Сергий Гаккель - Мать Мария

• Название: Мать Мария
• Автор: Сергий Гаккель
• Жанр: История

---

Но это не означало, что первоначальные немецкие победы заставляли ее отчаиваться в конечной победе союзников. Осенью 1940 года, в разгар немецких налетов на Англию, она просила Мочульского записать ее предсказание: "Англия спасена. Германия проиграла войну". А когда немецкие войска вторглись в СССР, она сказала: "Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет "русский период" истории [...]. Все возможности открыты. России предстоит великое будущее. Но какой океан крови!".

В самые же темные дни войны, в декабре 1941 года, она писала:

Исайя 21:11-12

Ночь. И звезд на небе нет.

Лает вдалеке собака.

Час грабителя и вора.

Сторож колотушкой будит.

- Сторож, скоро ли рассвет?

Отвечает он из мрака:

- Ночь еще, но утро скоро,

Ночь еще, но утро будет[8].

10 октября 1939 года, за несколько дней до престольного праздника лурмельской церкви, появился новый ее настоятель, духовный сын о. Сергия Булгакова, священник Димитрий Клепинин: из всех, до того там служивших, самый неопытный, самый скромный, но (как вскоре обнаружилось) самый подходящий. Со времени своего рукоположения в 1937 году он служит во Введенской церкви при РСХД, а с 1 октября 1938 года и в Озуар-ла-Феррьер. Хотя он был на двенадцать лет моложе матери Марии и совершенно иным по темпераменту - немногословным, спокойным, смиренным, - он своей преданностью от нее не отличался: "когда вопрос касался Христовой Истины, он становился непоколебимым". При этом пастыре "необычайной доброты и жалости к другим, который всегда и при всех условиях шел на помощь несчастным", "Православное Дело" вступило в новое русло, а мать Мария могла полагаться на постоянную моральную и духовную поддержку.

Пасха 1940 года, последняя перед оккупацией, праздновалась на Лурмеле с большим подъемом. Война не помешала множеству молящихся собраться на пасхальную заутреню. Все приняли участие в торжественном крестном ходе символе того хождения "по прошествии Субботы, на рассвете первого дня недели" (Мф. 28:1), когда ко Гробу Господню отправились жены-мироносицы. Чтобы вместить по возможности больше народа, заутреню служили в зале столовой самого дома, где на возвышении устроили временный престол. "После заутрени - праздничная суета, христосование, поздравления. Толпа расходится. Оставшиеся идут в церковь на литургию. Все причащаются".

Мочульский отметил, что один стих из пасхального Евангелия отразил и в каком-то смысле изъяснил положение молящихся в государствах, которым вскоре предстояло подпасть под гнет нацистов: "Свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Ин. 1:6). "За тонкими стенами убогой церкви-гаража - тьма войны, тьма страшной весны 1940 года", внутри же - пасхальное сияние, победа Воскресения. "Море горящих свечей [...], бело-розовые ветви цветущей яблони, белая сирень, лилии, нарциссы"; новое облачение из белого шелка, сшитое матерью Марией для о. Димитрия. Он же звонким, ликующим, победным голосом восклицает: "Христос Воскресе!"; переливается ответный гул: "Воистину Воскресе!". Горящая свеча снизу освещает лицо матери Марии: "Глаза ее заплаканные и счастливые".

О Пасхе в военное время она писала:

"Вот сейчас, в данную минуту, я знаю, что сотни людей встретились с самым серьезным [...], - со смертью, я знаю, что тысячи и тысячи людей стоят на очереди. Я знаю, что матери ждут почтальонов и трепещут, когда письмо опоздает на один день, я знаю, что жены и дети чувствуют в своих мирных жилищах дыхание войны.

И, наконец, я знаю, всем своим существом знаю [...], что в эту минуту Бог посещает Свой мир. И мир может принять это посещение, открыть свое сердце [...], - и тогда мгновенно соединится наша временная и падшая жизнь с глубиной вечности, тогда наш человеческий крест станет подобием креста Богочеловеческого, тогда в самой нашей смертельной скорби увидим мы белые одежды ангела, который нам возвестит: Его, умершего, нет во гробе. Тогда человечество войдет в Пасхальную радость Воскресения.

Или... Может быть, даже не будет хуже, чем было, будет только так, как было. Еще раз - который уже - пали, не приняли, не нашли путей преображения.

Старая, пыльная, скорбная земля в пустом небе несется в вечную пустоту. Мертвенное человечество радуется малым удачам и огорчается малыми неудачами, отказывается от своего избранничества, кропотливо и усердно натягивает на свою голову крышку гроба".

Чтобы русские эмигранты, служащие в рядах французской армии, не забывали о своем "избранничестве", она обратилась к ним в Письме к солдатам: "Берегите в себе внутреннего человека, подвергающегося гораздо более страшным испытаниям, чем человек внешний. Сохраните себя, сохраните чистоту вашей молодости, не относитесь к войне как к чему-то естественному, не примите ужаса и греха жизни на самую жизнь".

Поражение Франции усугубило эти испытания. Голод и бездомность сопровождались общим упадком морали, вызванным позором поражения и оккупации страны. "Сейчас не до идеологии, - говорила мать Мария. - Зимой будет голод. Нужно спасать погибающих".

К концу лета мэрия пятнадцатого парижского округа объявила столовую на Лурмеле муниципальной, и к фасаду была прикреплена внушительная вывеска: МУНИЦИПАЛЬНАЯ СТОЛОВАЯ №9. Во дворе мать Мария открыла ларек для продажи необходимых продуктов. Продукты (и без того дешевые: они добывались, как обычно, на центральном рынке) продавались по себестоимости.

Ежедневный распорядок жизни на Лурмеле внешне мало чем отличался от предвоенного. По праздникам, воскресеньям, средам и субботам служилась литургия. Ежедневно готовили обед. Жидкие супы и постные блюда доставлялись около полудня из мэрии: на Лурмеле прибавляли, что имелось под рукой, чтобы казенные блюда стали питательнее, да и аппетитнее. Послеобеденное время уходило на отчеты, на заполнение бланков. Мать Мария посещала больных, принимала посетителей у себя. День заканчивался поздно. А на рынок надо было отправляться до рассвета.

Распорядок будто бы знакомый: зато как всё изменилось вокруг! Продуктов становилось всё меньше; количество же нуждающихся в питании всё росло. А личные проблемы, с которыми обращались к матери Марии, неизбежно обострялись условиями оккупации:

И стал тюрьмою

Огромный город. Сталь, железо, медь

Бряцают сухо. Всё подвластно строю.

Для русских в зоне оккупации 22 июня 1941 года последовали новые ограничения и испытания. В одном Париже в этот день было арестовано около тысячи эмигрантов. В других городах - еще большая пропорция русских, там проживающих. Среди арестованных были и друзья матери Марии, в том числе Л.А. Зандер, Ф.Т. Пьянов, И.И. Фондаминский. Задержанных отправили в Компьенский лагерь, находившийся километрах в ста на северо-восток от Парижа. С этим лагерем в дальнейшем суждено было познакомиться и другим членам "Православного Дела".

В числе заключенных находился И.А. Кривошеин. В конце июля он был освобожден. Его товарищи по заключению, чья судьба еще не была решена, поручили ему организовать помощь как заключенным в лагере, так и их семьям, - многие из которых лишились средств к существованию. Чтобы осуществить это задание, И.А. Кривошеин обратился с просьбой о помощи к С.Ф. Штерну (человеку исключительной душевной доброты и чуткости), который уже годами занимался сбором пожертвований и оказанием помощи нуждающимся эмигрантам. Штерн согласился помочь и посоветовал Кривошеину обратиться также и к матери Марии. Это была их первая встреча. Мать Мария приняла его ласково и сразу дала свое согласие на совместную работу. На Лурмеле был образован негласный комитет, в который (помимо матери Марии, С.Ф. Штерна и И.А. Кривошеина) вошли о. Димитрий Клепинин, С.В. Медведева и Р.С. Клячкина. С разрешения о. Димитрия, продовольственные посылки отправлялись в лагерь от имени лурмельской церкви.

Раз в неделю на Лурмеле собирали и упаковывали эти посылки. В работе принимали участие жены и родственники заключенных. На следующий день О.А. Игнатьева отвозила посылки в Компьень: организация французского Красного Креста предоставила матери Марии грузовик для этой цели.

Комитет занялся также сбором пожертвований и раздачей пособий семьям заключенных. Сергей Федорович Штерн взялся продолжить такую деятельность в пользу всех преследуемых оккупантами. Со своей задачей он справился прекрасно[9].

В Компьенском лагере совершилось крещение Ильи Исидоровича Фондаминского. Он был евреем. Родился он в 1880 году от состоятельных родителей, правоверный иудаизм которых он уважал, но с юности уже не разделял. Еще в молодости он посвятил себя делу социализма и принимал деятельное участие в только что образовавшейся эсеровской партии. Принадлежность к ней заставила его эмигрировать в Париж как после революции 1905 года, так и после Октября. Этот человек бескорыстного великодушия и беспредельной доброты, который "никогда никому не читал наставлений, никогда ни от кого ничего не требовал [...], ничего для себя не хотел", был ближайшим другом основателей "Православного Дела". "Трудно сказать, кто на кого влиял больше - мать Мария на него, или он на мать Марию, - говорил Ф.Т. Пьянов. - Однако с уверенностью можно сказать одно: у них были одни и те же мысли, язык, идеал христианской любви [...], общая обращенность к страждущему миру и жертвенность. Еврей, в то время некрещеный, он переживал в Церкви то, к чему мы, традиционно православные, глухи".