Василий Бережной - Сакура

• Название: Сакура
• Автор: Василий Бережной
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988

Сакура. 1971.

Под впечатлением посещения Первого Всемирного симпозиума писателей-фантастов, проходившего в Токио (Японии) в 1970 году в рамках Международной выставки ЭКСПО-70, Василий Бережной пишет небольшую повесть «Сакура», в которой власть над людьми захватил суперкомпьютер Уникум. Сначала он создавался для обеспечения железнодорожных перевозок, затем к нему все более подсоединяли и другие транспортные магистрали и коммуникации, прокуда Уникум не осознал свое «Я». В одно прекрасное время он высчитал, что для спасения людей от возможности ядерной войны, необходимо спрятаться в искусственные пещеры. После того, как население стало жить подобно кротам, им внушили, что на поверхности страшная радиация. Спасение пришло лишь через несколько десятков лет и толчком к этому была маленькая девочка Мика-тян, которой так хотелось увидеть сакуру — дерево, о котором так часто рассказывала ее мать. Далее все сложилось как головоломка. Мать девочки Кьоко прониклась стремлением девочки и сама стала думать о том, что лучше умереть наверху, чем жить здесь. У Кьоко был любимый человек, который когда-то работал инженером около Уникума. Он сначала не разделял желаний Кьоко, но после того, как случайно они оказались на поверхности и поняли, что радиации нет и в помине, стал на путь решительных действий. Он замыслили отключить Уникум. И в этом ему помогла подпольная организация «Небо и солнце». В результате Уникум был обезврежен, а его верные роботы стали грудой бесполезного металлолома.

© Виталий Карацупа

---

Василий Бережной САКУРА

Бокс, в котором жила молодая Кьоко со своей маленькой дочуркой, напоминал похоронную урну, положенную набок. Маленький коридорчик с умывальником, дальше узкий проход в комнату, где едва помещались кровать, столик и две круглые табуреточки. Свет Кьоко выключала, только когда ложилась с дочуркой спать. В свободное от работы время она, лежа в постели, смотрела на стены и мечтала о том, как было бы хорошо научиться рисовать — появились бы на этой штукатурке деревья, цветы, кустарники. А на потолке, вон там, в углу, нарисовала бы солнце. И расступились бы стены, и отступил бы потолок, и она забыла бы, что обречена всю жизнь страдать и хиреть под землей. Именно страдать, ведь Кьоко казалось, что не живет она, а отбывает какой-то срок.

— Ты научишься рисовать, Мика-тян?

Дочурка поворачивает к ней не по-детски серьезное лицо и молча кивает головой.

— Тогда нарисуешь на стене сакуру.

— А что это такое?

— Очень красивое дерево, — мечтательно произносит Кьоко. — Весной оно цветет белыми-белыми цветами с розовым оттенком.

— А ты видела?

— Да, доченька. Я видела сакуру, когда она была еще такая маленькая, как ты.

Кьоко начинает вспоминать. Будто плывет она на лодке в туманную даль, и чем больше рассказывает она дочурке о прошлом, тем больше возникает картин из той жизни, которой лишились токийцы. Тают, становятся прозрачными завесы времени, и видит она широкую, усыпанную гравием дорогу в парке Мейди, арку из толстенных стволов, с которых содрана кора, пышные кроны деревьев, где щебечут птицы. Поблескивает в озере вода… Тяжелые золотистые рыбы.

— Рядом с тем озером есть полянка, и растет на ней сакура. — Кьоко нажала кнопку, и на стене засветился циферблат минуты, часы, день, месяц и год. — Ну вот сейчас она, наверно, начинает цвести.

Мика пододвигается к маме поближе, слушает, не сводя с нее черных блестящих глаз. Маленькое тельце ее даже вздрагивает от нервного напряжения, она, кажется, и не дышит, чтобы не пропустить ни одного маминого слова.

— Помню, из храма Мейди отец привел меня к озеру — там можно было отдохнуть на скамеечке, полюбоваться рыбой, она ведь подплывала к самому берегу. Отец закуривал сигарету, а я бежала к сакуре. Я очень ее любила. Такой нежный, очень нежный цвет. Что с тобой, Мика-тян?

Девочка расплакалась, вытирает кулачком слезы. Кьоко обнимает ее, гладит черный шелк волос.

— Успокойся. Что это ты?

— Хочу посмотреть на са-ку-ру, — всхлипывает Мика.

— Нельзя, доченька, никак нельзя. Уникум не разрешает выходить на поверхность. Воздух там отравлен, понимаешь? Вдохнешь — заболеешь.

— А кто он такой, этот Уникум-сан?

— Уникум? Это такой электронный мозг. Он очень строгий, в нем ничего человеческого нет. Да вот придет к нам Окуно-сан — подробно расскажет.

— Он с ним знаком?

— Да, хорошо знаком. Окуно-сан работал с Уникумом. А когда вышел приказ переселиться в подземелье, Уникум его и прогнал, потому что научился обходиться без людей.

Мика-тян умолкает, потом шепчет:

— А сакура живая или на картинке?

— Живая. Купается в солнечных лучах, а как зацветет будто смеется!

— Хочу посмотреть…

— Потерпи, доченька. Надо подождать.

Прозвучала негромкая мелодия вызова. Кьоко встала, привычным жестом коснулась волос, поправила на груди халат и включила коммуникационный аппарат. Как и предчувствовала, с овального экрана смотрело на нее лицо Окуно Тадаси.

Обычное лицо уже немолодого человека, но почему-то оно волнует Кьоко — возможно, задумчивым взглядом?.. В глубине души чувствует Кьоко, что визиты Окуно Тадаси объясняются не только близким соседством и одинокостью инженера. Но в конце концов проявление симпатии в этом жестко регламентированном мире — разве это не подарок неба? И она отвечает соседу сдержанной взаимностью.

— Здравствуйте, Кьоко-сан, — спокойным голосом говорит с экрана Окуно Тадаси.

— Здравствуйте, Окуно-сан, — улыбается Кьоко.

— У вас все хорошо? Мика-тян здорова?

— Немного капризничает, что-то на нее находит.

— О, это плохо, сейчас я зайду, мы с ней поговорим. Разрешите, Кьоко-сан?

— Пожалуйста, заходите.

Окуно Тадаси и Мика — друзья. Он всегда берет ее на руки, рассказывает всякие интересные истории. Вот только никогда не смеется. Словно знает что-то такое таинственное, что-то сложное, чего другие люди не могут знать, не могут понять, и поэтому он не имеет возможности ни с кем поделиться. Однажды Кьоко заговорила об этом, выразив ему свое сочувствие. Окуно-сан возразил: «Наоборот, как раз наоборот. Меня гнетет неведение. Хотел бы я знать, почему так происходит, а вот не знаю».

Сегодня маленькая Мика не просила рассказать сказку, заинтересовал ее Уникум-сан. Почему он такой злой, что заставляет людей жить под землей?

Окуно посадил малышку на колени и, посматривая на Кьоко, начал свой рассказ.

Когда-то давно сделали в Токио электронно-вычислительную машину для управления железными дорогами, а потом и всем транспортом; постепенно машину эту все больше совершенствовали, подключили к ней и другие отрасли промышленности и хозяйства. Вырос целый электронный центр. Построили для него помещение в виде огромного — диаметром в тысячу метров — шара, наполовину зарытого в землю. К этому шару отовсюду тянутся кабели-нервы, он управляет всеми фабриками и заводами, проводит научные исследования. И потому, что такой системы нет нигде, кроме Токио, потому, что она уникальна, ее назвали Уникумом.

Хотя Мика почти ничего не понимала из того, что рассказал Окуно-сан, она сидела тихо и внимательно слушала. Рассказ, конечно, в основном предназначался ее маме, а может быть, инженер рассказывал вслух, чтобы и самому разобраться в ситуации.

— Это счастье, что Уникум своевременно заметил опасность и поселил нас в недрах земли, дав нам такую надежную защиту.

— Окуно-сан доволен этой защитой? — встрепенулась Кьоко, заглянув ему в глаза.

Тадаси растерялся и в первый момент не знал, что ответить. Неужели и она из тех, кто требует «неба и солнца»? Или провокация? Но ведь за такие мысли… Интересно, не включена ли магнитозапись?.. Хотя, собственно, из ее вопроса еще ничего не следует… Бросил взгляд на ее белое лицо — красавица! — и опасения, подозрительность сразу исчезли. Вздохнул и рассудительно сказал:

— Видите ли, Кьоко-сан, все зависит от взгляда на вещи… Уровень жесткой радиации в атмосфере смертелен для людей…

— Но ведь должен же быть и другой путь, иное решение проблемы! — Кьоко встала, выпрямилась.

«Это на нее что-то нашло, — подумал Окуно-сан. — А не на Мику…»

— Каков же другой путь? — спросил он.

— Ну хотя бы… Если уж существует такой уникальный мозг, так уж, наверно, он может найти способ, чтобы нейтрализовать радиацию? Загнать людей под землю — для этого не нужно напрягать свои электронные синапсы! — Она произнесла эти слова не только раздраженно, но и с иронией, с насмешкой.

— Уникум исследует, анализирует, ищет. Это не такая простая проблема, как вам кажется. А переселение — временная профилактическая мера.

— Второе поколение живет под землей, — Кьоко зарделась, глаза ее засверкали. Немного помолчала, посматривая на него, и вдруг с несвойственной ей резкостью бросила: — Мы хотим неба и солнца!

Словно грохнул электрический разряд — вот оно! То самое, о чем догадывался, чего боялся Окуно Тадаси!

Кьоко вовлечена в подпольное движение! Какая наивность протестовать против Электронного Мозга! Можно подумать, что эта научно-техническая система превратилась в какого-то узурпатора.

Окуно Тадаси поставил девочку на пол, молча встал и, сутулясь больше обычного, пошел к двери. Мика бросилась за ним, схватила за полы пиджака:

— Окуно-сан, а почему Уникум такой плохой?

Окуно достал из кармана конфету.

— Вот тебе от дедушки Уникума. Он добрый, он заботится о детях.

Уходя, кивнул на прощанье, хозяйка молча ответила поклоном, бросив на него такой взгляд, что Окуно Тадаси понял: она больше ничего не боится.

Прошло несколько дней (дни и ночи в подземелье различались интенсивностью освещения туннеля, сигналами о начале и конце работы и прочим), и Окуно Тадаси остро ощутил: ему не хватает общества Кьоко. Возвращаясь со службы, томился, бесцельно расхаживал по своему боксу. Кьоко тревожила воображение, приковывала мысли. То вставали перед глазами ее щеки с продолговатыми ямочками наискосок, то ее улыбка, то слышался грудной ее голос: «Мы хотим неба и солнца!» Кьоко-сан… Может быть, она боится, что он донесет о ней в КС?[1] Эх, не знает она его…

Окуно Тадаси сам себе боялся признаться, что очень хочет, чтобы Кьоко полюбила его. Старый холостяк, он не знал настоящего чувства, но догадывался, что оно возможно, что даже в это жестокое время оно существует. Догадывался и… ждал. Красота Кьоко как бы парализовала его волю, и он не смел заговорить о своих чувствах или хотя бы намекнуть ей о них. А теперь, после такого резкого разговора… В тесных подземельях люди еще больше разобщились, каждый замкнулся в себе.