Джудит Росснер - Стремглав к обрыву

• Название: Стремглав к обрыву
• Автор: Джудит Росснер
• Издательство: Терра
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00818-4

Американок Эммелину и Руфь, героинь романов «Эммелина» и «Стремглав к обрыву», разделяет почти столетие, однако судьбы их во многом схожи. Бедность, несчастная любовь, стремление встать на ноги… Эммелина, пережив все самое страшное, что может выпасть на долю женщины, умирает в полном одиночестве.

Руфь получает возможность вернуть свою первую и единственную любовь, однако жизненные обстоятельства оказываются сильнее.

Читателя ожидает встреча с нешуточными страстями, и это значит, что книга никого не оставит равнодушным.

---

– Скажешь, что я с тобой.

Когда-то я действительно пряталась в этой церкви. Когда отец орал на Мартина из-за хоккея; когда пьяный возвращался домой после своих загулов и приставал к матери, почему она не спрашивает, где он был; когда после окончания школы выяснилось, что нет денег на платье для выпускного бала. Я убегала из дома и мчалась к Св. Марку, перед самой церковью переходя на шаг, чтобы кто-нибудь из священников не принял меня за дурно воспитанного ребенка, которому не место в этом святилище. Впрочем, мною никто не интересовался. Лишь иногда священник пройдет не глядя мимо жесткой скамьи, на которой я подолгу сидела, в одиночестве переживая свое горе.

Церковь не была для меня Храмом Господним; по-моему, я вообще ни разу всерьез не задумывалась о Боге. Мистического трепета я тоже не испытывала, для этого церковь была слишком аскетична и стерильно чиста. Для мистицизма больше подходила синагога, куда я пару раз ходила с матерью, дядей Дэниелом и его женой, пока отец не положил конец этому, как он выразился, притворству. Мрачное место, где старухи с «вороньими гнездами» на головах (или, наоборот, почти лысые) и старики в ермолках (вонючие, словно не ведали о существовании водопровода в Новом Свете) раскачивались из стороны в сторону, взывая к Богу, – уже не надеясь обрести душевный покой, а лишь стремясь придать своему недовольству ореол святости и уповая на то, что когда-нибудь им это зачтется. Монотонность их нудных молитв отличалась от монотонности их повседневных жалоб лишь тем, что молились они на иврите, а в быту общались на идиш или чудовищной смеси идиш и английского.

Здесь, в церкви Св. Марка, веяло покоем, ангел вздымал руки к небесам, обращаясь ко всем с ласковыми словами, вырезанными на камне: «Что вы ищете живого между мертвыми? Его здесь нет… Пустите детей приходить ко мне…» Бывая в церкви, я каждый раз перечитывала эпитафии: «Якоб С. Херрик. Он умер, сознавая, что совесть его чиста, в лоне католической церкви, укрепившись в вере, утешась возвышенной надеждой, примирившись с Богом и людьми». Интересно, что, не веря в Бога, я ни разу не усомнилась в истинности этих слов. Как и в том, что «Чарльз Генри Болдуин, контрадмирал флота Соединенных Штатов, родившийся 3 сентября 1822 года, умерший 17 ноября 1888 года, благополучно достиг тихой пристани». Наверное, я не сомневалась, потому что никто не требовал, чтобы я верила.

Последний раз я была в церкви в четырнадцать лет. Миссис Ландау увидела, как я выходила оттуда. Когда я вернулась домой, она уже сидела у нас на кухне.

– Ну, Роза, спросите ее. Спросите свою шиксу.

– Руфи, – говорит мать, глядя в сторону, – это правда?

– Ей-Богу, мама! Она что, в борделе меня поймала?!

– Ай-яй-яй! – Миссис Ландау хватается за свою огромную грудь, будто опасается, что я отрежу от нее кусочек. – Простите меня, Роза, мне вас жаль, но я не могу оставаться в вашем доме!

– Тебе нечего делать в этом доме, ты, жирная свинья! – Мой голос почти срывается.

– Руфи! – Мать чуть не плачет; миссис Ландау от возмущения будто прилипла к полу.

– Чего стоишь? – захожусь я, дрожа от ярости. – Убирайся! Проваливай наверх к своему сморчку маринованному!

– Руфи-детка-перестань-я-не-могу-этого-слышать! – Миссис Ландау вроде очухалась и выметается за дверь. – Где ты научилась так разговаривать?

– У Дэвида! – Кричу изо всех сил, чтобы та услышала меня через дверь. – Я научилась этому у Дэвида!

Потом мать плакала. Отец давился от смеха и в который раз просил повторить все сначала. А Дэвид – умный Дэвид – вел себя как ни в чем не бывало, и я не могла понять, знает он что-нибудь или нет. Пока через несколько месяцев я не пригласила его пойти со мной на вечеринку.

– Моя матушка – улыбка шестнадцатилетнего юнца – не позволяет мне гулять с неправоверными девушками.

– Очень остроумно. И ты, конечно, всегда ее слушаешься.

– Не всегда. Но мама сказала, что я весь покроюсь бородавками, если буду гулять с нехорошими девушками.

Я взглянула на него и улыбнулась. Мы на Третьей авеню; он разворачивает меня, и мы идем назад.

– Чему улыбаешься?

– Да так, вспомнила эту историю с моими походами в церковь. Смешно.

– С каких это пор ты смеешься над тем, что смешно?

– С сегодняшнего дня, наверное.

Мы проходили мимо винного магазина; он остановился и засунул руку в карман брюк.

– Это надо отметить, – сказал он, торжественно извлекая оттуда смятую долларовую бумажку. Исчез и через минуту появился с бутылкой белого вина, торчащей из кармана пальто. Мы радостно помчались по Третьей и из осторожности свернули к церкви Св. Марка, держась поближе к домам, чтобы успеть спрятаться, если нас кто-нибудь заметит. Но никого не встретили.

Окна квартиры Ландау черны. Минуя нашу дверь, мы на цыпочках поднялись по лестнице на третий этаж, хихикая, как школьники.

– Не угодно ли зайти? – Он открыл замок и распахнул дверь.

– Ладно, зайду, – ответила я, прошмыгнув в кухню. – Но на несколько дней, не дольше. Я должна думать о своей репутации.

Он включил свет и сразу же выключил.

– Черт возьми, зачем искушать судьбу?

В темноте мы сняли пальто и лихо бросили их прямо на пол; я услышала, как он поставил на стол бутылку.

– Ты где? – прошептала я и хихикнула.

– Погоди, найду свечу.

Послышалось бренчание посуды в шкафу, чиркнула спичка, и я увидела, что он поднес к пламени нижний конец свечи и, когда он оплавился, установил ее на блюдце и зажег. Потом он достал из шкафа два стакана и велел мне захватить бутылку. Я пошла за ним в комнату, потом меня будто что-то толкнуло – я резко остановилась и потом направилась в спальню его родителей, по дороге больно ударившись об угол стола.

– Какого черта ты там делаешь? – позвал он.

– Я опьянела от собственной смелости! – откликнулась я, включив свет. – Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз была в этой комнате? И в этой квартире, не считая… – Я замолчала, потому что не могла произнести «не считая того вечера, когда пришла к тебе за помощью».

– Если тебе здесь так нравится, вела бы себя прилично, чтобы тебя не перестали сюда пускать. – Он исчез в своей комнате.

Я разглядывала спальню; за эти годы в ней мало что изменилось. Горчичного цвета стены; огромная высокая кровать, занимавшая почти всю комнату, – лжесвидетель повышенной сексуальности ее обладателей; фотографии над кроватью. Собрание Знаменитостей из Спальни Берты Ландау. В основном фотографии из газет и несколько красочных картинок из каталогов: Франклин Рузвельт, Поль Муни, Эдди Кантор, Альберт Эйнштейн, Бернард Барух, Давид Бен-Гурион. Они располагались в форме пирамиды; когда-то вершиной была фотография Рузвельта, теперь ему пришлось потесниться, чтобы дать место большому подкрашенному портрету Давида Маркуса в форме генерала израильской армии и при всех регалиях. Я подошла поближе, чтобы прочесть подпись, стилизованную под иврит и помещенную между американским и израильским флагами: «Давид „Мики" Маркус, 1902–1948. Пересек полмира, чтобы отдать жизнь за еврейский народ».

Сжимая в руке бутылку с вином, я развернулась на пятках и шлепнулась на кровать. Дэвид наблюдал за мной, стоя в дверях.

– Надеюсь, свитер у тебя чистый.

– У меня душа чистая.

Я чувствовала себя как расшалившийся ребенок. Я растянулась на кровати в соблазнительной позе. Он подошел и забрал у меня бутылку.

– Пошли. Стаканы в моей комнате. – И выключил свет. – Эй, я ничего не вижу!

В темноте он схватил меня за руку и потянул к себе.

– Но тут удобнее, чем на твоей кровати, – капризно заявила я.

– Да ты на моей не пробовала.

– А ты на этой не пробовал. Иди-ка сюда, ну, на минуточку. – Я откатилась на другую сторону. – Ух ты, здесь еще мягче. С чего бы это?

– С одного края под матрацем доска, – раздраженно ответил он. – У матери больная спина, тебе это прекрасно известно.

Я вдруг испугалась, что все испорчу.

– Не злись, Дэвид. Больше не буду.

Я быстро поднялась и пошла за ним в его комнату. На столе ровно горела свеча. Он открыл вино и наполнил стаканы. Я села на кровать, прислонившись к стене. Он дал мне стакан и вытянулся на кровати рядом со мной, опершись на локоть. Вино было теплое, но мне оно показалось необыкновенно вкусным. Я пила его маленькими глотками, растягивая удовольствие. Дэвид не стал сразу подливать: мы оба боялись, что вино кончится слишком быстро.

– Господи, ну и денек был сегодня, – вздохнула я.

– Что случилось?

– А, глупость, даже говорить не хочется.

– Вид у тебя был ужасный.

– А сейчас? Если ужасный, я задую свечу, чтобы ты на меня не смотрел, не мучился.

– Ляг, я проверю.

Я скользнула вниз и легла рядом с ним, положив голову на подушку.