Марина Казанцева - Нора под миром

• Название: Нора под миром
• Автор: Марина Казанцева
• Жанр: Фэнтези

События третьей книги цикла "Планета Эльфов" происходят в начале лета, в сельской глуши. В той же деревне, среди провинциального колорита, начинаются съемки деревенского хоррора по сценарию, экспромтом изложенному бывшей учительницей ГГ в конце первой книги. И все события таинственным образом потекли именно по этой схеме — болотная ведьма затеяла своё кино, участниками которого стали жители затерянных Блошек и съемочная группа из Москвы.

---

Сцена пустяковая, нужна только для мотивации поступков главной героини. А то типа получается, только познакомились, так сразу в койку! Да, в принципе, конечно, можно. Только куда девать натуру? Что скажешь спонсору, когда он спросит: какого ради… вы шатались на природу?

Но дело дрянь. Из деревни выехать не удаётся. Ладно, хоть актёры пока ни о чём не догадались. Так что особенно их гонять за выпивку не стоит.

Володя думал, будет хуже. Как себе представил, что кому-то приспичит мот-нуться в Матрёшино за сигаретами или чем ещё, так потихонечку пошёл и ночью снял с карбюраторов все свечи. Типа местные упёрли.

А вообще-то интересно как всё тут получается! Мазурович был уверен, что в деревне будет скучно: глушь, темень, алкоголики и старики. И тут такая женщина ему попалась! Ой, мама! Представьте, живёт одна, ребята-близнецы.

Мазуровичу всегда нравились молодые, незамужние и худые топ-модели. А тут как глянул и подумал: и что я не кузнец? И вдруг ему представилось: живёт он с этой бабой-сказкой в колхозе этом десять лет. У них ребята — два белоголовых близнеца, корова, кур десятка два. С весны откормят поросёнка, осенью забьют. Дом справный. Подпол — лучше не бывает. Припасов море влезет. Солить-сушить грибы, огурчики мариновать, помидоры в банках.

Сколотить парник, поправить баньку. Ой, банька! С душистым веником, да с паром от печурки! Да с собственной женой! Напаришься, да так, что кожа словно бы становится атласной и дышит воздухом — едва душа не уплывает!

В предбанник вывалишься — голова кружится. Сядешь на прохладной лавке, а там вениками пахнет — ох! И квас ядрёный в трёхлитровой бутыли с высоким гор-лышком. Как тяпнешь — мама! — жить захочешь.

На волю выйдешь в чистой стираной рубахе, на мураву зелёную. Подсолнухи качают головами, на дичке зреют маленькие яблочки. Их есть нельзя: такие кис-лые, что челюсть сводит. Зато Глаша их хорошо сушить умеет на противне. Зимой такие пироги бывают! А пироги с грибами!

Как сядут они с Глафирой возле самовара после бани, робяты тут же за сто-лом, нальёт она ему большую бабушкину чашку и скажет так…

— Володька, пень дубовый! — сердито рявкнул режиссёр. — Ты долго будешь столбиком стоять?! Где Карсавин?! Вы что сегодня все, как заколдованные, хо-дите?! Вот вкачу вам неустойку!

Кузнец Варюхин тихо сполз с облаков на землю. Чего там бригадир опять орёт? Ах, да. Карсавина позвать.

Слегка пришибленного актёра нашли немного в стороне. Он забыл, зачем явился на площадку. Сидел и считал пальцы на руках. Всякий раз выходило, что одного недоставало. Карсавин весь извёлся и подозревал, что какой-то гад ему тут крепко подсолил. Судите сами: на каждой руке ровно по пять пальцев. В сумме должно быть десять. А как начнёшь их пересчитывать, так один куда-то пропа-дает!

— Нет, этого не может быть! — твердил он. И одурело принимался снова пере-бирать их все и называть по именам.

— Дубль первый. — предупредил актёра Кондаков. — Будешь портить — врежу в глаз.

Карсавин подтянулся и поискал глазами Марианну. А, вот она где. По сцена-рию он должен нежно обнять её за талию и отвести за дерево. Зачем?

— Чего "зачем"? — недовольно отозвался режиссёр.

Борька тоже оторвался от камеры и взглянул на этого лядащего верблюда.

— Он спрашивает, — ядовито пояснил Немучкин, — что ему делать с девушкой в лесу.

Тут сзади раздался такой хохот! Вся съёмочная группа бросила свои места и вместе с местными оболтусами собралась в одну толпу. Предводительствовала пьяненькая Любовь Захаровна Козлова.

— К чертям в болото такую работу! — разорался режиссёр. — Или вы работаете, или валите в преисподнюю! Мне такие олигофрены не нужны!

Наконец, всё кое-как наладилось. Все заняли свои места и сумели понять, что от них требуется.

— Не пойдёт. — сказал Кондаков. — Карсавин, ты мужик или что?

Тот поморщился и откровенно отстранился от Марианны. Режиссёр объяснял ему, что Марианна Сергею нравится. Девушка с изюминкой, не то что его фермер-ша. Да и не в этом дело, просто какой же нормальный мужик откажется от сла-денького! В конце концов от него не требуется особой экспрессии! Просто ходи вокруг деревьев за девушкой и иногда целуйся.

— Да ты вспомни, с каким блеском ты играл сцены в доме! — вопил режиссёр. — А сцену в грозу! Только искры не летели! Карсаков, в тебе гормоны есть?! Что за кисель ты там жуёшь?!

— Карсавин, я тебе нравлюсь? — лукаво спрашивала Марианна. — Иди сюда, мой котик, я тебя за ушком почешу!

— Ай, девочка какая! — свирепо восхищался Кондаков. — Живой огонь! Ну Карсавин, ну чёрт тебя дери, ты будешь в кадре жить?! Видал кадавров я, но этот всех трупее!

Прекрасная вечерняя минута даром прогорала. Розовый свет, делавший Бере-зы словно бы живыми, иссякал и превращался в обыкновенный сумрак.

— Ну что ты будешь делать! — Кондаков умаялся орать и опустил руки. Вся группа лениво потешалась над бесталанным "кушать подано". Он изо всех сил старался, но в его безжизненных глазах не возгоралось ни искры.

— Дайте мне его. — плотоядно предложила Дина. — Я его кусну и он забегает кругами.

— Нет, это уже как-то слишком. — возразила бабка Евдокия. — Лучше я пошеп-чу над ним.

— Ай, да шепчи. — махнул рукой Виктор. — Всё равно ничего не получилось.

— Я его сейчас, заразу, искусаю! — вскричала Динара.

Карсавин, как пришибленный, поплёлся следом за старухой.

— Ладно. Сматывайте провода. — распорядился Борис Немучкин. — Бал сегодня погорел: принц никак не вылупляется.

— Так я к Нинке побегу, пока та не померла от пьянки! — обрадовался Димка и бросился начищать штиблеты.

— У меня корова не доена! — явилась возмущённая Виолетта.

Кондаков хотел послать её на вымя, но не успел. На площадку лёгким шагом вышел актёр Карсавин.

— Ба! — пьяно удивилась Любовь Захаровна Козлова. — Цыган в кине снимает-си, а "кушать подано" куды девалси?

* * *

Блеск дальних звёзд. Сияние воды. Призывно трепещут листьями берёзы. Тонкий ветерок щекочет кожу. Сладострастно пахнут травы. Всё словно опьянело от томительного ожидания какого-то таинственного чуда. Все попали под волшеб-ный наговор. Как будто опрокинуто гигантской синей чашей небо. Украшен светлым ободком по горизонту высокий звёздчатый шатёр. С небес спускаются прозрачные потоки на истомлённую жарою землю. Так сладко дышится, так не-жен воздух!

Все очарованы. Забыты посторонние дела — все распри, споры, недовольство. Камеры словно исполняют танец. Все молчаливы. Лица исполнены какой-то вну-тренней, едва заметной светлоты, как будто все спят и видят чудный сон.

Под сенями берёз, под кружевными крышами листвы, в таинственном живом дворце, сотканном из света месяца, софитов, звёзд, из запахов ночного леса, из гроздьев светлячков, в порхании бесчисленных ночных бесшумных мотыльков, в звуках луга и болота развёртывалось представление. Песня о любви. Плач по утраченному счастью. Воспоминания и явь. Реальность и иллюзия. Печаль и Ра-дость. Смех и слёзы, расставание и встреча, расстояния и годы, жизнь и смерть.

"Где был ты всё это время, милый?.."

"В земле лежал сырой… не помню ничего… всё пусто и темно."

"А я была озлобленной старухой, ведьмой. Жила, как в клетке, ненавидела людей."

"Не могу поверить. Моя Мария, звёздочка лесная…"

"Да, всё это было. Было и прошло. Оковы спали, тяжесть из души ушла. Я снова, как тогда, в лесу, у речки…"

"Не было ничего, Мария. Был только сон. Был злой и долгий сон. Мне сни-лось, что я умер."

"Я знаю: видела сама — тебя убили. Я видела, как на лицо твоё падал краси-вый, пышный снег. С тех пор я ненавижу зиму."

"Больше нет зимы. Здесь навеки будет лето. Мне обещали, что так будет. Ни-что не нарушит нашего уединения. Всё будет, как когда-то, только без зла, без не-нависти, без всего, что разлучило нас."

"Как можно, милый мой? Как можно? Я сама видала, что ты сторонишься солнца. Ты приходишь только ночью или в темноте, а днём тебя подменяет какое-то безжизненное чучело."

"Всё изменяется, любовь моя. Всё изменяется. Не знаю, как, но вскоре будет всё возможно. Терпи, солнце ясное моё. Смотри, какая ночь. Она мне вместо дня."

"Да, я знаю, милый мой. Я знаю. Я знаю всё. Здесь всё изменится. И все изменятся. Здесь будет мир, в котором зла не будет. Все будут счастливы. Все, кто умерли, вернутся. Они будут молодыми. И мы с тобой вернёмся в старый бабкин дом. Мы будем жить, мы проживём до самой старости и будем счастливы всю жизнь. Я знаю, мне обещано."

Ночь околдовывала всех. Шуршание листвы, порывы ветра, блеск дальних молний — всё, как музыка, как волшебство, как наважденье. Мерцание росы на сонных травах, вздыхающий ночными запахами луг, томный стон болота.