Джудит Росснер - Эммелина

• Название: Эммелина
• Автор: Джудит Росснер
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00818-4

Американок Эммелину и Руфь, героинь романов «Эммелина» и «Стремглав к обрыву», разделяет почти столетие, однако судьбы их во многом схожи. Бедность, несчастная любовь, стремление встать на ноги… Эммелина, пережив все самое страшное, что может выпасть на долю женщины, умирает в полном одиночестве.

Руфь получает возможность вернуть свою первую и единственную любовь, однако жизненные обстоятельства оказываются сильнее.

Читателя ожидает встреча с нешуточными страстями, и это значит, что книга никого не оставит равнодушным.

---

Приходя к Эммелине, дети, естественно, приходили и к бабушке, но мало общались с ней. С годами Сара Мошер как-то странно изменилась, и внукам и в голову не приходило искать у нее внимания и заботы.

В 1859 году, когда Эммелине исполнилось тридцать три, матери было всего пятьдесят, а отцу – шестьдесят шесть, но, глядя на них, легко можно было предположить, что не он, а она достигла уже преклонного возраста. И дело было не столько в белых как лунь волосах и глубоких морщинах – морщины избороздили и лицо ее мужа, – сколько во внутреннем ее облике: что-то ушло безвозвратно из души Сары Мошер. Это случилось не в одночасье, процесс шел медленно и занял годы. В течение этих неспешно протекших лет она утеряла ту крепость духа, которая в прежние времена поддерживала всю семью. Она никогда не была особенно разговорчивой, но прежде было понятно: она думает о членах своей семьи и четко знает, что для кого хорошо и кому что нужно. Теперь же мысли ее, как и ее душа, витали где-то далеко. Походы в церковь были единственным, что доставляло ей удовольствие, независимо от того, каков пастор и есть ли ему что сказать прихожанам. Возвращаясь из церкви, она вся словно светилась, но и оживление, и радость гасли с заходом солнца.

Генри Мошер, наоборот, был оживленнее, чем когда-либо. Взрослевшие на глазах сыновья вдыхали в него, казалось, новую энергию, и, глядя на них, он то и дело заговаривал об открытии какого-нибудь семейного дела – скажем, столярной мастерской, в которой можно будет использовать древесину с лесопилки Саймона Фентона, а когда выяснилось, что продается участок, прилегающий к земле Эндрю, всерьез загорелся идеей завести вместо имевшихся на ферме двух-трех дойных коров большое, приносящее хороший доход стадо.

И в 1856 году, когда мальчики, достигшие соответственно двадцати одного, двадцати и восемнадцати лет, заявили ему о своем желании уехать из Файетта и перебраться на Запад, это явилось одним из сильнейших ударов, когда-либо нанесенных ему судьбой.

Эммелина узнала о планах братьев случайно. Услышав, как отец неистово орет в сарае, она опрометью выбежала из дома, уверенная, что с ним случилось несчастье. Примчавшись на крик, увидела, что трое мальчиков стоят напротив отца, сидящего к ней спиной. По лицам было видно: они расстроены, или рассержены, или испытывают смесь этих чувств. Кудахтали куры, в стойлах переступали с ноги на ногу две рабочие лошади и гнедая красавица-кобыла. Два года назад отец купил ее для Эммелины, увидев, что дочь пристрастилась к верховой езде. В глубине хлева стояли коровы, которых пора уже было выгнать на пастбище.

– А кто поможет мне управиться с ними со всеми?! Вы что, не видите, как я старею? – громоподобно кричал отец, и его голос был голосом сильного молодого мужчины.

– Понимаешь, – сказал Абрахам, уполномоченный, вероятно, говорить за троих, – мы тут подумали…

– Ах вот как, они подумали! – рявкнул отец.

– …что мы и так работаем на стороне, – продолжал Абрахам упрямо. – А у тебя здесь на ферме Эндрю. И кроме того, Эммелина и мама…

– Да они ж женщины! – не унимался отец. – Вы что же, хотите бросить меня на женщин?

– Папа, ты все не так понимаешь! Ведь…

Но отец не хотел ничего больше слушать. Вне себя, он выскочил из сарая и бросился к дому, едва не натолкнувшись на Эммелину, но даже и не заметив ее, потом вдруг передумал и, завернув за угол, пошел по дороге. Он пойдет в город! Пойдет пешком! Если они решились бросить ферму, то пусть видят, что он еще молодцом и не очень-то в них нуждается.

Больше он к этой теме не возвращался и пресекал все попытки парней объясниться. Понимал, что не сможет настоять на своем, но и не соглашался сдаться на уговоры. Когда пришла весна и они были уже готовы отправиться в путь, он с трудом выжал из себя несколько слов и попрощался с ними сквозь зубы.

После отъезда сыновей он стал раздражительным и беспокойным. Дома ему не сиделось. Он с трудом сносил общество Сары и Эммелины и, как только была возможность, уходил со двора, а возвращался чуть не каждый день навеселе.

Уныние и мрачность длились несколько месяцев. Генри Мошер, казалось, совсем отдалился и от жены, и от дочки, но в какой-то момент настроение его изменилось и он принялся исподволь расспрашивать Эммелину об ухажерах, изредка появлявшихся у нее в последние годы. В первый раз начал издалека. Сказал, что всегда удивлялся, почему молодой Уинтроп попросил руки Гарриет, хотя вздыхал вроде по Эммелине.

– Ну что ты, папа, – возразила она спокойно, – тебе это просто казалось.

У Гарриет и Уинтропа Брэдли было уже пятеро детей. Старый мистер Брэдли умер, и Уинтроп вел все дела в принадлежавшей матери лавке, что дало Гарриет наконец-то удовлетворившее ее положение в городе.

Если отец и прав был в предположениях относительно чувств Уинтропа, то Эммелина их искренне не заметила, так же как не замечала и внимания, оказываемого ей другими молодыми людьми. Долгие месяцы после возвращения из Лоуэлла ей не давалось непринужденно общаться даже с отцом и братьями, еще больше времени понадобилось, чтобы наконец оказаться в силах перекинуться несколькими фразами с кем-либо из не входящих в семейный круг мужчин. Когда после смерти пастора Эванса в Файетте появился новый, красиво и увлекательно говоривший пастор, она заново начала получать удовольствие от посещения церкви и одновременно обрела способность видеть в толпе отдельные мужские лица и понимать даже, что некоторые из них, безусловно, приятны. И все-таки когда кто-нибудь из мужчин приходил в гости, она относилась к этому равнодушно: проводив, не скучала и не задумывалась, придет ли еще. Естественно, что большинство, получив вежливый, но холодный прием, отказывались от дальнейших попыток.

Но только не Саймон Фентон, у которого работал отец. Тот и не думал отступаться. На пороге пятидесятилетия он все еще оставался вдовцом, жил со своими тремя детьми и брал их с собой, когда должен был уезжать по делам. Саймон не только владел лесопилкой, но был и агентом дорожно-строительной компании и именно в связи с этим должен был постоянно разъезжать между Файеттом и Честервиллем, Файеттом и Ливермолом, Файеттом и Халлоуэллом, а иногда даже между Файеттом, Норуэйем и Льюистоном. Саймон рассказал Мошерам, что после смерти жены решил не искать новой матери своим детям, а управляться с ними сам. Старшей девочке было теперь уже пятнадцать, и она, безусловно, справилась бы с присмотром за младшими во время его отлучек, но Саймон по-прежнему возил с собой всех троих, объясняя, что ему так нравится бывать с детьми, что совершенно не улыбается мысль в поездках не иметь удовольствия от общения с ними. Такие чувства, безусловно, располагали Эммелину в пользу Саймона: никогда раньше ей не доводилось слышать, чтобы мужчина так говорил о детях.

К 1858 году Саймону поднадоели разъезды. Годом раньше было закончено строительство железной дороги через долину, и это сразу же отразилось на процветавшем благодаря торговле Файетте: у путешественников пропала нужда останавливаться на Развилке. В такой ситуации новые дороги уже почти не прокладывали, и ведавшие прежде строительством компании переключились теперь в основном на их ремонт. С другой стороны, лесопилка Саймона была старейшей в Файетте, спад деловой активности города не сказался на ней, и Саймон вполне резонно принял решение отныне больше времени проводить в Файетте и меньше в разъездах.

1859 год пришел на смену 1858-му, настала осень, потом зима, а Саймон все чаще и чаще заходил вечерком к Генри Мошеру потолковать о делах на лесопилке, о дорогах, о потрясающем успехе железнодорожного транспорта и об ухудшающихся отношениях между штатами. Для Эммелины Саймон был приятелем отца и никем больше, поэтому она просто язык проглотила от удивления, когда однажды Генри Мошер напрямик вдруг спросил, почему это она не поощряет его ухаживания.

– Не поощряю, – наконец выговорила она неловко. – Но мне не кажется, что ему нужны какие-то поощрения.

– Еще как нужны, дочка, – ответил отец. – Ты что же, не видишь того, что под самым носом?

– Да ничего ему, папа, не нужно. По-моему, он всем в жизни доволен, – ответила Эммелина, чувствуя, как поднимаются в ней растерянность и страх. Конечно, в последнее время отец как бы поуспокоился, но все же с отъездом мальчиков ровность ушла из его характера, словно они, уехав, увезли ее с собой. За все время братья прислали домой всего три коротеньких письмеца – беглое описание мест, где они побывали, и иной раз, когда отец начинал толковать о дорогах, Эммелине казалось, что он ищет предлог отправиться на Запад и силой заставить сыновей вернуться. – И мне вовсе не кажется, что он подыскивает жену.

– Раньше и не искал, а теперь ищет, – ответил отец. Чувствуя необходимость поддержки, Эммелина взглянула на мать. Во все учащавшихся разговорах о возрасте Эммелины и ее будущем мать стояла на стороне дочки, но делала это так неопределенно и вяло, что назвать это помощью было бы трудно.