Сергей Романовский - Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции

• Название: Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
• Автор: Сергей Романовский
• Издательство: Издательство Санкт-Петербургского Университета
• Жанр: Культурология
• Год: 2000
• ISBN: 5-288-02723-4

Книга посвящена всестороннему культурологическому и политологическому анализу роли в российском историческом процессе радикальной русской, а также советской и постсоветской интеллигенции. Впервые обосновывается резкая грань между этими тремя понятиями. Автор не ограничивается уже набившим оскомину анализом деструктивного влияния интеллигенции на слом российской, а затем советской государственности, он ставит вопрос шире – интеллигенция, как свободомыслящая социальная группа интеллектуалов, на всех отрезках российской истории находилась в оппозиции к властным структурам, отсюда и взаимное отчуждение интеллигенции и государства, отсюда же и её «отщепенство» в глазах народа российского.

Книга представляет интерес для всех, кто интересуется российской историей и культурой. Она будет полезна как студентам, так и преподавателям всех гуманитарных специальностей российских университетов.

---

В который раз сработало извечное «нетерпение мысли», и мы пали жертвой интеллигентского зуда.

В чем же она «провинилась» на этот раз? В общем-то, ни в чем: она достойно представляет тех, кто ее… делегировал во власть – и в законодательную, и в исполнительную. Просто она получила возможность легализовать потаенное: алчность и безнравственность, да еще лютую непримиримость к инакомыслию и беспардонную самодостаточность. Все эти черты от интеллигенции (в особенности постсоветской) неотъемные, они – ее натура. Только раньше она свое естество прикрывала костюмом воспитанности и образованности, а придя во власть, костюм переодела. В «коридорах власти» нужна совсем другая одежда.

Теперь мы имеем возможность лицезреть своих избранников и недавних любимчиков такими, какими они и сами себя не подозревали.

«Особенно глубоки нынешняя обида и разочарование интеллигенции еще и оттого, – пишет наш известный экономист Н. П. Шмелев, – что она сама, своими руками, сделала этих реформаторов и они, реформаторы, – это плоть от плоти и кровь от крови ее. Еще куда бы ни шло, если бы это был новый матрос Железняк или какой-нибудь там свирепый, безграмотный партийный вождь прежнего закала. Так нет же! Все это свой брат, тоже кандидаты, доктора наук, профессора, люди из вполне приличных семей… А оказались по всем повадкам – те же большевики, только с другим знаком…» [663].

Спрашивается, может ли такая интеллигенция или вообще любая другая уберечь общество от роковых ошибок или ее предназначение как раз в том и состоит, чтобы общество эти ошибки делало? Не являются ли поводыри слепых слепыми сами? [664]

Чтобы понять обоснованность наших опасений, вернемся немного назад, хотя бы к началу «перестройки» и вспомним, чем была занята общественно-озабоченная интеллигенция в те годы.

В 1986 -1987 гг. интеллигенция пребывала в состоянии нетерпеливого ожидания скорейших перемен, ей очень не терпелось отказаться и отречься от всего, что еще вчера было на слуху и за что она же послушно голосовала и озвучивала «правильными» словами. Говоря короче, она жаждала побыстрее открыто показать кукиш, который ей надоело носить в кармане.

1988 -1990 гг. – это время лучезарной бездумной эйфории. То, о чем еще вчера интеллигенция шепталась, теперь она не просто говорила вслух, она об этом орала истошно. Презирать день вчерашний стало доблестью, отрекаться от прошлого – непременной обязанностью интеллигентного радикала. А только радикалов тогда и слушали. Только им верили. Только они и были подлинными авторитетами. То, что было наговорено кандидатами в народные депутаты СССР в феврале – марте 1989 г., хватило бы на сотню томов «антисоветской истории СССР». Все были «против». И все открыто. Чего бояться-то. Но чтобы быть «против», надо быть за что-то «за», чтобы хоть с чем-то остаться, а не подпереть свою бездумную голову у разбитого корыта. Но вот за что «за», никто этим вопросом в те годы не задавался.

1991 год – год официального крушения социалистической (большевистской) системы, а в конце года еще и распада СССР. К тому же именно в том году интеллигенция пришла к власти.

В 1992 г. Е. Т. Гайдар приступил к реформам, и у интеллигенции началась истерика. Слышался уже не голос, но стон по культуре, науке, образованию, воспитанию, по всему, что олицетворяло профессиональные занятия интеллигенции. Жизнь стала ухудшаться и довольно резко. Интеллигенция на это реагировала бурно: нарастал катастрофический тон публикаций, все отчетливей в выступлениях совсем еще недавно радикальной интеллигенции слышались нотки брюзжания и раздражения. Но как реально себя вести, что делать, чтобы самим решать возникающие задачи, не знали. Отсюда опущенные руки, потухшие глаза и полная беспомощность [665].

К середине 1998 г., когда случился так называемый «авгу-стовский кризис» и рубль на валютных торгах взлетел в занебесье, уже последним оптимистам стало ясно – экономическое реформирование России в очередной раз благополучно провалилось, и интеллигенция практически вся вновь рухнула в нищету.

Конечно, не нам анализировать причины подобного обвала, к тому же они уже многократно и с разных позиций обмозгованы. Нам любопытны чисто интеллигентские оценки этой проблематики. А интеллигенция, далекая от экономики и от чистой политологии, причину всех бед российских на сей раз увидела в том, что наше общество ко всем прочим его достоинствам оказывается еще и «аморальным». «Пока общество будет оставаться безнравственным, – пишет профессор А. Запесоцкий, – нелепо ожидать возрождения, в том числе и экономического. И никогда не разомкнется этот порочный круг: “сначала экономика, а уж потом культура, мораль, нравственность”. В этом случае “потом” никогда не наступает. В этом случае единственным подходящим девизом становится “заши-бай деньгу!”, а понятия стыда, совести и чести списываются в утиль… И в результате мы имеем то, что имеем» [666].

Грустно читать подобное. И не от безусловной правоты автора. Напротив, от полной нелепицы этой филиппики. Она – классический образчик чисто интеллигентского стона, когда безысходность повседневности затормаживает разум. На самом деле, если бы наше общество хоть когда-то, в любом историческом далеко было бы «высоконравственным» (вообще говоря, данное понятие сугубо индивидуалистично, оно не приложимо к обществу в целом), то оно не было бы нищим. Значит, нынешние действительно безнравственные реформаторы просто есть не самые лучшие последыши советской выучки, да и реформировать они взялись сугубо советское общество.

Очень не хочется нынешней интеллигенции проходить «еще один адов круг», причем не свой, как ей кажется, а чужой, очень ей обидно, что ее же брат – реформатор не о ней, а о себе лишь думает, очень ей не хочется, одним словом, жить в это «смутное время». И надеется интеллигент нынешний на то, что все следующее столетие лучшие умы наши будут думу думать: как же сделать так, чтобы не повторять то, что уже опробовано другими, «ведь не случайно же люди на протяжении всей своей истории вынашивали мечту о справедливом обществе, о справедливом государственном устройстве, о торжестве человечности над алчностью» [667].

Знакомая песня, не так ли? Затосковал наш интеллигент о «свободе, равенстве и братстве», о коммунизме иными словами, который в следующем веке непременно наступит; да и как же иначе он может думать, не может же он сам себя перелицевать – как его воспитали, так он и рассуждает. А воспитала его власть советская, потому и интеллигент он соответствующий.

Исторгая подобный стон, нынешняя интеллигенция невольно забывает, что она духовная наследница не В. С. Соловьёва, Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского, С. Л. Франка и других религиозных мыслителей первой половины уходящего века, а скорее Э. Кольмана, М. Б. Митина и А. М. Деборина, что нынешняя интеллигенция не просто правопреемница советской интеллигенции, она сама во многом еще типично советская интеллигенция.

Хотя и косвенным, но все же весомым доказательством этого является тот факт, что нынешние мыслители не стали анализировать свое время, создавать оригинальные философские и мировоззренческие доктрины, они ограничились лишь тем, что переиздали тех философов из «серебряного века», чтобы опирать на них свой стонущий голос. «Ученых, диссидентов, либеральной интеллигенции и тех, кто мог бы считаться их наследниками, почти не слышно», – сетует профессор А. М. Вершик [668]. И слава Богу, что не слышно. Что она, собственно говоря, могла бы сказать? Интеллигенция сейчас явно раздражена происходящим, а в таком состоянии лучше всего помолчать.

Сегодняшняя власть, конечно, заслужила, чтобы ее ругали. Ее и ругают все, кому не лень. Однако «смелость» нынешних ругателей (от бомжа до академика) все же «непристойна», ибо когда разрешено ругаться, умные люди (к тому же воспитанные) от публичной ругани стараются воздержаться, ибо с разрешения могут себе позволить «ругаться» только лакеи.

Да, советской системы нет, но советский человек вот он, повсюду. Советской идеологии, как обязательной для принудительного поклонения, тоже как будто нет, но именно советская интеллигенция по-прежнему правит словесный бал. Теперь, правда, она стала не партийной, а многопартийной (без этого не спасти ей Россию) и с тем же нашим удовольствием обслуживает она политические вожделения новых лидеров, точнее «интеллигентных ругателей»: от Гайдара до Жириновского и от Зюганова до Явлинского.

Слава Богу, что развитие страны зависит не от того, насколько рьяно интеллигенты ругают власть, но плохо, что и не от высоты ее интеллектуальной планки [669]. Если бы уровень жизни в стране напрямую определялся ее интеллектуальным потенциалом, то для России в этом отношении вообще бы не существовало никаких проблем. Но беда в том, что на самом деле основной источник российских бед и потрясений состоит не в том, что интеллектуальный потенциал страны не востребуется, и даже не в том, что экономика страны привычно отсталая (она всегда – следствие), а в том лишь, что можно назвать «системой власти»; система эта во все исторические эпохи (нынешняя также не исключение) была организована таким образом, что всегда оказывалась предельно дистанцированной от тех, кому была призвана служить и не несла по этой причине никакой ответственности за проводимую политику [670]. При отсутствии же обратных связей спрашивать, как правило, не с кого.