Олег Калугин - Прощай, Лубянка!

• Название: Прощай, Лубянка!
• Автор: Олег Калугин
• Издательство: Олимп
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-7390-0375-X, 5-7358-0183-X

История одной жизни в контексте истории всей страны — вот что представляет собой книга Олега Калугина. Автор рассказывает о трудной и опасной работе разведчика, о людях, с которыми сводила судьба, о личной жизни и немного о политике. Западный читатель, который познакомился с этой книгой раньше, принял ее с большим интересом.

---

Приманка сработала. В декабре 1975 года «Ларк» прибыл в Австрию с женой якобы в отпуск для катания на горных лыжах. В течение двух дней его знакомили с основными приемами работы на радиопередатчике, на третий — обещали встречу с нелегалом. Когда он вышел на обусловленное место в машине, ему набросили на лицо маску с хлороформом, сделали усыпляющий укол для гарантии и повезли в сторону чехословацкой границы. Там его перетащили на свою территорию, но обнаружили, что он, не выдержав стресса, скончался от острой сердечной недостаточности. Смерть констатировал словацкий врач, которого мы пригласили через пограничников, а позже в Москве, куда труп был доставлен на спецсамолете КГБ, начальник 4-го Главного управления Минздрава СССР Е. Чазов подтвердил первоначальный диагноз. При вскрытии оказалось, что у «Ларка» развивался рак почки и жить ему оставалось недолго. Похоронили его под латышской фамилией на одном из московских городских кладбищ.

Исчезновение Артамонова — Шадрина вызвало на Западе большой шум, видные юристы, государственные деятели требовали от американской и советской сторон публичного отчета о его судьбе. Помимо Киссинджера и Бжезинского в дело вмешался президент Форд, обратившийся с посланием к Брежневу. На просьбу Форда ответить, где Артамонов, Брежнев сказал: «Мы бы сами хотели знать, где он сейчас находится».

Так закончилась эпопея с двойным агентом, вокруг имени которого в течение почти двух лет не стихали страсти, взаимные обвинения и упреки. «Литературная газета» опубликовала по этому поводу статью Генриха Боровика «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?».

Неожиданная кончина «Ларка», из которого мы надеялись вытрясти полезную информацию о местонахождении других предателей, смешала наши карты. Не предвидя такого финала, мы строили планы обработки «Ларка», с тем чтобы позже выставить его на международной пресс-конференции с покаянием и рассказом о чудовищных провокациях, организуемых ЦРУ. Теперь все пошло прахом, и мы несколько приуныли.

Но Москва недолго горевала о происшедшем. Через пару месяцев, когда шум немного улегся, Крючков пригласил меня и без предисловий, в лоб спросил: «Какой вам дать орден — Октябрьской Революции или боевое Красное Знамя?» Я растерянно замолчал, не зная, как реагировать. «Ну, что же вы стесняетесь, какой вам больше нравится? Я уже договорился с Андроповым. Выбор за вами». Я промямлил, что дело руководства решать, что я заслужил.

Крючков махнул рукой. Последовавшим вскоре Указом Президиума Верховного Совета СССР я был награжден орденом Красного Знамени. Боевых наград были удостоены в другие участники операции.

Все чаще приходилось задумываться над жилищной проблемой. Кооперативная квартира, где я поселился после возвращения из Вашингтона, могла меня устроить лишь как крыша над головой. Новое служебное положение, взрослеющие дети требовали большего пространства и комфорта. Просить руководство об улучшении жилищных условий, зная, что многие живут гораздо хуже меня, не хотелось, и я вступил в другой, по тем временам почти роскошный ведомственный кооператив на Ленинском проспекте. Отговорил меня Борис Иванов. Он сообщил, что через год войдет в строй отличный кирпичный корпус в Кунцево и следует подать документы на получение там государственной квартиры. На том и порешили. Деньги, внесенные за кооператив на Фестивальной, я, в соответствии с существовавшим тогда порядком, не получил, а перевел их по указанию руководства на счет Фонда мира. В начале 1976 года я получил просторную трехкомнатную квартиру в доме, возведенном строительным управлением КГБ. На 42-м году жизни я ощутил наконец покой и домашний уют, о котором давно мечтал.

С должностью начальника пришла и государственная дача. Раньше, как заместитель, я тоже пользовался этой привилегией, но дачные места, где я жил с детьми, находились далеко от Москвы, а строения, которые мы снимали за сто рублей в сезон, были ветхими и без коммунальных удобств. Теперь мне достался вполне приличный домик с ванной и горячей водой в районе Химок.

Повышение в чекистской иерархии добавило забот, связанных с приемами гостей из дружественных спецслужб и ответными визитами в страны социалистического содружества. Отношения с разведками этих стран, носившие на первых порах скорее протокольный характер, сопровождавшиеся обильными ужинами и клятвенными заверениями в дружбе, постепенно переросли в деловые, включая совместное ведение оперативных игр.

Особенно плодотворным было сотрудничество с разведкой ГДР. Как старый, преданный друг Советского Союза, ее глава Маркус Вольф выходил за рамки официального протокола, регламентировавшего отношения между МГБ ГДР и КГБ. Благодаря настойчивости и высокому профессиональному мастерству, он сумел сделать из своей службы модель для всех «братских» разведок. Полагаясь в основном на нелегальную засылку своих людей в ФРГ, а затем и в другие западные страны, Вольф обеспечил себе доступ к основным политическим и оборонным объектам, разведке, контрразведке и научно-исследовательским центрам Западной Германии и некоторых стран НАТО. Кое-что мы позаимствовали у Вольфа, например нелегалов, охотившихся за одинокими женщинами — сотрудницами государственного аппарата. Нередко выступая «под чужим флагом» — от имени социал-демократов или наоборот, реваншистских формирований, эти люди ухитрялись проникать к самым сокровенным секретам федерального правительства в Бонне. Иногда, читая донесения «с поля боя», я искренне сочувствовал довольно молодым мужчинам, с германской аккуратностью описывавшим не только оперативную часть своих встреч с перезревшими фрейлейн, но и то отвращение, с которым они, женатые люди, выполняли функции «любовников». Но социалистический фатерланд требовал жертв, а КГБ лишь стриг купоны, ничем не рискуя.

Правда, и КГБ помогал чем мог, если агенты Вольфа попадали в ловушки. Так, в 1978 году в ФРГ начались аресты агентов Вольфа; двое из них укрылись в советском посольстве в Бонне, два других в советской военной миссии. Что делать? Не выдавать же их властям?

Можно было попытаться переправить нежданных гостей посольства в машине с дипломатическим номером прямо в Берлин, но резидент в Бонне Н. Калягин категорически возражал против этого, опасаясь скандала. Я считал, что немцы, всегда уважавшие порядок, не осмелятся проверить документы пассажиров машины с дипномером, но на всякий случай необходимо изготовить для них липовые паспорта. Мой вариант получил одобрение Андропова, и вскоре офицеры Вольфа обнимали их на границе ГДР. По такому же «официальному» варианту, в автомашине военной миссии, были вывезены в ГДР без досмотра два других сотрудника Вольфа.

КГБ было известно, что МГБ ГДР дает приют на своей территории левым экстремистам, в том числе участникам террористических групп. Это гостеприимство рассматривалось, однако, в контексте интернациональной солидарности со всеми борющимися против империализма силами, а не как попытка приручить и использовать их в оперативных целях. По крайней мере, немцы не ставили нас в известность о своих планах в отношении Красной Армии и аналогичных ей банд. Без их ведома дважды в семидесятых годах в СССР побывал знаменитый террорист Карлос. С ним любезно беседовали наши контрразведки, спрашивали о намерениях, держали под наблюдением, но не трогали. Вел он себя в Москве вполне лояльно.

Несомненно, МГБ ГДР можно отнести к наиболее эффективной, неосталинистски сориентированной полицейской организации в Восточной Европе. Ее тяготение к политическим установкам прошлого находило отражение и в высокомерной, оторванной от жизни позиции Хонеккера, и в поведении копировавшего его министра госбезопасности Мильке, и в общении с нами их нижестоящих товарищей.

Когда я впервые встретился с Вольфом и его первым заместителем Фруком, бывшим начальником уголовной полиции всего Берлина после войны, они с настороженным вниманием отнеслись к представителю «нового поколения», как выразился Фрук. Лед растопился, после того как в тосте я вспомнил слова Сталина, что образование ГДР явилось «поворотным пунктом в истории Европы и существование миролюбивой демократической Германии наряду с существованием миролюбивого Советского Союза исключает возможность новых войн» на континенте.

Как часть советских оккупационных сил, дислоцировавшихся на территории ГДР, КГБ располагал по соглашению с МГБ ГДР особыми привилегиями. В отличие от других стран Восточной Европы, где официальные представительства КГБ имели в среднем около дюжины офицеров, в берлинском аппарате их насчитывалось несколько сотен. В окружных управлениях МГБ также имелись советские представители, наблюдавшие за состоянием политической и оперативной обстановки на местах и культивировавшие на всякий случай неформальные отношения с провинциальными «чекистами».