Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы

• Название: Первый из первых или Дорога с Лысой горы
• Автор: Виктор Куликов
• Издательство: ИПП «Прометей»
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1995
• ISBN: 5-87091-024-2

Мастер, Маргарита, Воланд — герои великого романа Булгакова становятся главными действующими лицами этого романа. «Благодаря им прошлое смешивается с настоящим, события приобретают характер непредсказуемый и драматичный, Любовь и ненависть сталкиваются в открытом поединке, а Добро торжествует, увы, не всегда…»

---

Вот из-за этого «тоже» у многих завсегдатаев ПРОКов по утрам частенько с головой не в порядке, настроенье ни к черту, а желание давит только одно.

Но потом все зато вспоминают о ПРОКе, как правило, с умилением!..

Знаменитости, нетерпеливо прогуливавшиеся по холлу, раскланивались с Чигизом охотно и так, словно каждый из них приходился ему племянником, которому уже завещана вилла у моря.

Все знали, хотя непонятно откуда, что он уполномочен координировать программу фестиваля лишь временно, а вообще-то занимает у сэра Девелиша Импа пост главного продюсера, специализирующегося на открытии звезд. На Западе.

А потому с ним подобострастно раскланивались, у него интересовались, когда же появится сам сэр Девелиш Имп, каковы его планы в России, и не согласится ли господин Чигиз присоединится к их столику в ПРОКе.

Сизигмунд никому не отказывал, но никого и не обольщал.

Ах как вежлив он был и обходителен! С каким почтением целовал дамам ручки и как внимательно выслушивал их кавалеров!

Всех покорил окончательно. Всех обнадежил.

И только Анечку Измородину вниманием обходил, будто ее в холле не было. Впрочем Анечка и без него не скучала. Как и всегда, ее обступили поклонники, вздыхатели и соблазнители. На этот раз предводительствуемые Алексеем Обуловым.

Беднягу безропотного и безобидного Феликса Гуева от Анечки оттеснили. И он стоял совершенно потерянным. Остальные же распустили все самые яркие перья и пели сиренами, сыпали шутками и намеками, перебивая друг друга.

Анечка улыбалась бесцветно, кивала, смеялась, но не слушала.

Сложно сказать почему, но с первого взгляда на незамечающего ее Чигиза она поняла, что сегодня… сегодня случится еще что-то. И это что-то будет для нее по-настоящему важным.

Поэтому Анечка то и дело оглядывала холл с несмелой надеждой, с отчаянием в глазах.

Что, ну что же случится?!

И один из таких ее взглядов обжегся о лицо человека, показавшегося ей знаком. Знакомым странно.

Анечка совершенно точно могла сказать, что ни в одном из фильмов этого человека не видела, что вообще не знала такого актера. Так же точно помнила она, что не встречала его и на других фестивалях, на киностудиях, в московском Доме кино.

Лицо исчезло в толпе знаменитостей неожиданно, как неожиданно из него и возникло.

Кто же это? Почему ей так стало страшно? Где и когда она видела раньше эти усы, эту аккуратную бороду, этот изогнутый шрам на левой щеке? Шрам от скользящего удара мечом. И если бы не удалось уклониться в самый последний момент, этот удар мог бы сорвать голову с плеч. Хлынула б кровь, и Стани…

Станий-младший! Вот кто это был!

Он? Здесь?

И Анечка снова услышала придавленный шум базара, находившегося в двух кварталах от ее дома в Ершалаиме, услышала сладкий запах роз, брошенных Станием на ковер перед ней, и услышала голос самого Стания, сорванный командами голос, сухой и горячий, как ветер пустыни:

— Ты будешь только моей! — голос звучал и резко, и властно, и страшно, но уверенности в нем не было. — Только моей и ничьей более! А если не будешь моей, то я убью тебя. Найду и убью, где бы ты ни скрывалась… И каждого, кто попробует встать на моем пути, тоже убью… Подумай!

И Станий-младший убил Лизания. Чуть заикавшегося, милого юношу, сочинителя никудышных стихов. Такого же безропотного и безобидного, как Феликс Гуев.

Убил после того, как случайно обнаружил его стихи со словами: «Ты — моя. Так повелело Небо. Нас никто не сможет разлучить…»

Наемные убийцы, которых никто, конечно, толком не искал, вонзили нож Лизанию под левую лопатку прямо у ворот дома Анны. Вечером, когда он спешил к ней, чтобы услышать очередное насмешливое «нет».

Ты — моя. Так повелело Небо.
Нас никто не сможет разлучить.
Никогда таким еще я не был.
Никогда таким уже не быть.

Не быть, не быть…

— Пожалей других! Я ведь убью каждого, кому ты хоть раз улыбнешься…

Лицо со шрамом исчезло в толпе. Лицо Анечки посерело.

— Душно, да? Душно? Воды принести? — первым эту перемену заметил Обулов.

Анечка закрыла глаза:

— Не надо. Сейчас пройдет.

Тут всех как раз пригласили в ресторан, где и началось братание актеров с московскими начальниками и депутатами. Да какое шумное!.. Можно было подумать, что многие из братавшихся не были между собой давным-давно знакомы. Поцелуи, объятия, похлопывания по плечу. А комплименты!..

Заволновалось в бокалах шампанское, заплескалась в рюмочках водочка. Тосты пошли и чоканье. То есть, все как и положено у людей, измученных желанием всесторонне обсудить профессиональные проблемы.

Не сразу, нет, не с первой попытки удалось Заваркину, стоявшему на сцене у микрофона, добиться, чтобы на него обратили внимание, и чтобы в зале наступило хотя бы подобие тишины.

Но удалось…

И тогда из динамиков в зал полился вишневый сироп благодарностей и правительству, и народным избранникам за поддержку братства, нежности в адрес любимых спонсоров, не бросающих на произвол наше кино. Были представлены все политические знаменитости, почтившие ПРОК своим высоким вниманьем, вызваны на сцену и получили из рук Кольц-Шацкой по букету цветов меценаты.

Одним из них, меценатов, оказался спортивного телосложения человек с теми самыми усами и бородой, с изогнутым шрамом на левой щеке.

— Виссарион Станиев! Прошу любить и жаловать!

Генеральный директор концерна «Каюк»! — отрекомен довал его Заваркин. — Эта фирма взяла на себя все наши транспортные расходы. И те, которые уже были, и те, которые только будут, и любые, какие вы только смо жете придумать. Не так ли?

Станий-мла… Простите, Виссарион Станиев, внимавший Заваркину с невозмутимым лицом, от вопроса чуть вздрогнул, словно думал совсем о другом, и сорванным голосом произнес:

— Без сомнений!.. Отправим любого из вас, куда он только захочет… А особенно нетерпеливых отправим и без их согласия.

Зал одобрительно рассмеялся.

— А вот прямо завтра можете отправить меня ну… скажем, в Австралию? — раздался голос из дальнего конца зала.

Виссарион усмехнулся:

— Мы-то отправить вас сможем. Но боюсь, что в вашем завтрашнем состоянии, господин Хлыщев, вам будет лучше в буфете, а не в Австралии…

Как он Хлыщева? Нет, этому Виссариону пальца в рот не клади… Молодец!

И зал проводил Станиева со сцены аплодисментами.

Все это время сидевшие за столом с Анечкой смотрели на сцену, а потому и не видели, как Анечка побледнела при появлении Станиева на эстраде, как едва не раздавила фужер, напрягшимися пальчиками…

Он? Или просто похож?

Если он, то как это возможно, и что будет теперь?

Если он, то ей надо сейчас же отсюда уехать — с фестиваля, из города… В Москву?

«Найду и убью, где бы ты ни скрывалась!..»

Проходя мимо их столика, Виссарион взглянул на Анечку, она намеренно ловила его глаза, чтобы понять все сразу, и поймала. Но глаза Виссариона, встретившись с ее глазами, не выразили ничего.

Однако Виссарион у столика их остановился, поклонился и с невозмутимым лицом сказал:

— Госпожа Измородина! Анна Павловна! Разрешите признаться, что я ваш давний и страстный поклонник.

Очень давний. И что безумно счастлив увидеть вас так близко. Позвольте поцеловать руку?

И не ожидая, пока Анечка руку ему подаст, Виссарион ее руку взял сам и припал к ней сухими, горячими губами.

— Какой вы нетерпеливый, однако! Так ведь ладонь можно и откусить, — сострил Обулов, расположившийся справа от Анечки.

Но Станиев внимания на него не обратил.

Отпустив руку и выпрямившись, глядя Анечке прямо в глаза, он слегка улыбнулся:

— Вы самая красивая из всех женщин, которых я когда-либо видел. Но в данный момент я могу выразить свое признание и уважение к вам только одним…

Виссарион рассыпал на паркете перед Анечкой весь букет, который на сцене вручила ему Кольц-Шацкая. Вокруг заохали и зааплодировали.

— Ах, как трогательно!

— Настоящий рыцарь!

— Это любовь, Анечка, это любовь! — послышалось из-за соседних столиков.

На полу перед Анечкой обреченно лежали розы. И пахли сладко.

Анечка смотрела на розы, и под ними ей виделся ковер со знакомым рисунком. И чувствовала она себя такой же обреченной.

Разделавшись со спонсорами и начальниками, гостями и депутатами, Заваркин похлопал в ладоши, возвращая к себе ослабшее внимание публики, и сказал:

— Ну а теперь, дорогие друзья, разрешите предста вить вам человека, который уже проделал титаническую работу для того, чтобы всем нам здесь, в Твери, было бы хорошо. Это Александр Александрович Дикообразцев, исполнительный директор фестиваля. Прошу любить и жаловать!

Дикообразцев вышел на сцену в шелковой белой рубашке с незакатанными, несмотря на жару, рукавами, в модных льняных бежевых брюках и белых же туфлях. То есть выглядел настоящим модником.