Райдо Витич - Противостояние

• Название: Противостояние
• Автор: Райдо Витич
• Жанр: Историческая проза

Время не выбирает судьбы, скорее судьба выбирает время.

---

силами, а они помогут! — бодро доложил парень. Грохнулся на камни, пристраивая

гранатомет. — Я вот мал-мал прихватил!

— Откуда?! — перекрывая грохот от разрыва снарядов, прокричал капитан.

— Так трофей!! Святое дело, товарищ капитан!!

— Раз святое… слева бей, Мишка!! Вот за тополем сука притаился!! Резвей!!

Танк разворачивал дуло, поднимая его. Еще немного и жахнет прямой наводкой.

— Уходи!! — заорал ординарцу и, к снесенной взрывом углу здания кинулся,

метнул гранату. Она полетела вместе со снарядом. Танк заглох, но и точка на

втором этаже тоже. Взрывной волной снесло стену за спиной Санина, осколки

ударили ему в спину, и он не устоял, рухнул от боли и оглушающего звона в ушах.

"Мишка!" — вспомнилось и вырвало из одуряющего тумана. Поднялся и, шатаясь от

тяжести автомата, которую никогда не замечал, доплелся до парня. Тот у уцелевшей

стены сидел, головой мотал, весь в известке, пыли:

— Живой, — хмыкнул Санин, на колени осел. — Гранатомет, Миша!

— Щас…щщааас

Засуетился парнишка, перевернулся, отряхнул оружие от слома кирпичей и пыли,

начал стрелять. Николай все пытался автомат поднять, в сторону немцев направить,

и совладать не мог — тянуло его назад и все тут. Дал очередь в белый свет как в

копеечку и рухнул на спину — тяжело, холодно. Свернуло от кашля, на губах солоно

и горько.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан!! — заметив, что тот ранен, закричал

ординарец. Склонился, каску придерживая — а зачем? "Контузило парня" — подумал

Коля и вдруг улыбнулся: "а ведь тридцатое сегодня… июня… Леночка…"

— К миномету, — приказал непослушными губами, язык еле ворочался.

— Да вы же!… Да как же!

— К миномету!! — рыкнул и потерял сознание.

Как сквозь вату он слышал бряканье, словно капли падали на дно железного ведра,

и странные приказы, деловитые, отстраненные:

— Корнцанг. Тампон!

Бряк.

— Тампон. Зажим.

Бряк.

Что это? — попытался открыть глаза.

— В себя приходит.

— Я почти закончил.

— Куда его?

— В седьмую. Следующий, Валя!

Николая куда-то повезли или понесли, а может, плыл? Не понимал.

В палате уже сообрази, что вроде бы в госпитале и спросил соседа хриплым шепотом:

— Ребята живы? Отстояли?

— Может, и отстояли браток. Отдохни.

Коля закрыл глаза и забылся тревожным, больным сном.

Неудобно лицом в подушку, а повернуться сил нет, только шевельнись — от боли

скрючивает, горит спина. Коля зубами скрипел, дурея от боли и неудобства.

— Мне бы на спину перевернуться, сестричка.

— Нельзя, доктор шесть осколков из вас вытащил!

— Плевать сколько, помоги, — прохрипел — плыла она у него перед глазами.

Девушка лоб потрогала — горячий.

В жару, в мареве огня, ему казалось, он пробирается к своим, но проберется ли,

пробьются ли они? Не один, рота за ним из убитых, но живых еще там, в памяти. Он

выведет, должен.

— Миша, к миномету!… Стоим, славяне!… Стоим, стоим!… Ни пяди им… Рота,

в атаку!… Лейтенант, самоходки сзади!… Гранаты, гранаты давайте!… Леночка?…

Леночка, уходи!!

— Ишь как его, — вздохнул пожилой мужчина.

— Выкарабкается, здоровый парень, — с надсадой сказал капитан с соседней от

Николая койки. Грудь вся спелената была — сам еле дышал, шевельнуться боялся.

Палата битком была и еще привозили. Койку санитары в угол запихнули, заправили,

следом на нее лейтенанта положили — лицо в бинтах, рука «вертолетом».

— Жарко видать, — протянул опять пожилой.

— А ты тут парься! — взбил подушку кулаком молодой мужчина с усиками.

— Да куда тебе, Марк, воевать без ноги-то? Комиссуют, ясно.

— А ты Савва не каркай, я хоть без ноги, но с руками!

— Ай, — отмахнулся мужчина. Хуже нет старикам смотреть, как умирают или

калечатся молодые.

— Лучше б тебя комиссовали!

— Лучше, — кивнул. — Вместо их под пули, — кивнул на прибывших. — А не

здесь сидеть дурнем стоеросовым! Вот пойду с утра полковнику жаловаться! Не по

справедливости делают! Чего держат ироды? Там, понимаешь, бои насмерть, а ты тут

бока отлеживай! Совесть-то есть у их?!

И затих. В палате лишь жужжание мухи было слышно, стоны да выкрики капитана.

В бой Санин шел и никак из него выйти не мог.

Горели раны, горела душа, и земля горела.

Первое что увидел из пожарища вынырнув — женскую, нежную ручку, на его руку

положенную.

— Леночка, — прошептал, улыбнувшись слабо, но светло.

Мила зажмурилась: Господи, даже в бреду мертвая мучает! Да когда же она его

отпустит, ведьма?!

— Я это, Мила, — в лицо заглянула.

Санин слепо уставился на нее: какая Мила?

И глаза закрыл, заснул глубоко, но спокойно, впервые за неделю.

А девушка еще долго сидела у его постели, подавленная и раздавленная.

Если б он знал, что она пережила, когда узнала, что его ранило. Если б знал, что

ей стоило вырваться и в госпиталь к нему приехать. Что она передумала пока ехала,

как водителя подгоняла. Здесь пробивалась, по всем палатам и двум этажам искала.

— Мила Ивановна! — заглянул в палату недовольный водитель. — Ехать надо.

— Сейчас.

Бросила прощальный взгляд на Николая, и, наплевав на десять пар внимательных

глаз лежащих в палате мужчин, погладила по голове, поцеловала в лоб:

— Выздоравливай.

И вышла, гордо расправив плечи.

— Ой, ей, — протянул Савва, как только дверь закрылась.

— Да уж. Ходок капитан-то, — хрюкнул Сергей и смолк. Одно слово, движение и

грудь будто разрывают. Ну, тьфу ж ты!

— Оно хорошо, когда с женской лаской-то, — вздохнул Марк. — А я вот не знаю,

как моя встретит. Заявлюсь колченогий…

И рукой глаза накрыл: тошно.

— Ничего. Любит — примет. Ты ж без ноги, а не без этого самого, — хмыкнул

Савва.

Марка сурово глянул на него:

— Язык без костей у тебя, смотрю.

— А чего? Бабе оно с ногой или без, не главное.

Сергей хрюкнул, смешно было, а смеяться больно.

— Молкните, а? — просипел.

— А что? Разговор жизненный, очень даже важный. Он же вон тетерка супротив меня.

Ты меня Марк Авдеевич слушай. Я со своей Акулиной Матвеевной в аккурат через

месяц, как двадцать пять годов прожил — стукнуло бы! О! — палец выставил. —

Срок!

— Да столько не живут, дед, — перестал читать газету молоденький лейтенант.

— А ты вообще, сопля, молчи. У тя и девки-то, поди, отродясь не было, —

отмахнулся, укладываясь удобнее, чтобы Марка видно было.

— Ну, батя, — укоризненно качнул головой Леня и опять в газету уткнулся. — Вы

лучше сюда слушайте: "Трудности и потери на железнодорожном транспорте велики.

Только за 41 год, мы потеряли более 41 % за счет оккупированных территорий."

— Да пошел ты со своим транспортом! — рыкнул Закир. — Вы поспать дадите или

нет?!

Обожженного танкиста — чеченца все в палате побаивались, суровый мужик был.

Потому дружно затихли.

Госпиталь на Колю тоску навевал. Чувствовал здесь себя неуютно, непривычно. Не

было грохота разрывов, свиста пуль, криков, и от этого и спалось-то тревожно Раз

как-то в коридоре у сестрички бикс упал, грохнулся, так Коля вздрогнул, а

молоденький солдатик на полу растянулся, думая — бомбежка. Раненные гоготнули, а

Николай руку ему подал, бросил в ответ на смущенный взгляд:

— Бывает, браток.

Все они войной контуженые и иной жизни уже не понимают.

Поэтому, наверное, и раздражало его все: запах хлорки, нашатыря, йода, а не

пороха, гари, пыли. Белые чистые простыни, одеяло, а не шинель, покой и тишина,

размеренный режим, сон до упора и сытная пища, а не когда, что и как придется.

Бесило бездействие, одуревал просто от него, от тишины глох.

Бродить без толку по палате или в госпитальном парке, глядя на выщебленные