Эммануил Казакевич - Весна на Одере

• Название: Весна на Одере
• Автор: Эммануил Казакевич
• Жанр: О войне

Роман Э. Казакевича «Весна на Одере» известен многим читателям как развернутый многоплановый рассказ о последних месяцах Великой Отечественной войны.

---

Чохов снял с плеча Семиглава ручной пулемет, спустился вниз к берегу, не спеша установил пулемет возле газетного киоска и дал длинную очередь трассирующих и бронебойных. Сливенко бросил на катер противотанковую гранату. Раздался взрыв, катер вспыхнул, как факел. Послышались крики и стоны.

Взрыв и стрельбу услышали другие катера и кононерская лодка, стоявшая на середине реки. Вдали, над черной гладью, замигали фонари, и вскоре оттуда раздались выстрелы. Суда били по городу не целясь. Одновременно раздались ухающие разрывы: это заговорила дальнобойная береговая артиллерия из Штеттина.

Солдаты, несмотря на обстрел, примостились поспать, но их сразу же разбудили. Надо было двигаться дальше, перерезать дорогу, соединяющую Альтдамм с южной переправой. Командир полка Четвериков прошел на своих кривых могучих ногах по улице мимо солдат, крича:

— Что же, я буду впереди, а вы сзади? Мне одному наступать, что ли?

Солдаты повскакали с мест и пошли. Пошли и пошли, снова забыв об отдыхе и о сне. Проходя мимо домов, они с завистью заглядывали в окна. За окнами стояли двуспальные большие кровати с пухлыми перинами.

— Ничего, ребята, — сказал Сливенко, — подождите, поспим скоро.

— Я месяц подряд буду спать, — сказал Гогоберидзе. — Целый месяц! Хорошо спать в горах, под овечьей шубой!

Кое-кто ухитрялся спать на ходу, и, внезапно потеряв направление, сонный боец, как лунатик, шел вбок от остальных, пока его не окликали. Тогда он спохватывался, мотал головой, оглядывался и спешил занять свое место среди других.

Под самым Альтдаммом немцы снова оказали упорное сопротивление. Из Штеттина беспрерывно била береговая артиллерия. Пулеметы стреляли с чердаков. Солдаты залегли и почти немедленно заснули все, кроме выделенных наблюдателей.

Пока наша артиллерия, сменивши позиции, занимала новые, пока развертывалась и накапливалась на новых рубежах огневая мощь дивизии, солдаты спали. Потом снова явился Четвериков, на этот раз он был не один, а с полковником Красиковым.

Красиков крикнул:

— Почему остановились? Впере-о-од!

И сам пошел впереди солдат.

Солдаты поднялись и, перебегая от укрытия к укрытию, от холма к холму, ворвались на южную окраину города.

Последнюю переправу из Альтдамма в Штеттин защищал немецкий бронепоезд. Только его выстрелы и были слышны в наступившей темноте.

На улицах стояли немецкие зенитные пушки. Чохов велел солдатам подтянуть их и обратить стволами в сторону, откуда доносились выстрелы. Обливаясь потом, солдаты повернули их и покатили вперед. Выстрелить из них удалось всего три раза, так как больше не оказалось снарядов.

Сливенко, ползя вперед с гранатой в руке, слышал слева от себя тяжелое дыхание Пичугина.

— Устал, Пичугин? — спросил Сливенко.

— Ничего, выдержим, — прохрипел Пичугин.

Какой-то упрямый немецкий пулемет, бивший по перекрестку, не давал возможности продвигаться. Полежали. Потом Сливенко обратил внимание на то, что он не слышит возле себя дыхания Пичугина. Сливенко оглянулся, Пичугина не было. Сливенко поднял глаза. Слева от него находился большой магазин с разбитыми витринами под огромной вывеской.

«Заполз туда, свой „сидор“ пополнять!» — гневно подумал Сливенко.

Самоходное орудие медленно прошло по улице, вышло к перекрестку и изо всей силы ударило по одному из домов, своротив угол. Немецкий пулемет замолчал. Раздался гром орудий.

— Ура-а-а-а! — послышалось со всех сторон, как шум ветра.

Впереди полыхнуло пламя. Над черным провалом реки ярко пылал немецкий бронепоезд.

Сливенко бросился вперед. Сразу стало тихо. Из какого-то дома вышло несколько немецких солдат с поднятыми руками.

Вытерев пот со лба, Сливенко остановился и опять подумал о Пичугине.

— Не видал Пичугина? — спросил он у Гогоберидзе.

Но ни Гогоберидзе, ни кто другой не видел Пичугина. Сливенко сказал сердито.

— Знаю я, где он… Сейчас схожу за ним.

Солдаты уже шли во весь рост. Город постепенно заполнялся войсками.

Сливенко вернулся к тому немецкому магазину, куда скрылся Пичугин. Да, Пичугин действительно был здесь. Он лежал возле стойки скрючившись, раненный. Сливенко вытащил его на улицу, наклонился над ним и спросил:

— Ну, чего тебе?

— В грудь угодил, паршивец, — сказал Пичугин. — Вот здесь, — он застонал и выдавил сквозь сжатые зубы: — Ты чего на меня смотришь? Не помру. Не такой я. Я — Пичугин.

— Как это тебя?

Пичугин сказал:

— Зашел я сюда… Так, посмотреть… А тут немец, автоматчик, сволочь…

Слово упрека готово было сорваться с губ Сливенко, но он смолчал, сорвал с Пичугина вещмешок и пояс, расстегнул шинель и поднял гимнастерку. Из раны чуть-чуть сочилась кровь. Сливенко разорвал свой индивидуальный пакет и приложил к ране прохладную марлю.

— Подожди минутку, — сказал он, — сейчас санитара приведу.

Солдаты заполнили ночные улицы города, но санитаров среди них не было.

— Санитаров здесь нет? — спрашивал Сливенко у каждой группы проходящих солдат.

Наконец нашелся фельдшер и с ним санитары с носилками. Они пошли за Сливенко.

Пичугин лежал лицом вниз. Бережно перевернув его на спину, Сливенко увидел, что он мертв. Лицо Пичугина, при жизни такое усмешливое и хитрое, было печальным и спокойным.

Фельдшер и санитары ушли.

Сливенко остался стоять возле Пичугина. Его вдруг охватило чувство глубочайшей, смертельной усталости. Стрельба прекратилась. По улицам шел непрерывный поток возбужденных людей, почуявших отдых. Машины то и дело освещали ярко горящими фарами серьезное лицо Пичугина и широкую усталую спину Сливенко.

По улицам и дворам связисты тянули провода, и тут же, кто на крыльце, кто на огороде, кто просто на мостовой, передавали по телефону в тыл, все дальше и дальше, весть о занятии Альтдамма.

Отныне Гитлер на восточных берегах Одера не имел ни одного солдата. Тщательно задуманное наступление провалилось, и вместе с ними провалились надежды Бюрке, Винкеля, старухи фон Боркау и других обломков старой Германии, застрявших в тылу у наших войск.

Одна из машин остановилась подле Сливенко. Из нее выскочил майор Гарин. Он спросил:

— Не скажете, куда проследовал штаб полка?

Узнав Сливенко, он сообщил ему, что в скором времени политотдел созывает семинар парторгов рот, и он просит Сливенко подготовить выступление о своей партийной работе. Заметив неподвижную фигуру на земле, Гарин замолчал, потом спросил, участливо разглядывая лицо Пичугина:

— Что? Друг?

— Не то чтобы друг, — сказал Сливенко. — Вместе в одной роте воевали. Очень жалко мне его. Хотел хорошей жизни, но толком не знал, как до нее дойти. Старья в нем было много. Может, он и сам от этого страдал. Трудный был человек!..

Гарин уехал, а Сливенко все стоял.

«Похоронить его надо», — подумал Сливенко.

Он пошел разыскивать свою роту и нашел ее с трудом: весь городок был полон солдат, пушек и автомашин — наших и трофейных. Наконец знакомый связной из штаба батальона указал ему месторасположение роты. Она разместилась в рыбачьих сараях на берегу реки. Здесь валялись большие сети и все пропахло рыбой.

Над темными водами Одера, над взорванным мостом, над призрачными очертаниями портовых причалов нависло темное небо, освещаемое зарницами редких орудийных вспышек.

Люди очень устали, но никто еще не спал. Не улеглось возбуждение ночной атаки. Рота потеряла трех человек. Известие о гибели Пичугина огорчило всех, хотя его многие недолюбливали за ехидный характер.

— Любил он, — сказал Семиглав, — на чужом горбу в рай ездить. Единоличник!..

Старшина сказал:

— Зачем сейчас худое вспоминать!

Гогоберидзе сказал:

— Смешной был, ох, какой смешной!.. Без него скучно будет.

Сливенко огромным усилием воли заставил себя встать.

— Пойду, — сказал он, — узнаю, где его похоронили. Семье написать надо.

Он вышел из сарая и вскоре опять очутился на городских улицах. Машин и людей стало меньше: они рассосались по дворам и домам.

Небо было полно зарниц, непонятно, грозовых или орудийных.

Сливенко поспел как раз вовремя. Подводы дивизионной похоронной команды собирали убитых.

Начальник похоронной команды, сорокапятилетний младший лейтенант с бородкой эспаньолкой, ходил с фонарем в руке, отыскивая убитых.

Его солдаты, все нестроевые, пожилые и медлительные люди, делали свое дело с завидным спокойствием. Иногда они закуривали, и вспышки громадных махорочных цыгарок на мгновение освещали усатое или бородатое, не веселое, но и не печальное лицо.

Двое из них подошли, наконец, к Пичугину.

— Что, земляк твой? — спросил один из них у Сливенко.

— Да, — ответил Сливенко.