту поднялась такая невообразимая вонь, какую вряд ли могла породить вся парфюмерия ада.

Какая связь существует между чадом от горящей просаленной грязи со старой шляпы и физиологическим состоянием волов, – не сумели бы определить ни Окен, ни Кювье.[77] Зато каждый пастух из венгерских степей отлично знает, что, почуяв этот «аромат», любой вол мгновенно из смирного домашнего животного превращается в разъяренного дракона. От этого запаха он дичает и разом впадает в первобытное дикое состояние. Вол стервенеет, несется куда глаза глядят, крушит и давит все на своем пути, перестает слушаться человека.

Не успел ветерок подхватить зловонный чад из трубки Гергё, как воловий вожак одним прыжком поднялся с земли, широко расставил ноги, поднял рогатую голову и начал втягивать ноздрями воздух. Почуяв новую волну вони – истинное дыхание ада, – он так мотнул головой, что колокольчик на его шее залился неистовым звоном.

Потом вол принялся нетерпеливо хлестать себя по бокам хвостом, испуская короткое, отрывистое, похожее на рев мычание. Затем запрыгал, как козел, на одном месте, яростно вертя головой. И тут вскочило на ноги все стадо.

Всполошенные, охваченные яростью волы, все, как один, стали отступать в противоположный конец двора, уставившись рогами в ту сторону, откуда ветер доносил до них чад, словно оттуда вот-вот должно было появиться какое-то жуткое чудовище. Неудержимо пятясь, стадо повалило тростниковую ограду. Впрочем, будь этот забор даже из железа, волы все равно сокрушили бы его, чтобы пробиться через пролом и умчаться в степь.

Услыхав поднявшееся во дворе хутора неистовое мычание, туда сбежались офицеры, капралы и денщики; все наперебой спрашивали Гергё, что случилось.

Однако все происходящее они могли видеть и сами: взбесившееся воловье стадо стремительно неслось через поваленный забор на волю. Пришедших в неистовство животных ничем нельзя было унять. Они смяли конную охрану и, сметая все преграды, перескакивали через полевые костры, издавая при этом бешеный рев. И никто не мог взять в толк, почему они так неистовствуют. Что же касается Гергё Бокши, то он, ей-же-ей, до них не дотрагивался. Да и какое он мог иметь касательство к этому невообразимому бунту, если полеживал себе тихо и мирно на тулупе да покуривал в свое удовольствие трубочку?

– Что такое? Что стряслось? – гаркнул подошедший полковник.

Бокша, как и приличествует человеку, говорящему с начальством, учтиво вынул изо рта трубку и, сунув ее в карман, с самым невозмутимым видом изрек:

– Волы увидели чудо.

– Какое еще чудо?

– Эх, ваше высокоблагородие, такая вещь частенько случается. Гуртовщики да мясники-живодеры, а особенно пастухи, хорошо знают, что подчас волам мерещится чудо. Рогатой скотине, как и человеку, порой снятся сны. И тогда она обалдевает, начинает метаться и мечется, пока не выбьется из сил. После этого можно опять собрать разбредшееся стадо воедино, но тут требуются уменье и сноровка. Такое дело уж я попросил бы доверить мне. Это по моей части. Если я раскручу свой кнут да брошу вдогонку стаду своего коня, со звездочкой во лбу, то уж не сомневайтесь, мне удастся поворотить назад всех волов до единого.

– Раз так, не мешкай! Садись на коня, разматывай свой кнут и лети вдогонку за стадом – как бы оно не забрело слишком далеко!

– Ладно. Так тому и быть. Только прошу дать приказ господам солдатам отправиться вместе со мной и помочь мне собрать стадо. Ведь волы-то разбежались в разные стороны.

– Вот тебе четверо конных часовых» Пусть они и помогут.

Бокша кое-как вскарабкался на коня. Ему это стоило немалых усилий, он вдоволь накряхтелся, пока сел наконец в седло. Но на коне выглядел уже так, будто прирос к нему.

– Ну, господин полковник, извольте малость обождать. Я мигом ворочусь.

Полковник не заметил, что эти слова Гергё Бокша произнес уже каким-то новым вызывающим и ухарским тоном, совершенно не походившим на прежний, плаксивый и жалобный тон, к которому он прибегал, чтобы вызвать к себе сочувствие.

– Мигом ворочусь!..

С этими словами Гергё раскрутил свою длинную плеть и звонко щелкнул ею. Лошадь со звездой во лбу, смешно подпрыгивая, пустилась, как горная серна, вскачь и вынесла седока через пролом в ограде.

Сколько четвероногих было б ошалелом стаде, в стольких направлениях они и разбежались. Гергё Бокша предоставил кавалеристам полную свободу гоняться за рассеявшимся во все стороны гуртом, отлично зная, что при таких обстоятельствах добрый бич стоит куда больше, чем полсотни сабель. Даже трем всадникам не поймать одного вошедшего в раж вола! Это нечто вроде испанского боя быков, только в гигантском масштабе. А вот там, где раздается гулкое щелканье плети, успех обеспечен. Гергё Бокша с изумительной ловкостью согнал в кучу полсотни быков. Бич оглушительно щелкал то с одной стороны, то с другой, и волы мало-помалу сгрудились вокруг вожака. Один из конных часовых усердно старался помочь Гергё, скакал за ним по пятам и во все горло орал на одичавшую скотину.

Но вот бегущее стадо сплотилось в сомкнутую массу. Тогда, пробившись в самую гущу животных, Гергё еще разок-другой щелкнул бичом, а потом хлестнул его проволочным заостренным концом вожака. Тот с новой силой пустился вскачь. Солдат смекнул, что гуртовщик задумал что-то недоброе, и счел нужным его предостеречь: пора, мол, поворачивать стадо!

Но его окрик никак не подействовал на Бокшу: гуртовщик словно оглох или вдруг разучился понимать по-немецки.

Однако солдат умел изъясняться и по-мадьярски, главным образом – браниться! А брань, как известно, доходит всего быстрее.

– Не вздумай, сукин сын, угнать волов!

Но Гергё, казалось, окончательно потерял слух и все подхлестывал отстающих от стада волов.

– Ну, уж это ты наверняка услышишь! – крикнул солдат и, выхватив из кобуры пистолет, выстрелил в Бокшу. Пуля со свистом пролетела у того мимо уха.

Бокша оглянулся на австрийца.

– Гляньте на дурня! Чего доброго, еще подстрелит по недомыслию! А ну, пальника из того, другого! Да торопись!

Солдат разрядил и второй пистолет, но снова промахнулся.

– Теперь саблей достань! – подзадоривал его Гергё, слегка повернувшись в седле и как бы потешаясь над солдатом. Между тем у гуртовщика ведь не было на этот раз при себе ни сабли, ни топорика, ни пистолетов. Зато его сердце было полно благородной решимости.

Конник не собирался шутить. Выхватив из ножен саблю, он на скаку занес ее над бетяром.

Тот огрел его плетью слева, и, хотя всадник отпарировал удар, извивающийся острый проволочный кончик плети успел ужалить австрийца в правую щеку. В то же мгновенье Бокша стегнул его плетью справа. Конник выставил вперед саблю но, плеть снова огрела его по лицу, на сей раз уже слева. Чертово оружие: бьет не с той стороны, откуда, казалось бы, нацелен удар! Солдат неистово ругался то по-немецки, то по-мадьярски.