Дмитрий Самин - Сто великих композиторов

• Название: Сто великих композиторов
• Автор: Дмитрий Самин
• Издательство: 100 великих
• Жанр: Энциклопедии
• Год: 2008

---

В начале XX века у Яначека отчетливо проявляются социально-критические тенденции. Композитор пишет фортепианную сонату "С улицы" и помечает ее датой 1 октября 1905 года, когда австрийские солдаты разгоняли в Брно молодежную демонстрацию, а затем – трагические хоры на стихи рабочего поэта Петра Безруча – "Кантор Гальфар", "Маричка Магдонова", "70 000" (1906). Особенно драматичен хор "Маричка Магдонова" о гибнущей, но не покорившейся девушке, вызывавший всегда бурную реакцию зала. Когда композитору после одного исполнения этого сочинения сказали "Да это же настоящий митинг социалистов!" – он ответил "Именно этого я и хотел". К тому же времени относятся первые наброски великолепной симфонической рапсодии "Тарас Бульба", полностью завершенной композитором в разгар Первой мировой войны, когда правительство Австро-Венгрии гнало чешских солдат воевать против русских.

Последнее десятилетие жизни и творчества композитора (1918-1928) можно назвать лирико-философским, им созданы самая лирическая из его опер "Катя Кабанова" (по "Грозе" Островского, 1921 год), поэтичная философская сказка для взрослых – "Приключения лисички-плутовки" (по новелле Р. Тесноглидека, 1924 год), а также оперы "Средство Макропулоса" (по одноименной пьесе К. Чапека, 1925 год) и "Из мертвого дома" (по "Запискам из мертвого дома" Ф. Достоевского, 1928 год).

В "Кате Кабановой" нерушимым осталось темное царство Кабанихи и Дикого, хотя много бытовых подробностей не вошло в оперу. Сохранив зловещий фон царства изуверской жестокости и тьмы, композитор выткал на нем пленительный образ Катерины. Основной мелодический рисунок он поручил флейте с ее чистым, пасторальным тембром Большой монолог Катерины и две сцены с Борисом могут быть отнесены к лучшим страницам оперной лирики нашего века.

Интересно, что две оконченные и две неоконченные оперы Яначка непосредственно связаны с русской литературой. Первые две – "Катя Кабанова" (по "Грозе" Островского) и "Из мертвого дома" (по Достоевскому), вторые две – "Анна Каренина" и "Живой труп". В обращении Леоша Яначека к русской литературе нет ничего удивительного. Это – одно из выражений его любви к России, к русской культуре, к русскому языку, который он изучил Леош Яначек дважды ездил в Россию, с восторгом вслушивался в музыку русской речи, наслаждался звенящими потоками русского хорового пения Музыка Глинки, Даргомыжского, "кучкистов", Чайковского постоянно питала творческое воображение композитора.

В то же плодотворное десятилетие возникли великолепная "Глаголическая месса", два оригинальных вокальных цикла ("Дневник исчезнувшего и Прибаутки"), замечательный хор "Безумный бродяга" (ст. Р. Тагора) и Симфониетта для духового оркестра. Симфониетта, длящаяся около 25 минут, стала самым популярным из сочинений Яначека в репертуаре большинства оркестров мира.

Последние десять лет жизни Яначек провел в Праге, куда переехал в 1918 году, заняв место профессора консерватории. До конца дней своих, а он скончался 12 августа 1928 года, Яначек не выпускал из рук карандаша, оставаясь человеком, которому, по выражению Б.В. Асафьева, "до самой смерти удалось быть в числе молодых".

Смерть настигла Яначека неожиданно: во время отдыха летом в Гуквальдах он простудился и умер от воспаления легких. Хоронили его в Брно. Собор Старобгженского монастыря, где он учился и мальчиком пел в хоре, был переполнен толпами взволнованных людей. Казалось невероятным, что ушел тот, над кем годы и старческие недуги словно были не властны. Современники не до конца поняли, что Яначек – один из основоположников музыкального мышления и музыкальной психологии XX века. Его речь с сильным местным акцентом казалась чересчур резкой для эстетов, оригинальные творения, философские взгляды и теоретическое мышление подлинного новатора воспринимались как курьез. При жизни он снискал репутацию недоучки, примитива, местечкового фольклориста. Лишь новый опыт современного человека к концу столетия открыл нам глаза на личность этого гениального художника, и начался новый взрыв интереса к его творчеству. Теперь прямолинейность его взгляда на мир не нуждается в смягчении, острота звучания его аккордов не требует шлифовки. Современный человек видит в Яначеке своего соратника, глашатая общечеловеческих принципов прогресса, гуманизма, бережного уважения законов природы.

Анатолий Константинович Лядов (1855-1914)

Анатолий Лядов родился 11 мая 1855 года в Петербурге. Вся жизнь Лядова связана с этим городом, с его художественной средой. Выходец из семьи профессиональных музыкантов, он рос в артистическом мире. Отличной школой для него был Мариин-ский театр, в котором работал его отец, известный дирижер русской оперы. Весь оперный репертуар театра был знаком Лядову с детства, а в юные годы он сам нередко участвовал в спектаклях в качестве статиста.

Редкая одаренность Лядова проявлялась не только в его музыкальном таланте, но и в прекрасных способностях к рисованию, поэтическому творчеству, о чем свидетельствуют многие сохранившиеся остроумные, полные юмора стихотворения и рисунки композитора.

Первые уроки фортепианной игры он получил у пианистки В.А. Антиповой, сестры его матери. Однако регулярных занятий долгое время не было. Беспорядочная жизнь отца, "богемная" обстановка в доме, отсутствие настоящей родительской ласки, заботы, любви (Лядов в возрасте шести лет потерял мать), неустроенность и хаотичность быта – все это не только не способствовало планомерному развитию юного музыканта, но, напротив, формировало в нем некоторые негативные психологические черты, например, внутреннюю несобранность, пассивность, безволие, впоследствии отрицательно влиявшие на весь творческий процесс композитора.

В 1867-1878 годах Лядов обучался в Санкт-Петербургской консерватории у профессоров Ю. Иогансена (теория, гармония), Ф. Беггрова и А. Дубасова (фортепиано), а с 1874 года – в классе композиции у Римского-Корсакова, сразу же оценившего дарование своего ученика: "Талантлив несказанно". И, несмотря на то, что учебный процесс протекал далеко не гладко, Лядов блестяще закончил консерваторию, представив в качестве дипломной работы выполненную на высоком профессиональном уровне кантату "Заключительная сцена из "Мессинской невесты", по Шиллеру".

В студенческие годы Лядов обратился к популярному в России жанру романса. Но быстро потерял вкус к романсовой лирике и неоднократно подчеркивал в своих высказываниях, что "слава, приобретенная романсами, – дешевые лавры".

Еще будучи студентом, Лядов при содействии Римского-Корсакова вошел в содружество композиторов "Могучая кучка", которые тепло приняли одаренного юношу в свой клан как преемника "новой русской школы". Так состоялось знакомство с Мусоргским, Бородиным, Стасовым и приобщение к высоким идеалам кучкистов. И хотя Лядов застал кружок уже в период заката и неизбежного раскола, вызванного естественным самоопределением гениальных его представителей, он все же не мог не ощущать могучего воздействия великой традиции. Именно от нее унаследовал он ту "бесконечную преданность искусству и осознание себя как художника русского, национального", которые пронес через всю жизнь.

В середине 1880-х годов Лядов вошел в состав нового объединения петербургских музыкантов – "Беляевский кружок", где сразу занял ведущее положение, став членом руководящего триумвирата. Римский-Корсаков, Глазунов, Лядов. Эта ведущая группа, при поддержке Беляева, выполняла самую сложную работу по отбору, редактированию, изданию новых сочинений. Активное участие принимал Лядов и в музыкальных собраниях, известных под названием "беляевских пятниц", где постоянно звучали его сочинения, оказавшие значительное воздействие на младших современников, представителей петербургской школы.

Как художник Лядов сформировался довольно рано, и на протяжении всей его деятельности нельзя заметить сколько-нибудь резких переходов от одного этапа к другому. Да и в самом образе жизни, в своих привычках он оставался консервативным. Внешне спокойно и крайне однообразно протекали его годы: "30 лет на одной квартире – зимой; 30 лет на одной даче – летом; 30 лет в весьма замкнутом круге людей", – отмечал А.Н. Римский-Корсаков.

Типичный петербургский интеллигент конца века, Лядов словно специально отгораживался от внешнего мира, опасаясь его вторжения в свою жизнь, каких-либо изменений в ней к худшему. Быть может, именно этого вторжения извне ему и недоставало для творческой активности. В отличие от многих русских художников, находивших в зарубежных странствиях и в новых впечатлениях сильнейшие стимулы к творческой мысли, Лядов, в силу своей природной инерции и вялости, боялся "сдвинуться с места". Лишь дважды ровное течение петербургской жизни было нарушено короткими поездками за границу: на Всемирную художественную выставку в Париж летом 1889 года, где исполнялись его сочинения, и в Германию в 1910 году.