Федор Панфёров - Бруски. Книга I

• Название: Бруски. Книга I
• Автор: Федор Панфёров
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы.
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1957

Роман Федора Ивановича Панферова «Бруски» – первое в советской литературе многоплановое произведение о коллективизации, где созданы яркие образы представителей новой деревни и сопротивляющегося мира собственников.

---

– Не дают в комитете. «Ты, слышь, супротив начинаний: за Егора Степановича держишься».

– А-а-а, – Егор Степанович скособочился, – а у меня-то что? Баржа, что ль, для тебя? А? Мне-то кто дал? Вы все там – пролетарь фырь-мырь, наша власть. Власть-то ваша, а кусок чужой… Хахали! На, вот, – протянул старый пятак, – царский еще.

– На кой мне его…

– А-а-а, богатый! Брезговаешь пятаком… Ну, у меня останется!

Егор Степанович опустил пятак в карман и встрепенулся. Сначала он подумал, что колокольня свалилась. Затем, когда улицей побежали мужики, бабы, ребята и девки, через плетень крикнул:

– Что такое гремит? Мужики! Чего гремит такое?

– Да бес их знает… Артельщики что-то приволокли. Бежит, а позади плуги, на плугах доски, а на досках Степка Огнев. Пушка – не пушка…

– Да ж трахтур, балбесы! – объяснил Петька Кудеяров и, размахивая истертым, замазанным сапожным фартуком, понесся ко двору Степана Огнева.

– А-а-а-а, трахтур, – протянул Егор Степанович и тихо отошел в сторону.

Рядом стоял Шлёнка. У Чухлява вновь затрепетало все внутри.

– Ну, видал?

– Видал.

– А понимаешь? Нет, ничего не понимаешь.

– Понимаю, – Шлёнка почесал в голове.

– Ну, ступай! Вечерком зайди, мешок принеси с собой.

– У двора Огнева, ровно на ярмарке около хорошего рысака, кишмя кишел народ. Чижик, хлопая ладонью по стальным бокам машины, несколько раз обежал трактор, смахнул с носа пот пальцем, решительно заявил:

– Не-е-ет, не пойдет… По нашим полям лошадям – бяда, а этому где? У него вон колесищи – махина: всю землю придавит.

– Вот он вас трахнет, – тихо заскрипел Егор Степанович и сам удивился своему скрипучему голосу: откуда такой взялся? Прокашлялся и добавил: – Одну петлю надели – мало. В другую полезли… Да на наших полях лошадями – и то выпрягай, а они трахтур. Он же всю землю прокоптит: хлеб керосином будет пахнуть.

Панов Давыдка подскочил вплотную к Чухляву, расставил дугой ноги:

– Сопля ты овечья! Понимал бы чего в этом деле.

Мужики заржали. Чухляв втянул голову в плечи, и рядом с Чижиком он – Егор Степанович – стоял такой же маленький Чижик.

7

Над «Брусками» зыбилась весенняя ночь. И дремали около трактора Степан Огнев и Панов Давыд. Степан сидел в стороне и, обняв руками острые колени, глухо говорил:

– У меня вроде в кишках нарывает: а вдруг в самом деле не пойдет – просмеют нас тогда… от одного Чухлява с села сбежишь… Вот сурок… живуч, как кошка.

– Пойдет. Непременно пойдет, – уверял Панов, скрывая от Степана страх. Он этот страх таил так же, как когда-то таил от жены, когда она разрешалась первенышем – теперь рослой и шустрой Феней. – Такая лошадка да не пойдет. Ты то подумай – ежели бы он никчемный был, разве бы нам наша власть присоветовала?… А вот когда платить-то за него? Через два года, говоришь? – переводил он разговор на другое.

Так сидели они до зари, вперемежку уверяли друг друга в том, что трактор пойдет, потянет, и под самую зарю не выдержали – склонились у колоды и заснули без сновидений…

…Вверх по оврагу от Волги тихо ползет на животе Шлёнка, из двух темных ямок блестят большие белые глаза. Подполз, сорвал рогожу и часто затыкал долотом в разные места трактора. Потом кинулся прочь. Глиняные камешки выскочили из-под ног, забулькали о дно оврага.

– Чтоб вам, – буркнул Шлёнка и побежал на берег Волги.

Огнев встрепенулся:

– Давыд, спишь?

– А? – Панов потянулся.

– Спишь, говорю, караульщик! Будто кто у нас был?

– Кому тут быть? Брось ты…

– Кому? Найдется, кому быть.

Огнев зашагал в сторону. Сойдя под горку, он увидел на траве след – не разберешь. Посмотрел под овраг, глянул на утреннюю серую Волгу, вернулся назад, пробормотал:

– Кто-то был.

– Кому-у-у?

– След есть, вот-те «кому».

Панов жался от утреннего морозца.

– Николай! – звал он, теребя полог. – Вставай, сокол! Давай до народа пробу, а то привалят скоро.

Николай Пырякин быстро плеснул холодной водой на лицо, обтерся пологом.

– Жесткое полотенце, – засмеялся он, отбрасывая от себя полог. Затем подошел к трактору, повернул ручку – трактор дрогнул и загудел.

– Ты, Николай, в оба гляди. Нонче показ. Кто мы есть – голяки, – проговорил Огнев.

Панов Давыд затоптался около.

– Физиономию свою должны показать, что у нас есть: харя, аль что. Эх, Коля!

– Понимаю! Ты думаешь, я-то не понимаю?

– Вот-вот, – обрадовался Панов, – это самое.

Трактор дал перебой, стрельнул и замер.

– Вот-те раз! Что такое? Засорилось, должно быть? Огнев задрожал.

– Смотри, как бы у самого не засорилось, – и, повернув голову к Широкому, плюнул: – Тьфу… несутся!

Рев трактора поднял на ноги широковцев. По извилистым тропочкам, через долы и овраги, поднимая пыль и звонко перекликаясь, они бежали на «Бруски».

Впереди всех: Петька Кудеяров, Чижик, Плакущев, Яшка Чухляв.

– Э-э-э-э, ломатели, головы садовы! А ну-те-ка, покажьте, покажьте своего коня, что он есть супротив наших. А? – кричал еще издали Петька Кудеяров.

– Показать? Изрою все начисто, – уверенно произнес Николай Пырякин.

– Ты допрежь изрой, – скособочась, заявил Петька. – А то – «изрою»…

Плакущев из-под густых бровей смотрел на трактор, а руки затискал под мышки. Только борода была у него в движении: ветер трепал ее, пушистую, чуть с проседью, заносил, густую, за широкие плечи. Рядом стоял Никита Гурьянов и сопел так, как будто его только что разбудили и он спросонья еще ничего не понимает, – тер глаза и пялился на трактор. Около же грудились плотной стеной мужики. А из Широкого опешили те, кто проспал.

Толпа росла как из-под земли: через несколько минут люди – в рваных пиджачишках, в полинялых косынках – заполнили «Бруски». Степан видел, как они все, вытягивая шеи, – ребятишки и бабы, перемежаясь с мужиками, – сбивались ближе к трактору, слышал, как они перешептывались, будто перед покойником. Этот шепот полз, как шорох бора в раннее безветренное утро – этот шепот еще больше тревожил Степана, и Степан, стараясь не замечать ни его, ни толпы, опустился на колени и, тоже для отвода глаз, что-то стал ковырять в колесе трактора.

– Не… Не пойдет, – утвердительно заявил Шлёнка, нарушая тишину. – Рази меня бог, не пойдет…

– А ты знаешь? – спросил его Петька Кудеяров. – Знаток ты?

– Знаю… секи мою башку.

– Ты вон штаны-то подбери… штаны сползли, а он о тракторе… – произнес Степан и, наклонясь над Николаем, тихо спросил: – Ну, что, Коля? Эх, хоть сквозь землю провались!

– А я-то что?… Видишь, все меры принимаю.

– Чего медлишь, Колек? – послышался голос Чижика.

И толпа прорвалась:

– Узду, что ль, не накинешь?

– Давай поможем.

– Аль ты сам, Степан, впрягись и пошел.

– По холодку-то пошел да пошел.

– Ого-го. Гляди, граждане, на представление.

– Вот это спектакля!

От мужицкого хохота Степан, как-то весь оседая, опустился рядом с Николаем бормоча:

– Эх, Коля, Коля!..

– Поломка, должно быть… а где, не пойму, – желая успокоить Степана, проговорил Николай и посмотрел в радиатор.

– Хе-хе, поломка, слышь. Видали, граждане? – Чижик повернулся к толпе так, как будто она ждала его слова. – Ломатели, пенек им в нос.

Николай зло окинул мужиков взглядом и полез под трактор. А из толпы снова полетело:

– Брюхо у него, должно быть, не в порядке.

– У кого?

– У трактора.

– За фельдшером послать… аль за повитухой?

– Порошков ему дай, Степан. Порошков.

– Две тысячи вбухали, а-а?!

Разжались тонкие губы у Плакущева Ильи:

– Две тыщи? Они трешника не заплатят.

– Разве вон с Давыдкиной лысой башки клок волос, – подхватил Чижик и, довольный своей остротой, громко засмеялся. – С лысой башки клок волос. Вот это да!

– Граждане, – начал, волнуясь, Яшка Чухляв, – зачем ржете-то?… Может, и правда, какая беда?

– Знамо, беда: купили пахалку, а она – махалка… Ну, поглядели, мужики, что есть коммуния. Айдате теперь по домам. Своих хреновских коней запрягем да на пашню. А эта коммуния еще долго тут будет – наглядимся, – процедил Плакущев и первым тронулся с «Брусков». За ним, галдя и тесно сбиваясь на узкой колеистой дороге, двинулись и широковцы, как цыплята за клушкой.

– Вот я и говорил, – обрадованно прокричал Шлёнка, выбегая наперед, семеня перед Плакущевым, давая этим знать о своих утренних делах. – Вот я и говорил… не пойдет… порази меня гром, не пойдет, – и казалось, у Шлёнки не хватает только хвоста, а то он совсем бы походил в своем рвении на услужливую дворняжку, прыгающую перед хозяином.

Плакущев окинул его смеющимися глазами.

– Да ты уж, что и говорить… отгадчик.

Толпа уходила, унося с собой смех, гоготание, перешептывание. На месте остались только Яшка Чухляв да Никита Гурьянов. Никита как будто только теперь разглядел, что перед ним действительно трактор: обошел его несколько раз, потрогал колеса и тихо проговорил, ни к кому не обращаясь: