Антон Короленков - Сулла

• Название: Сулла
• Автор: Антон Короленков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02967-5

Луций Корнелий Сулла – одна из самых ярких и в то же время загадочных фигур в истории Древнего Рима. Он прославился как полководец и политик, писатель и покровитель искусства. Однако прежде всего его имя связано с диктатурой, установившей режим террора и подготовившей переход Рима от Республики к Империи. Судьба Суллы соткана из противоречий: блестящий полководец, не присоединивший ни пяди земли; крупный реформатор, чья политическая система продержалась всего десять лет; плодовитый писатель, чьи сочинения дошли до нас в жалких отрывках. Но без него невозможно представить себе бурную эпоху кризиса и падения Римской республики.

---

Затем, если позволяли финансовые возможности родителей, дети обучались у грамматика (примерно до 15 лет). Здесь им объясняли разницу между гласными и согласными, обучали четкому произношению, склонению, спряжению, метрике, знакомили с тропами и фигурами речи, приступали к чтению образцов литературы, сначала латинской, а потом и греческой. Чтение представляло немало трудностей – буквы писались слитно, без знаков препинания. Учили тексты наизусть, слушали комментарий к ним, писали сочинения, разбирались в тонкостях мифологии, чтобы лучше понимать древних авторов. Много времени, конечно, уделялось греческому, который играл тогда ту же роль, что и французский в Новое время.

Высшей ступенью образования была риторская школа, где обучали ораторскому искусству. Во II веке до н. э. такие школы были только греческими. Вот что пишет Светоний о методах риторов: «Был обычай каждый раз по-разному украшать речения образами, примерами и притчами, а повествование вести то вкратце и сжато, то многословно и обильно; иногда перелагали греческие сочинения и восхваляли или порицали великих мужей; даже указывали на некоторые порядки общественной жизни как на полезные и необходимые или как на ненужные и пагубные; часто обосновывали или опровергали достоверность сказаний». Те, кто постиг приемы красноречия, приступали к декламациям – речам на заданную тему. Ими занимались и много лет спустя после окончания риторской школы – Цицерон декламировал до сорока лет, пока не стал претором (Светоний. О грамматиках и риторах. 25.8 и 3).

На занятиях Сулла явно не терял времени даром – впоследствии Саллюстий напишет, что молодой человек был весьма искушен в латинской и греческой словесности.[134] Он будет сочинять комедии на латинском, а мемуары напишет по-гречески (см. ниже). Стало быть, у родителей хватило денег на хорошее образование для сына[135] – надо думать, он посещал риторскую школу; не исключено, что он завершил свое образование в Греции, как тогда часто делали юноши из солидных семейств.[136]

Настал день, когда Сулла надел мужскую тогу – toga virilis. Мы не знаем, сколько лет ему тогда было; при Республике эту процедуру проходили обычно в возрасте 15–17 лет. Церемония проводилась на форуме в присутствии родителей, родственников и друзей семьи юношей, чьи полные имена заносились в список граждан. Дома устраивался праздник: молодые люди снимали с себя детскую тогу – toga praetexta или toga puerilis – и вместе с буллой посвящали ларам – покровителям домашнего очага.[137]

Когда Пушкин заканчивает краткое повествование о детстве Онегина, он дает его знаменитую «внешнюю» характеристику:

Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал,
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно.
Ученый малый, но педант,
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре…

Нечто подобное мы читаем о Сулле у Саллюстия: «В знании греческой и латинской словесности он не уступал ученейшим людям, отличался огромной выдержкой, был жаден до наслаждений, а еще больше до славы. На досуге он любил предаваться роскоши, но плотские радости все же никогда не отвлекали его от дел… Он был красноречив, хитер, легко заводил дружбу, в делах умел необычайно тонко притворяться; был щедр на многое, а более всего на деньги» (Югуртинская война. 95.3). Конечно, кое-что из этой характеристики относится к более позднему времени – ни щедрости на деньги, ни роскоши в юности себе Сулла позволить не мог. Но готовность быть таким, видимо, давала о себе знать уже тогда. Мы еще не раз будем возвращаться к оценкам Саллюстия.

Вскоре дни даже скромного благополучия подошли к концу. Вот что пишет Плутарх: «Сулла вырос в небогатой семье, а с молодых лет ютился у чужих, снимая за небольшую плату помещение, чем ему и кололи глаза впоследствии – счастье его казалось несообразным с его достоинством». Один вольноотпущенник, приговоренный к смерти во время диктатуры Суллы, попрекал его тем, «что тот долгое время жил с ним под одной крышей и сам он платил две тысячи нуммов за этаж, а Сулла – три за нижний, так что вся разница в их положении измерялась одной тысячей нуммов или двумястами пятьюдесятью аттическими драхмами»[138] (Сулла. 1. 3 и 7).

Ситуация, описанная Плутархом, требует разъяснений. Конечно, бедность, постигшая Суллу, была весьма относительной – он платил за квартиру 3 тысячи сестерциев, что втрое превышало доход среднестатистического работника. А ведь у него имелись и другие расходы. По приблизительным подсчетам, Сулла тратил не меньше 9 тысяч сестерциев, для чего ему требовалось состояние примерно в 150 тысяч сестерциев. Поэтому всерьез о бедности говорить не приходится.[139] Во всяком случае, голодать ему не довелось, жил он все же на нижнем этаже, да и квартиры за такие деньги предоставлялись достаточно благоустроенные.[140]

Но при таком состоянии нечего было и думать о политической карьере и даже вообще о праве называться нобилем.[141] Как уже говорилось, начать движение по cursus honoгum могли только люди, обладавшие всадническим цензом, то есть имуществом стоимостью не менее 400 тысяч сестерциев, о которых Сулла тогда мог только мечтать.[142] Но дело было не только в формальном статусе. Жизнь сенатора требовала больших представительских расходов, которые оказывались не по карману даже многим patres.[143] Прежде всего сенатору полагалось иметь собственный особняк в Риме (или хотя бы снимать его), а не ютиться в многоквартирном доме (инсуле) – на это, очевидно, и намекал приговоренный к смерти вольноотпущенник. Кроме того, нужно было держать множество слуг, роскошно принимать гостей, завести приличествующую рангу свиту и т. д.[144] Ни о чем подобном Сулла с его скудным по таким меркам состоянием не мог и мечтать. В глазах большинства нобилей он выглядел «деклассированным элементом».[145]

Что же случилось? Почему будущий владыка Рима вдруг оказался в столь незавидном положении? Плутарх объяснял это бедностью его семьи, но мы видели, что у нее вполне хватало денег, чтобы дать ему солидное образование. Однако при этом он роняет фразу, которая многое объясняет, – Сулла ничего не унаследовал от отца (Сулла. 1.4). К тому же писатель говорит о том, что в многоквартирном доме жил только наш герой, но не его родитель, который к этому времени, очевидно, умер. Почему Сулла-старший оставил сына в столь затруднительном положении – из-за ссоры с ним или потому, что и впрямь был беден, сведений нет. Но вероятнее все же, по-видимому, второе.[146]

На какие же средства жил тогда отец Луция? Ответ напрашивается сам собой – влезал в долги. Сыну он, видимо, что-то оставил,[147] но вместе с имуществом это были те же долги – возможно, превышавшие размеры наследства. С собственным домом для их уплаты пришлось распроститься. Любопытно, что о долгах его сына Плутарх ничего не пишет, хотя это придало бы колорита рассказу о нужде и лишениях героя. По неосведомленности? Не исключено. Но куда вероятнее другое – больших долгов у Суллы просто не было. Это можно объяснить как его умением взять себя в руки и ограничить расходы, так и тем, что нищему юнцу никто взаймы много и не дал бы.

Но ведь у молодого человека была весьма благосклонная к нему мачеха. Ее часто считают богатой дамой,[148] однако в источниках на сей счет ничего конкретного не говорится. Конечно, определенное состояние у нее было, и очень возможно, что именно благодаря ее помощи Сулла и держался на плаву. Но ведь ей приходилось содержать и себя, и вряд ли она согласилась бы жить в инсуле, чтобы на сэкономленные деньги пасынок, пусть и любимый, переехал в отдельный дом.

В условиях, когда путь в дома «порядочных» людей Сулле был заказан,[149] он «проводил целые дни с мимами и шутами, распутничая вместе с ними, а когда стал верховным властелином, то всякий вечер собирал самых бесстыдных из людей театра и сцены и пьянствовал в их обществе, состязаясь с ними в острословии… Эта распущенность, видимо, и породила в нем болезненную склонность к чувственным наслаждениям и неутолимую страсть к удовольствиям, от которой Сулла не отказался и в старости. Еще молодым человеком он имел любовную связь с актером Метробием»,[150] игравшим женские роли; связь эта будто бы продолжалась с перерывами до конца дней диктатора (Плутарх. Сулла. 2. 4–7; 36.1; Афиней. VI. 261с).

Дружба нобиля с такой публикой считалась делом особенно неприличным – общением с ней Суллу попрекали едва ли не больше, чем бедностью.[151] Женские роли в представлениях мимов исполняли не мужчины, как в трагедии, а женщины – как правило, отпущенницы.[152] Мимы, в отличие от исполнителей трагедии, играли без масок, а потому ради пущего эффекта гримасничали, сколько душе угодно. Для увеселения публики за словом в карман они не лезли и выражались крепко. Поэтому исполняемые ими сцены были грубоваты и зачастую непристойны.[153] Однако в глазах Суллы, любившего не только веселье, но и откровенность, это, по-видимому, выглядело достоинством. Как человек общительный и легко заводивший дружбу, да еще и отпрыск знатного рода, снизошедший до презренных мимов, он наверняка встречал радушный прием в их среде и пользовался там немалым влиянием.