Анастасия Гостева - Travel Агнец

• Название: Travel Агнец
• Автор: Анастасия Гостева
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 5-94278-115-X

Мы живем в век карма-колы и химической благодати, но на Земле еще остались места, где сжиганию кармы в Интернете предпочитают пранаяму. На средневековых христианских картах на месте Индии находился рай. Нынешняя Индия тоже напоминает Эдем, только киберпанковский, распадающийся, как пазл, на тысячи фрагментов. Но где бы вы ни оказались, в Гималаях или в Гоа, две вещи остаются неизменными — индийское небо, до которого можно дотянуться рукой, и близость богов, доступных и реальных, как голливудские кинозвезды.

---

— хорошо, Лешка, это я все понимаю, я прекрасно понимаю, что моя мама-психиатр со всеми своими колесами в тысячу раз более наркоманка, чем я, и что хуже всего, она зациклена на том, что это — благо, что она честно лечит себя и других, и честно спасала пять лет меня, и ведь спасла же! а я, недовольная и неблагодарная, считаю, что она меня чуть не убила, и спасло меня чудо, ну да ладно… это я все понимаю не хуже тебя, но если отвлечься от всей этой социальной патетики и посмотреть на нас лично, — где гарантии, что мы не подсели, что ты не подсел? где гарантии, что…

— да нигде нет гарантий! тебе что, христианство что-нибудь гарантирует? зороастризм что-нибудь гарантирует? либо ты — Человек, и у тебя есть сердце, либо какая разница — таблетки, работа с утра до вечера, гашиш, водка, все что угодно, ты думаешь, то, чем ты в Москве занимаешься, этот твой университет, переводы, риэлтерская фирма — ты думаешь, это не иллюзия? просто ты к этому привыкла

— но духовный опыт гораздо менее интенсивен, он постепенен, а наркотики — это как взрыв. Тот же Терренс МакКена сидит теперь в своей оранжерее, выращивает грибы и кактусы, и никуда не может уехать, потому что сразу заболевает, он уже сам как гриб

— ну и что? может, ты тоже, как гриб, только еще не знаешь об этом? Курехин вот Ленина считал грибом, монахи тоже не слишком рвутся из монастырей, кстати, Курехин разводил у себя дома таких специальных медуз, которых потом нужно было сушить и есть, и они обладали соответствующим воздействием

— а ты их пробовал?

— нет, не получилось, что плохого в том, чтобы быть грибом?

— понимаешь, Лешка, я только знаю про себя, что по какой-то причине та сила, которая прет из меня, или по мне, она почему-то хочет, чтобы я совершала какие-то телодвижения в отношении социума, почему-то мне говорят — хочешь писать — возьми, но не оставляй себе, пусть это никому пока не нужно, но время придет, но ты должна рваться, а если не хочешь так, то вообще ничего не будет, и поэтому я все время разрываюсь между возможностью плюнуть на все, уехать в Индию, Мексику, куда угодно, путешествовать, и я знаю, что если решение настоящее, то деньги будут, и необходимость возвращаться и принимать определенные правила игры… и мой университет, и моя работа — это только средства, они не самоценны, я знаю, что они — иллюзия, и именно потому, что я это знаю, они обретают временный смысл

— ну а тогда что ты страдаешь по поводу гашиша и всего остального? это же точно так же, либо они обретают локальный смысл, и ты не привязываешься к ним, либо — ты сама виновата… и потом, что значит — прет по мне? нет ничего, кроме тебя, все, что ты пишешь — это ты, это внутри

— нет, понимаешь, все не так просто, есть что-то, что внутри, но есть какая-то часть, есть что-то снаружи, и оно течет по мне, пока не натекает такая лужица в виде текста, это поверхностные эффекты

— но ведь чувствуешь ты! а чувствуешь — изнутри!

— слушай, ну это еще в семнадцатом веке современники Джорджа Беркли поняли, что солипсизм — позиция совершенно неуязвимая, мир — только комплекс моих ощущений, но Давид Юм заметил по этому поводу, что аргументы Беркли не допускают даже тени возражения, и не содержат даже тени убедительности

— это не солипсизм, это — факт

— это — fuck, вот я думаю, почему же тогда все основные религии запрещают употребление наркотиков? ну ведь не случайно же от них отказываются? не может быть, чтобы дело было только в связи церкви и государства…

— да откуда ты знаешь, что там было на самом деле? что там принимали все эти пророки?

— и все-таки…

Раздолбанный автобус фирмы «Tata» уже наполовину заполнен. Мы занимаем свободные места. Я не понимаю — до Ришикеша 250 км, а мы собираемся ехать восемь часов. Это даже в России — бред. — Сейчас поймешь — Алексей расплывается в довольной улыбке как хитрец, не перестающий удивляться изворотливости и ловкости другого хитреца… Я смотрю в окно. Узкие улицы сменяются проспектами, «Indian Gate», президентский дворец, район посольств и отелей, медленно и вальяжно шествуют два слона, смешно покачивая попами, наряды полиции контролируют районы, где по ночам возникают проблемы с обезьянами, проспекты кончаются, по обеим сторонам — лачуги из картона и тряпья, кострища, мы уже выехали из Дели? ты смотри — автобус поворачивает, выезжает на проспект, район посольств, «Indian Gate», президентский дворец, я схожу с ума? ты смотри, мы останавливаемся около придорожной забегаловки и все бегут за чаем и в туалет, появляется очередная порция пассажиров, нас выгоняют из автобуса и пересаживают в другой, точно такой же, они что, охренели? ты этого никогда не поймешь, просто смотри…

Автобус трясет на грунтовой дороге, плачет ребенок, некто, замотанный в клетчатый плед по самые глаза, слушает радио, прижав его куда-то между пледом и тюрбаном, где, видимо, находится ухо, из окна дует, жутко болит голова, я втираю в виски эвкалиптовое масло, в кабине водителя индусы слушают музыку, невыносимую индийскую музыку в пять часов утра! Но мы уехали, мы вырвались! Теперь все будет по-другому.

Небо розовеет, и так же мгновенно, как сумерки, наступает рассвет. Как будто в качестве компенсации за всеобщую медлительность, природа живет стремительно и с размахом. Автобус тормозит на площадке в двадцати метрах от Ганга. Пассажиры вываливаются наружу, и через пару минут их уже нет — команда рикш удаляется в разные стороны в облачках пыли. Мы дрожим от холода и пытаемся найти названия отелей в нашей Holy Bible.

Шесть утра, но на берегу вовсю идет утреннее омовение: мужчины, женщины, старики и старухи, дети, стоят по щиколотку или по колено в воде, брызгают на себя водой. Морщинистые старухи, с проколотыми носами, все в браслетах и кольцах, яркие и радостные, вызывают не то настороженное недоумение, не то зависть. Нас обступает толпа любопытствующих и сочувствующих, толпа галдит, тянет нас за руки, жестикулирует, разглядывает, предлагает услуги.

Все отели — на другом берегу реки, туда можно дойти только пешком, по ажурному мосту, раскачивающемуся от ветра. Одинокие бежево-коричневые обезьяны тусуются на перилах. Над водой дрожит прозрачная дымка, высоко в горах сияет на солнце белый шиваистский храм. Саду в оранжевом, со спутанными бородами и паклями волос, в чалмах и без, сидят по обеим сторонам лестницы наверх. Отовсюду, из открытых дверей лавок, из окон, из ашрамов несется музыка. Пестрые процессии плывут в пыли в разные стороны, втекают в распахнутые ворота ашрамов, расползаются вправо, влево, наверх. Хануман с раскрашенным красной краской лицом бросается нам навстречу и свирепо верещит, подражая обезьянам. Торговцы тиками, факиры, попрошайки, уличные торговцы прикольными безделушками начинают свой рабочий день.

Мы курим на террасе над рекой, мальчик и девочка лет четырех дергают нас за брюки, клянча деньги, мальчик монотонно бубнит на одной ноте заветную индийскую мантру: One rupee, please с неожиданными французскими рефренами: Une rupee, s'il vous plais,[70] девочка вертится на камнях, прыгает на одной ножке, неосторожное движение — и из нее, как из копилки, с веселым звоном сыплются во все стороны сверкающие на солнце монеты — одна, пять, десять рупий, всего около пятидесяти рупий — на эти деньги индус может прожить дней пять — да, прокололись вы, ребята — мальчик с обидой смотрит на компаньонку — подставила ты его, подруга, ничего не скажешь — говорим мы по-русски. Дети подбирают монетки и удаляются. Мне кажется, весь мир сговорился, с целью преподать мне один тотальный урок. Я их жалею, я смотрю на них свысока, бедные крошки разуты и раздеты, а бедные крошки будут покруче, чем я…

Мы останавливаемся в отеле «Rajdeep», недалеко от храма в горах. Его нет в справочнике, это странно, видимо, он недавно открылся. Двухэтажное здание среди зелени, горы вокруг, прохлада и тишина — что может быть нужно еще? Вот только маленькие детали—Что такое? Да нет, ничего. Как-то необычно, они никто не говорят по-английски, ты заметила, они просто повторяют за нами. Тебе так хочется поговорить? Да нет, я же говорю, ерунда…

Мы попали во временную воронку. Мы не замечаем, как идут дни. Каждый день мы предпринимаем попытки дойти до ашрама Махариши, каждый день мы собираемся в храм наверху, каждый день… У нас нет уверенности, что каждый день — действительно каждый… Обитатели отеля — по крайней мере те, кого мы видим постоянно в одних и тех же позах на террасе, лежащих, сидящих, прислонившихся к стенам, устроившихся в гамаке — кажутся композициями из музея восковых фигур. Если бы не их регулярные заказы в ресторане… На их фоне мы чертовски активны. На их фоне наши попытки посетить святые места и обрести Бога и просветление кажутся сизифовым трудом. Я вспоминаю анекдот про наркомана, устроившегося на работу в зоопарк, смотрителем к черепахам. Черепахи сбежали. Как же так, недоумевает директор? А они как ломанулись…