Алекс Ла Гума - И нитка, втрое скрученная...

• Название: И нитка, втрое скрученная...
• Автор: Алекс Ла Гума
• Издательство: Издательство "Художественная литература"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

---

Роман затряс головой, рот вытянулся розовой буквой «О», обрисованной черными губами, судорожно хватая воздух. Он выругался, топчась в грязи, затем рванулся вперед через размешанный в жижу пятачок, отделявший их друг от друга, по-бычьи нацеливаясь головой в Чарли. Тот опять пытался ударить в живот, промахнулся и, прежде чем успел развернуться, чуть не полетел навзничь от сокрушительного удара, которого никак не ожидал.

Он замахал руками, чтобы сохранить равновесие, но все-таки не удержался и упал. Хорошо еще, что успел вытянуть руку, а то угодил бы лицом прямо в грязь. Он упал на бедро, ладонью уперся в землю и снова еле-еле успел отклонить голову: нога в тяжелом ботинке метила ему в челюсть. Чарли поймал ее и, рывком вскочив на ноги, опрокинул Романа наземь. Толстяк плюхнулся во всю длину, подняв грязные брызги, и долго не мог встать, лягаясь и проклиная весь свет в неистовой ярости.

Чарли отошел на шаг в сторону, тяжело дыша, чертыхаясь на грязь под ногами, и смотрел, как поднимается Роман. И снова они, как терьеры, описывали круги один возле другого. Чарли исхитрился и двумя, один за другим, короткими ударами в живот заставил Романа раскрыться. И успел нанести ему тяжелый удар прежде, чем тот, подскочив, обхватил его руками. Черная коротко остриженная голова тараном рванулась на него, метя в лицо, но он увернулся, почувствовав только, как округлое темя, твердое, как автомобильная покрышка, скользнуло по скуле. От боли на глазах выступили слезы. Минуту он почти ничего не видел.

И тут внезапно налетел дождь. Он захлестнул пустырь, запнулся, помедлил, хлестнул еще и понесся дальше. Он изрыл поляну, оставив после себя воронки на грязи там, где не затопил ее лужами, и ушел, оставив наверху плоское защитно-серое небо.

Роман, задыхаясь, прорычал:

— Стой, погоди, парень… бой не кончен.

Он хватал ртом воздух и не находил его, будто заживо замурованный в могиле. Табак и алкоголь превратили его в задыхающуюся тушу. Он снова пошел на приступ, скользя по коричневому месиву. Чарли встретил его градом мелких, стремительных и точных ударов. Пора было кончать эту драку. Он ударил под дых — заросшее щетиной лицо Романа хватало воздух. Роман бросился на него, но Чарли увернулся, выбрал момент и ударил. Тот, казалось, совсем выдохся. Он дышал ртом, у него помутнели глаза. Он сделал вид, что силы оставляют его, затряс головой, бессильно уронил руки. Чарли сделал шаг вперед и тут же ложный выпад назад, когда Роман, рассчитывая, что ему удалось обмануть противника беспомощной позой, вдруг ожил и всем телом рванулся вперед. Он промахнулся и, потеряв равновесие, закачался. Тут Чарли и нанес ему сильный короткий и стремительный удар снизу в подбородок, от которого заныли суставы пальцев. Роман хрюкнул, громко выдохнул. Он почувствовал, будто у него, как пустой орех, треснула и рассыпалась голова. Хор болельщиков на пустыре куда-то отдалился. Затем силы и вправду оставили его разом, будто свет погас, и он неуклюже опустился в грязь, плюхнув щекой прямо в лужу.

Зрители встретили победу истошным воем. Они бесновались, никто не стоял на месте. Чарли повернулся, тяжело дыша, вытирая со лба пот, и поискал глазами, кому он дал подержать свой дождевик. В двух шагах от него уже боксировал с воображаемым противником мальчишка в рваной рубахе и штанах выше щиколоток. «Вот так, а? — радостно тараторил он, посылая в воздух удары. — Раз-два, раз-два. Правда? Правда, вот так, а?» Чарли вытер грязь со своих джинсов.

— Скажите ему, пусть оставит моего брата в покое. Понятно? Больше мне с ним делить нечего.

Но на него никто не взглянул — все столпились над поверженным Романом.

7

Влажный ветерок дул с ровной силой. Он подхватывал запахи поселка — устоявшуюся плесень и зловоние выгребных ям, аромат плодородной земли и опавших листьев — и нес их дальше. Небо над головой возводило свои крепости из гранитно-серых туч и швырялось угрозами обрушиться новым дождем.

По раскисшей дорожке между кривыми рядами лачуг неслась ватага ребятишек: они подталкивали друг друга, скакали на одной ножке по прямой и вокруг собственной оси, вопили, хохотали, торжествовали водянисто-серыми лицами маленьких привидений и бесцветными глазами нищеты. Руки, похожие на свободно сочлененные трубки-конструкции, покачивались, балансировали, колотили напоенный сыростью воздух, а ноги чавкали по черной грязи, будто лакали и не могли насытиться этим омерзительным месивом. Вокруг ребятишек скакала и в унисон их визгу пронзительно заливалась собачья компания.

В центре этой своры мальчишек и дворняжек брела, раскачиваясь из стороны в сторону и оглашая воздух пьяным хохотом, женщина, жалкая пародия на женский род, — словно дешевую куклу, манекен, провалявшуюся бог весть сколько времени в сточной канаве, вытащили, набили тряпками, обрядили в балахон из половой тряпки, вставили испорченный механизм, завели и пустили гулять по улице.

Дети смеялись и передразнивали ее, дергали за изорванную, висевшую клочьями одежду, бросали в нее грязью и удирали с проворством обезьян, когда она взмахивала пьяными руками, пытаясь схватить их.

— Пьяная Рия. Пьяная Рия, — распевали они вокруг нее.

— Ай-я-я, пьяная Рия. Пьяная Рия.

Страшная, как ведьма, женщина шла, пошатываясь и поминутно спотыкаясь, плюхалась в грязь и поднималась под градом комков грязи, ругаясь, хохоча, визжа, плача, делала нетвердой походкой несколько шагов и снова падала.

— Пьяная Рия, пьяная Рия.

В дверях лачуг показывались взрослые и кричали детям, чтобы они немедленно шли домой, бранили за непослушание, а затем и сами присоединялись к хохоту над пьяными ужимками женщины.

— О боже, Рия опять за свое.

— Ай-я-я, пьяная Рия.

— Ну и как, Рия? Далеко ты собралась?

— Перестаньте, замолчите, невоспитанные дети. Ха-ха-ха.

— Пьяная Рия, пьяная Рия.

— Ну не позор, а? Нет, вы только взгляните на нее. Ха-ха-ха.

— Пьяная Рия. Пьяная Рия. Пьяная Рия. Хохоча и насмехаясь с беспечной детской жестокостью, толпа мальчишек двигалась вниз по улочке. Временами они бросались врассыпную, когда пьяная женщина замахивалась на них, осыпая ругательствами, или спотыкалась о подставленную ногу. Растрепанные волосы висели клочьями мокрой и грязной соломы, от ее платья несло самогоном, она сквернословила, и плакала, и смеялась над самой собой голосом, похожим на предсмертный хрип.

8

Чарли Паулс свернул на тропинку к шоссе. У крохотной лачужки, просто будки, он увидел женщину. Она стояла, прислонившись к кривому в сучках столбу, на котором висела дверца калитки. От столба начиналась изгородь из обрывков проволоки, кое-как скрученных вместе и натянутых на вбитые в землю ободранные колья. Проволока тянулась поверх кольев, а так как их не было двух одинаковых, она прыгала вверх и вниз какой-то чудовищной диаграммой. Крохотный участок порос сорняками, грязно-зелеными, жавшимися к земле. Ворчливо поклевывая землю, среди них бродили мокрые рябые куры. Лачужка была низкая, ниже соседских хижин, с крышей из таких же, как и везде вокруг, распрямленных жестянок и обрезков ржавого кровельного железа. Чарли увидел женщину сразу же, как только свернул на тропинку, и направился к ней.

На брюках и рубахе у него еще осталась грязь, и он на ходу, осторожно перебираясь через залитые бурой водой колеи, отряхнул джинсы, потер в руках те места, где грязь налипла лепешками. Хоровод дворовых псов самых невероятных расцветок настороженно кружил вокруг суки, — та огрызалась и рычала на всех них по очереди. Чарли шел и думал: «Чертов Ронни, он еще нарвется на крупную неприятность, если не возьмется за ум!» Чарли перекинул желтый дождевик через руку, а свободной рукой счищал с себя грязь. Он слегка дрожал от холода и еще не прошедшего возбуждения после драки. Но когда он подошел к женщине, он уже улыбался, довольный встречей.

— Где это ты разгуливал, Чарли? — спросила она его от калитки. — Посмотри на себя. Ты весь в грязи. Ты что, поскользнулся?

— Доброе утро, Фрида. Как дела? — сказал Чарли, продолжая счищать с себя грязь. — Да вот, собрался в этот гараж, вон туда, к Мостерту. — Он очистил одежду от комьев грязи, но пятна остались. — Нет, не упал. Так, ничего.

Фрида сказала, чуть заметно улыбнувшись ему:

— Ты стал редкий гость, а?

И он, как мог безразличней, ответил:

— Занят был. Ну, а у тебя как, Фрида?

— Так, помаленьку, — сказала она и добавила: — Зашел бы уж и отмыл грязь как следует.

Чарли сказал:

— А, ничего, сойдет.

Он улыбнулся ей. «Красивая женщина», — подумал он. Она была полная, но приятной полнотой, и под замызганным, застиранным халатом угадывалась высокая грудь и крутые бедра. На груди халат был засален. У Фриды были густые брови и широкое, доброе лицо с полными, мягкими губами, а жесткие черные волосы она затягивала на затылке цветным лоскутком.