Валентин Гагарин - Мой брат Юрий

• Название: Мой брат Юрий
• Автор: Валентин Гагарин
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-7880-0098-X

В повести рассказывается о детстве и юности первого космонавта земли Юрия Алексеевича Гагарина, о времени и условиях, в которых он рос, в которых развивался и мужал его характер.

---

Но, когда устроились за столами, посадив молодых на красное место, наполнили рюмки, когда, как это испокон заведено, следовало поздравить молодых, пожелать им счастья да согласия, произошло нечто непредвиденное. Отец поднялся за столом, постучал вилкой по стакану, требуя тишины и внимания, и, обращаясь к Юре, сказал:

— Что ты женишься, сынок, это хорошо. И что на погоны звездочки нацепил — тоже хорошо. Только я хочу знать: зарегистрировались ли вы в загсе и есть ли у тебя документ об окончании училища?

Веселое оживление в доме сразу сошло на нет. Юра вспыхнул, как напроказивший школьник,— давно не видел я его таким растерянным. Валентина наклонила голову.

— Да что вы, Алексей Иванович, право,— вполголоса проговорила какая-то из женщин.

Юра сунул руку за борт тужурки, вытащил из кармана и протянул отцу диплом об окончании училища и свидетельство о браке.

Всем сидящим за столами было неловко. Отец, думаю, намеренно не замечал этой неловкости, этого всеобщего смущения. Медленно, вслух прочел он оба документа, обвел гостей долгим, пристальным взглядом, потом повернулся к молодоженам:

— Вот теперь все ясно. Поздравляю тебя, сын! И тебя, дочка! Живите хорошо и дружно.

Первым нашелся Беспалов — зааплодировал. За столами аплодисменты подхватили, тут и там раздались голоса одобрения, и поступок отца свелся всеми к шутке, пусть грубоватой, но от души.

А потом, за перезвоном рюмок, за песнями и плясками, об этом и совсем позабыли. Свадьба, как и положено быть свадьбе, получилась веселой, шумной, доброй. Юра тоже «тряхнул стариной»— пробовал играть на баяне, но его поминутно отрывали, отвлекали от инструмента и Вале нужно было уделить внимание. Ничего путного из его игры не вышло.

Вскоре, как всегда бывает на шумных весельях, гостям и вовсе не до молодых стало: сдвинули столы к стенке, плясуны и танцоры распалились вовсю. Никто не заметил, когда и куда выскользнули из дома Юра и Валентина.

Жарко стало и душно, несмотря на распахнутые окна. Я вышел на крыльцо покурить.

Был поздний вечер, крупные звезды полоскались в черной мути неба, яркие электрические огни горели в окнах домов на Ленинградской. И оттого, что было много звезд и много электрических огней, темная ночь показалась мне светлой и чистой.

Две молчаливые тени слились в одну у калитки. Я догадался, что это они, Юра с Валей, стоят, и хотел уйти в избу, чтобы не отвлекать их, но Юра, должно быть, заслышал мои шаги, разглядел меня.

— Валя, ты? Давай подстраивайся к нам.

Я спустился с крыльца, подошел ближе. Они стояли рядышком, положив руки на ограду; Юри-на тужурка была наброшена на плечи Валентины.

— Не бережетесь,— укорил я.— Сейчас простыть легко.

Юра засмеялся — сегодня он весь вечер смеялся.

— Нет, Валька, не простынем. Нам сегодня хмельно, тепло и хорошо. Где-то я читал, что Валентина означает «здоровье».

— А ты у меня Георгий Победоносец,— в тон ему продолжила Валя.

— Так что простуда нам не страшна, и ничего теперь не страшно.

И он снова засмеялся, а Валя подхватила его смех.

Потом мы долго молчали, потому что бывают такие минуты, когда и говорить-то не о чем, когда и так все ясно, без слов ясно. Я все время ощущал какую-то неловкость, боялся, что мое присутствие тяготит их, и уже твердо решил уйти. Но тут нестерпимо яркая просквозила по небосводу падучая звезда, и мы, все трое, вскрикнули одновременно показывая на нее друг другу. Звезда сгорела, не оставив следа.

— А ведь там сейчас Лайка летает, ребята, живое существо,— сказал вдруг Юра.— Вот если бы!..

Он оборвал себя на полуслове, замолчал, и я понял, что о Лайке он вспомнил просто так, к случаю, потому что не успело остыть волнение от запуска первого спутника, как — всего несколько дней назад — в небо взлетел второй, имея на борту Лайку. С третьего ноября фотографиями симпатичной остроухой собачонки были заполнены все газетные полосы мира.

Я понял его так, но не так, наверное, поняла его Валентина, потому что спросила, настораживаясь:

— Что «вот если бы!»? Что ты хотел сказать этим?

Юра немного помолчал, а потом заговорил, и была в его словах какая-то грусть, какая-то малопонятная мне печаль.

— Я вот все думаю о ее ощущениях там, в этой необъятности. Ведь это ж черт знает что! Даже представить страшно. Слева, справа, вверху, внизу — звезды, глухая ночь вокруг, и только звезды, звезды, звезды. Если бы на ее месте был человек — он сумел бы подчинить свои ощущения, ну, скажем, страх, подчинил бы силе воли. А ведь собака — она хоть и умница, хоть и красавица, а все-таки собачка.

— А ты полетел бы?

Я в шутку задал этот вопрос, догадываясь, что и Юра ответит шутливым: «А то нет!»— но услышал другое, раздраженное и сердитое даже:

— Ерунда все это, болтаем черт те что! Давайте-ка лучше о грешных земных материях поговорим.

Служба зовет!

Не загостились молодожены в родительском доме — всего четыре дня прожили. Валентина торопилась вернуться в медицинское училище, Юра ехал на край света — на Север, в строевую часть. Он рассказывал нам, что ему, на выбор, предлагали остаться летчиком-инструктором в училище или служить на юге, но он предпочел Север.

— Почему?

Этот вопрос задала ему Валентина, когда он объявил ей о своем решении, задавали и мы. Сперва он отшучивался:

— Тут много «почему». Во-первых, белых медведей я видел только в зоопарке, а там они на воле разгуливают. Во-вторых, флотская форма по душе мне пришлась. Там ведь, кажется, из зеленого в черное должны меня переодеть. И опять же море под боком.

Но когда мы изрядно поднадоели ему своими вопросами, он объяснил:

— Начинать службу надо там, где труднее. А на Севере всего труднее. Там летчики знаете какие? Настоящие! Вот и я хочу стать настоящим.— И, не вполне уверенный, что убедил нас, добавил:— А на юг я на старости лет попрошусь, когда придет время отогреваться от северных ветров.

Честно говоря, я немного завидовал ему, его молодости — двадцать четвертый год пошел Юре,— его непоседливости, неудержному стремлению попасть туда, где всего труднее и опаснее. Завидовал и подчас, вгорячах, бранил свою судьбу, накрепко привязавшую меня к Гжатску.

ГЛАВА 9 Север, север...

Письма домой

Юра был первым «полярником» в нашей семье. Конечно же, когда он приехал в отпуск,— а это не так скоро случилось,— мы с жадным любопытством расспрашивали его: что за страна Крайний Север? Любопытство наше было понятно и оправданно: что мы знали о севере? Да ничего почти. Вспоминали — из тридцатых годов — легендарную эпопею «Челюскина», имена академика Шмидта и капитана Воронина, отважную папанинскую четверку. Знали, по сводкам военных лет, о тяжелых боях с гитлеровцами на Мурманском направлении.

— Чтобы понять север, надо его самим увидеть,— говорил Юра.— Диковинный край. Сопки и мхи, мхи и сопки. Чуть не полгода — ночь, почти столько же — день. Поначалу здорово на психику действует, не сразу привыкнешь к этому.

Он рассказывал о снежных зарядах — они очень мешают летчикам в воздухе, о штормах в море. О тонких березках, намертво вцепившихся корнями в громадные валуны, и о грибах, которых в сопках — не беда, что полярное лето коротко,— полным-полно: куда там нашим смоленским лесам! О своих боевых товарищах рассказывал. Особенно много — о товарищах.

— Железные ребята. Да оно и понятно. Тем, кто характером слаб, на Севере делать нечего.

Вспоминал со смехом:

— Когда получал направление в Заполярье, пугали меня: попадешь, мол, в зубы белым медведям. Загрызут. А я их и не видел там... Другие видели, а я нет. Не везло. Если бы в Московском зоопарке не посмотрел, так и не знал бы, что за штука такая, белый медведь...

Выходило, по рассказам брата, что холодный Север — не такой уж дикий край, каким представлялся он нам, что обжили его люди прочно и надежно, и что сам он выбором своим очень доволен: правильно службу начал.

Говорил Юра о севере много и увлеченно, вспоминал эпизоды из своей летной практики, из практики своих товарищей, командиров.

Но то, что было интересно и небезразлично нам, вряд ли в моей передаче будет интересно читателям книги. И потому я остановлюсь всего лишь на нескольких фактах, быть может и незначительных, но имеющих самое прямое отношение к нашей семье.

В отпуск Юра, как я уже сказал, приехал после долгих месяцев службы в полку.

А до отпуска, до встречи нашей о том, как там живется ему, как устроился он, судить мы могли только по письмам.

Из множества писем два особенно запомнились.

Одно, переполненное первыми впечатлениями о Заполярье, с упоминанием шестьдесят третьей параллели, за которой находится их гарнизон, с подробностями о том, как сердечно встретили молодых лейтенантов в полку, как душевно отнеслись к ним командиры, старшие товарищи.