Ян Отченашек - Хромой Орфей

• Название: Хромой Орфей
• Автор: Ян Отченашек
• Жанр: Современная проза

Хромой Орфей», выдающееся произведение чешской прозы ХХ века, был высоко оценен в Чехословакии — удостоен Государственной премии за 1964 год. Роман рассказывает о жестоких буднях протектората, о тяжком бремени фашистской оккупации. Главные герои книги — юноши 24-го года рождения, их ранняя молодость совпала со страшным временем фашизма, оккупации родной страны. Они пытаются найти свой путь в борьбе с гитлеризмом.

---

- Живей, живей! - орет кто-то из люфтшуцев.

Павел уже успокоился, хотя и знал, что тревога только отсрочила неминуемую схватку. Вой сирен не заглушил угрожающего рычания Пепека. Павел не дотронулся до него - он тоже чувствовал, что Пепек боится. Трус отважен только в стае.

Гонза поглядел на небо.

- Бежать нет смысла. Я сегодня спал два часа, еле ноги таскаю. Пожалуй, сегодня Леош своего дождется...

- Пережил бы ты хоть раз - бегал бы не хуже зайца... - Павел увидел окурок на подсохшем торце мостовой, поднял, спрятал в карман. - Это неистребимо... Мы в Эссене тоже сперва хихикали... Говорят, человек даже к виселице привыкает, но к этому не привыкнешь. По-моему, даже с каждым разом все хуже и хуже.

- Может быть, - согласился Гонза. - Слушай, чего ты с Пепеком сцепился? Собака лает - ветер носит...

Павел только головой тряхнул, сплюнул в грязь.

- Так... Взбесил он меня, - уже без всякого жара сказал он.

- Я далеко не пойду, - прохрипел Милан. - Не дальше железной дороги.

Они трусили рядом среди толпы по избитой дороге, и ветер овевал им лица; свернули на проселок, чавкающий грязью, к железнодорожной насыпи. В этом месте под насыпью был пробит низкий сводчатый туннель, там они обычно пережидали тревогу. В туннеле несло мочой, сквозняк гулял под сводами, и голоса отдавались, как в бочке, но стоять там было все же приятнее, чем слоняться под открытым небом.

- Что в лоб, что по лбу, - заметил Милан. - В городе меня никакими силами в убежище не затащишь - для легких вредно, - а если прямое попадание, так все равно дело дрянь. А, черт... и чего они все гудят, ошалеть можно!

- Ну нет, - наморщив лоб, возразил Павел. - Все-таки лучше, когда над головой хоть какое прикрытие - пусть даже просто кусок железа. Иной раз их сволочные зенитки куда больше беды наделают, чем бомбы; одному парню из Брно осколком зенитного снаряда голову снесло.

Добрались до туннеля, нырнули под свод. Здесь уже теснилось человек двадцать, подбегали еще и еще. Пожалуйте, господа! А господ как сельдей в бочке. Заткни зад, дядя, дует... Павел прислонился к ослизлой каменной стене рядом с Гонзой, зажег окурок, два раза сильно затянулся, подал Гонзе.

Сирены разом умолкли. От группы людей на дороге отделилась толстенькая фигурка, спотыкаясь, побежала к туннелю.

- Гляньте, Бацилла прет...

Толстяк прибежал весь в поту, моргая глазами. Милан встретил его довольно сурово:

- Выкладывай сигарету, толстопузый! Это входная плата. А то ты два места занимаешь.

Милан держал себя с Бациллой свысока - толстяк был сыном преуспевающего адвоката и, следовательно, в глазах Милана прихвостнем ненавистных буржуев.

Бацилла втиснулся рядом с ними, трусливо съежился под неумолимым взглядом.

- Нету у меня, честное слово! Да ведь ты и не куришь! - неудачно возразил он своему тирану.

- Вот что значит буржуй! - вскипел Милан. - А других тут что, нету? В нем ни капли солидарности, ребята! И завтрак сожрал где-то в углу! Это уж железно.

Гонза неподвижно смотрел на солнечный пейзаж, раскрывавшийся перед ним; смутные слова носились у него в голове, он их ловил, строил из них фразы. Он вернулся мысленно к незаконченной «Балладе». Как писать? Начать с середины, in medias res, как говорили древние, и разворачивать назад! И зачем героине имя Клара? Такое претенциозное имя, у-у! Почему ей не быть, допустим, Марией? Представь-ка ее еще раз... Никак не получается... Черт, почему опять завыли сирены? Короткие, панические вскрики, мелкими волнами... Непосредственная опасность - значит, они где-то близко. А вдруг...

- Вон они! - взволнованно крикнул рядом рабочий в плоской кепке, показывая пальцем вверх.

Сирены разом смолкли, в напряженной тишине слышен был слабый посвист ветра. «А вдруг?» - в такие минуты эта мысль приходит всем, и люди касаются друг друга взглядами. Да нет, ничего не будет. Где они?

Вон, вон, разиня!

Не вижу... Ах, есть, вон они!

Ну и высота, братцы...

Гонза высунул голову из-за свода туннеля, но сначала не увидел ничего. Сверкающая синева ударила по глазам, зажмурился. А потом: серебряный треугольник, поблескивающий на полуденном солнце, одно звено, второе, а вон и третье... Серебряные крестики чертили небосвод на головокружительной высоте, оставляя за собой размытый белый след - борозды в голубой пашне. Самолеты приближались, и мир полнился отдаленным еще, однообразным гудением, оно усиливалось, раздражало нервы... А вообще-то красивое зрелище... Вот они над заводом - Гонза скользнул взглядом вниз - сейчас посыплют... Нет, нет... Завод лежал в мелкой ложбине, как дура курица, которая купается в пыли и не подозревает, что над нею парит ястреб.

За спиной заговорили, Милан завел беседу с какой-то девушкой.

- Идите сюда, - сказал он ей, - как падать начнет, будем руками ловить!

Потом ее голос - мягкий, удивительный, теплый альт в этом всесветном гудении. Он не разобрал ни слова и не обернулся.

- Вы незнакомы? Это Павел... А вот наш Бацилла. Его только так и зовут. Просто - Бацилла.

Короткий смех гулко разнесся под сводом, кто-то смешно чихнул. Гром самолетов достиг апогея, от него дрожал воздух.

- А там Гонза стоит, - услышал Гонза. - Не мешайте ему, опять он ветру кудри завивает... Гонза! - И Милан ткнул его под ребро.

Гонза быстро обернулся и, холодея от странного испуга, понял, что совсем близко видит ее лицо.

IX

Слышишь? Грохот над миром, и где-то там должна быть она, затерянная в развалинах - уже не отвечает... Молчит, а ты тут жмешься в вонючем маленьком туннеле, руки твои висят, и давит неясное чувство вины. Да, вины. Лишний ты. Беспомощный. Щенок.

- Что ж ты молчишь? - безмолвно вопрошал Павел, хоть и предугадывал, что отклика не будет. Так было и вчера, и позавчера, и неделю назад. Хоть камень ногтями царапай! За что? Упрекаешь? Если б я знал, где тебя найти, то пусть что угодно... Отговорки? Нет. Просто не знаю, как быть дальше. Сколько гадости, трусости, расчетливости... Что-то тут не в порядке. Но что делать? Выбежать на улицу, придушить первого попавшегося их солдата? Руками сорвать рельсы со шпал? Сломать мост? Действие - какое угодно, любое - все лучше, чем эта трясина бездеятельности, метаний, чем эти бессильные попытки, оканчивающиеся ничем.

Отречься? Как это делается? Убить тебя в себе?

Ладонью он выбил окурок из прокуренного мундштука, тщательно продул его. Бацилла придвинулся к нему, моргая своими светлыми ресницами:

- Павел, вечером придешь?

Павел покачал головой.

- Я знаю, это было глупо с его стороны, хотя... - заикнулся было толстяк, но Павел, криво усмехаясь, перебил его:

- Брось! Бергсон и соленые палочки мне окончательно опротивели.

Бедняга Бацилла! Нетрудно было угадать причину его постоянства: она была не столько патриотически-воинственной, сколько отличалась каштановыми волосами, дерзким носиком и носила женское имя. В чем же упрекать его? Тем более что Бацилла сам привел Павла в эту компанию. Они учились в одном классе гимназии и совершенно случайно встретились на заводе. Бацилла и привязался к Павлу, счастливый, что нашел знакомое лицо. Сделаться поверенным тайн неудачливого девственника - вещь незавидная, но Павел старался вникать в его горести хотя бы потому, что толстяк, как прежде в школе, и на заводе стал мишенью довольно жестоких насмешек. Мало кто знает, что по-настоящему зовут его Камилл. Был он низенький, кругленький и, наверное, совсем мягкий на ощупь. У него начисто отсутствовали все качества, придающие обаяние мужчине, а то, что он отлично сознавал это, обрекало его на полную неудачу у девушек, заставляло жарко мечтать о любви и отчаиваться при мысли о своей неполноценности, влюбляться с регулярностью, с какой сменяются времена года, и бездумно устремляться все к новым и новым любовным катастрофам.

- Ты хоть сказал ей? - спросил без интереса Павел. Бацилла трусливо отвел взгляд.

- Да нет еще, - пробормотал он. - С того вечера она и не смотрит на меня. Не понимаю, чем я ее обидел...

Признаться? Не признаться? - этот гамлетовский вопрос давал надежную возможность проворонить все подходящие случаи. Потребность сблизиться с существом женского пола стала центром, вокруг которого безысходно вращались все помыслы толстяка.

Павел утешил его шлепком по выпуклому животику и промолчал. Тот вечер, который следовал за непонятной, дождливой ночью, когда он провалился на первом же, до смешного легком задании, он не в силах был вспоминать без мучительного стыда, гнева и растерянности, хотя и не совсем понял, что тогда произошло.

В тот вечер пышный дом был открыт допоздна, они поднялись по мраморной лестнице на четвертый этаж; Павел прижимал к боку под плащом таинственный пакет. Бацилла остановился на лестничной площадке, хватаясь за грудь. Потом вынул из кармана гребешок, торопливо причесал слипшиеся от пота волосы.