Джудит Росснер - Эммелина

• Название: Эммелина
• Автор: Джудит Росснер
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00818-4

Американок Эммелину и Руфь, героинь романов «Эммелина» и «Стремглав к обрыву», разделяет почти столетие, однако судьбы их во многом схожи. Бедность, несчастная любовь, стремление встать на ноги… Эммелина, пережив все самое страшное, что может выпасть на долю женщины, умирает в полном одиночестве.

Руфь получает возможность вернуть свою первую и единственную любовь, однако жизненные обстоятельства оказываются сильнее.

Читателя ожидает встреча с нешуточными страстями, и это значит, что книга никого не оставит равнодушным.

---

После ужина Мэтью уговорили достать губную гармошку, которая, как обычно, была у него в кармане, и он заиграл, присоединившись к двум местным парням, еще и до ужина наяривавшим на скрипках. Молодежь, переваривавшая пищу быстрее, чем люди старшего возраста, снова принялась танцевать. Немного смущаясь, Льюк подошел к Эммелине и пригласил на танец. Ужасно обрадовавшись, она чмокнула его в щеку, и они закружились, но почти сразу же Мэтью вдруг оказался рядом и, взяв ее за руку, потащил прочь.

Льюк остался стоять в замешательстве. Те, кто был рядом, с недоумением поглазели на эту сценку, но в основном никто ничего не заметил.

– Еще очень рано, – шептала она, едва поспевая за куда-то тянувшим ее Мэтью.

– Мы целый день с ними.

– Ну, не целый, – смеялась она.

Он увлек ее на маленькую, мягкой травой поросшую лужайку. Они были примерно в ста ярдах от веселящихся гостей, отчетливо слышали их голоса, хотя сами – она понимала – были невидимы.

– Так не годится, – выдохнула она.

Но он только хмыкнул. А у нее уже не было своей воли. Как-то раз – они лежали, едва разомкнув объятия, – он сказал ей, что она сможет делать с ним все, что только захочет, но она ясно осознавала: командует он, она – подчиняется. И когда он притянул ее к себе, она уже не пыталась сопротивляться, захлестнутая и обессиленная желанием, неведомым ей до встречи с Мэтью, и хотя продолжала еще твердить «нет», «нет» звучало как «да», и они оба понимали это.

Лучше всего им было вдвоем. Лето шло к концу, наступала осень, работы было очень много, причины или желание выходить на люди возникали нечасто – исключением была лишь работа на ферме отца, – и нередко они еще до темноты забирались в постель.

Теперь уже всем было ясно, что мать Эммелины плоха. Сара Мошер по-прежнему ни на что не жаловалась, но силы день ото дня оставляли ее. Она почти не выходила из дома, не могла больше работать в саду и часами сидела в качалке: лущила горох, низала стручки фасоли или же вырезала черенки и подгнившие куски из томатов, предназначавшихся для запасов на зиму. Нога отца зажила, но продолжала причинять беспокойство, и было ясно, что хромота останется на всю жизнь. Тяжелая работа перешла к Мэтью и Эндрю, но отец продолжал задавать корм скоту, доить коров и делать в хозяйстве все, что попроще.

К концу сентября внутренняя отделка стен была закончена. Их новый дом, чуть поменьше родительского, состоял из большой нижней комнаты и комнаты наверху. Однако, в отличие от дома Мошеров, наверх вела не приставушка, а настоящая лестница. Матрац, принесенный из родительского дома, был пока единственной мебелью, но теперь Мэтью взялся мастерить стол и скамьи. О размерах стола вышел спор. Он сколотил небольшой и сказал, что на первое время его будет более чем достаточно. А ей хотелось иметь такой же, как в старом доме, – она уже видела в воображении теснившихся вокруг стола детишек. Когда прошел первый месяц замужества, опасение перед беременностью сменилось страстным желанием – скорее, скорее!

Истратив остаток своих сбережений, Мэтью купил печурку, которая топилась и дровами, и нефтью. Страшно довольный приобретением, он заявил, что, если Том Кларк не возьмется за их очаг в ближайшее время, они обойдутся. Терпеть, чтобы Том торчал в доме всю зиму, он не намерен. Сказано это было так, словно он в самом деле подозревал Тома Кларка в злостном желании перезимовать под их крышей. Однако в тот момент Эммелина не обратила особого внимания на тон Мэтью, а просто сказала, что печь, в отличие от очага, не даст света. И тогда он отправился в магазин и на последние гроши купил четыре лампы и еще целый бачок керосина, чтобы наверняка хватило до весны.

Потом, почти сразу же, его начало беспокоить, что он остался без денег. «Я привык, – говорил он, – чтобы в „кармане бренчало"». После постройки железной дороги через реку Андроскоггин число проезжающих через Файетт стало значительно меньше. В результате один из трактиров на Развилке закрылся, владелец второго, как поговаривали, думал отправиться на Запад, и мистер Джадкинс сказал как-то Мэтью, что, если это случится, ему понадобится помощник. Идея дать это место пришлому Мэтью вызвала некоторое неудовольствие в городе, но для работы в трактире требовался крупный, сильный молодой мужчина, способный справиться с распоясавшимися после выпивки посетителями, и лучшей кандидатуры, чем Мэтью, в Файетте не было. Пока же суд да дело, он выстроил около дома курятник, чтобы самим развести цыплят; бегать через дорогу за яйцами ему удовольствия не доставляло. Мало того, он сказал, что весной поставит еще сарай для скотины. Это было уже совершенно бессмысленно, но Эммелина промолчала: придет весна тогда все и обсудят. А вообще-то ничто на свете пока не казалось достойным споров. Тихая и спокойная жизнь вдвоем до сих пор дарила такую же острую радость, как и свидания украдкой, которые им удавалось устроить, когда она жила в родительском доме. Мэтью сколотил шкаф, хоть хранить в нем было практически нечего. Все имущество состояло из кое-какой одежды, одеяла, двух кухонных горшков, чайника да самой необходимой посуды. Охотясь в паре, Мэтью и Эндрю сумели уложить четырех оленей. Эндрю и Джейн получили две туши (ведь у них дети), одна досталась Генри и Саре, хоть Сара теперь и не притрагивалась к мясу, и одна Эммелине и Мэтью. Из шкуры оленя Эммелина сшила Мэтью безрукавку, посадив ее на подкладку из старого одеяла. «На будущий год, когда будет еще одна шкура, сошью рукава и получится настоящая куртка», – сказала она. Но он возразил ей, что к рукавам непривычен и не уверен, сможет ли работать в куртке.

В один из ноябрьских дней объявился Том Кларк, готовый наконец-то складывать им очаг. Мэтью ответил, что у него не осталось денег, и явно ждал, что в таком случае Том откажется от работы. Но тот решил все же взяться за дело: погода, мол, позволяет, а других предложений все равно нет. Том был бобылем, приближавшимся к семидесяти, а может, уже и перешагнувшим семидесятилетний рубеж. Всю жизнь он прожил с родителями и сейчас продолжал жить в их доме (сами они давно умерли). В прежние времена Том был высоким и жилистым, но после того, как отца с матерью не стало, мало-помалу прилично раздобрел и разбух от вина. Лицо сделалось красным, а вены на носу выступили точь-в-точь как дороги на картах, которые рисовал Мэтью.

Эммелина и Том обедали, когда Мэтью вернулся с фермы и молча сел с ними за стол. Поев, он резко отодвинул тарелку, встал и вышел из дома, так и не проронив ни слова. Эммелина выбежала за ним следом.

– Что-то случилось? – Она подумала, что, может быть, матери стало хуже, а Мэтью не хочет ей этого говорить.

– Почему этот тип у нас дома? – спросил он в ответ.

– Том? Он только что подвез камни и приступает к работе.

– А с чего он здесь ест? Я не хочу, возвращаясь домой, видеть, что ты сидишь с посторонним мужчиной.

– Я знаю его всю жизнь.

– Но для меня он посторонний. И мне не нравится, как он смотрит на тебя.

– Смотрит на меня?!

– А, все это неважно. Забудь.

Но все-таки он сказал Тому Кларку, чтоб тот оставил все работы до весны. Сообщая об этом Эммелине, Мэтью держался с вызовом, уверен был, что она разозлится. Но она только удивилась и огорчилась. Сказала: я так люблю смотреть на огонь.

И он пообещал, что весной Кларк, а не он, так другой, выложит им очаг.

Сара Мошер все чаще проводила в постели не только ночь, но и день. У нее почти не было аппетита, она худела, таяла на глазах, но, как и прежде, ни на что не жаловалась. По вечерам Эммелина приходила посидеть с ней, и тогда Генри Мошер получал возможность ненадолго уйти из дома. Отправлялся обычно в трактир, в тот, где устроился работать Мэтью. Бездетной Эммелине было легче, чем другим дочерям и невесткам, выкраивать время для матери. И она охотно взяла на себя большую часть дежурств, используя эти часы для того, чтобы постряпать отцу (мать жила только на молоке и бульоне) и чтобы сделать кое-какую другую работу по дому. Тяжелее всего становилось, когда все дела были сделаны и оставалось только шитье. Сидя в качалке, которая, сколько бы людей ни сидело в ней, всегда оставалась в ее сознании материнской, она ощущала печаль, настолько глубокую, что ее было не выплакать. Больше, чем во все годы своей взрослой жизни, хотелось ей открыть матери душу. Больше, чем когда-либо, терзали сожаления о том, что она утаила случившееся в Лоуэлле. Этот секрет воздвиг между ними стену, которую было уже не разрушить. Вечер за вечером она напряженно ждала каких-нибудь слов или знаков, указывающих, что мать рада ей, именно ей, а не просто присутствию рядом кого-то живого, но вечер за вечером подтверждал, что лежащее на кровати существо – лишь оболочка души, ушедшей уже в иной мир.

А ей так не хватало сердечной и доверительной беседы с женщиной! Джейн не годилась в подруги: чересчур молода и наивна. Однажды Эммелина попыталась поделиться с ней своей тревогой: время идет, а она все еще не беременна. Услышав это, Джейн покраснела и под каким-то предлогом сбежала, а ведь сама не только была замужем, но и имела четырех малышей. Эммелина все отдала бы, чтобы еще хоть раз почувствовать близость матери!