Питер Хёг - Фрекен Смилла и её чувство снега (с картами 470x600)

• Название: Фрекен Смилла и её чувство снега (с картами 470x600)
• Автор: Питер Хёг
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 5-98091-408-8

«Фрекен Смилла и ее чувство снега» — самый знаменитый роман датского писателя Питера Хёга. Написанный автором от лица полугренландки-полудатчанки, он принёс автору поистине мировую славу, был переведён на три десятка языков, издан миллионами экземпляров и экранизирован. Эта книга о том, как чувствует себя в большом городе человек, различающий десятки видов снега и льда и читающий следы на снегу как раскрытую книгу. О том как выглядит изнанка современного европейского общества — со всем его благополучием, неуверенностью, азартом и одиночеством — под пристальным, не допускающим неясностей, взглядом человека иной культуры. Отложите всё. Прочитайте «Смиллу». И оглядитесь вокруг новыми глазами.

---

Механик ставит тележку перед ней. Он не в особенном восторге от того, что ему пришлось взять чужой инструмент. Он хочет сказать ей что-нибудь. Как ремесленник ремесленнику. Но ему не удается ничего придумать.

— Мы из компании, — говорю я. — Проверяли вашу работу. Мы очень, очень довольны.

Я нахожу в кармане одну из новых, хрустящих стокроновых купюр Морица и пристраиваю ее на краю ведра.

— Примите, пожалуйста, это дополнительное вознаграждение. В такое прекрасное утро. Чтобы купить булочку к кофе.

Она меланхолично смотрит на меня.

— Я директор компании, — говорит она. — В ней работаю только я и четверо сотрудников.

Мы некоторое время стоим и смотрим друг на друга.

— Ну и что, — говорю я. — Ведь даже директора пьют кофе с булочками.

Мы садимся в машину и какое-то время сидим, глядя на Конгенс Нюторв. Уже слишком поздно, чтобы завтракать вместе. Мы договариваемся встретиться позже. Теперь, когда напряжение спало, мы говорим друг с другом как чужие. Когда я выхожу из машины, он опускает стекло.

— Смилла. Надо ли было это делать?

— Это было спонтанно, — говорю я. — И к тому же — ты когда-нибудь охотился?

— Немного.

— Когда охотишься на пугливых животных, на оленей например, иногда специально даешь им себя увидеть. Встаешь и машешь стволом ружья. У всех живых существ страх соседствует с любопытством. Животное подходит ближе. Оно знает, что это опасно. Но оно должно подойти и посмотреть, что это там так движется.

— И что же ты делала, когда оно подходило совсем близко?

— Ничего, — признаюсь я. — Я никогда не могла заставить себя выстрелить. Но вдруг повезет и рядом окажется кто-нибудь, кто знает, что надо делать.

Я иду пешком по Книппельсбро. Восемь часов, день едва начался. У меня возникает ощущение, что я сделала очень большое дело, например разнесла множество газет по квартирам.

Меня ждет письмо. Продолговатый конверт из плотной бумаги ручной работы. Это от моего отца. Двухслойный конверт, изготовленный Объединенной бумажной компанией, с его тиснеными инициалами. Его почерк выглядит так, как будто он специально ходил на курсы, чтобы проявить себя и в области каллиграфии. Да он и в самом деле ходил на курсы. Это было, пока я жила с ним. После двух вечеров на курсах он забыл свой старый почерк. Но еще не выучил новый. В течение трех месяцев он писал как ребенок. Я вынуждена была подделывать его подпись на тех счетах, которые он рассылал. Он боялся, что у пациентов случится рецидив болезни, когда они увидят неровную подпись великого лекаря.

С тех пор его почерк стал более контролируем. Мир им восхищается. Мне же он кажется высокомерным.

Но письмо вполне любезно. Оно состоит из одной строчки на листке бумаги с водяными знаками, которая, как мне известно, стоит пять крон за лист. И еще в конверте пачка фотокопий газетных вырезок на скрепке.

«Дорогая Смилла, — написано в письме. — Вот то, что есть в архиве „Берлингске Тидене“ о Лойене и Гренландии».

И еще листок.

«Полный список его научных публикаций», — написано почерком Морица. Список напечатан.

Внизу написано, что сведения взяты из чего-то, что называется Index Medicus, и получены через базу данных в Стокгольме. Есть статьи на четырех иностранных языках, один из которых русский. Большая часть — на английском. В половине случаев мне непонятны даже названия. Но Мориц написал на полях краткие объяснения. Есть статьи об увечьях при авариях. О токсикологии. Статья, написанная в соавторстве, о нарушении усвоения витамина В12 в желудке как осложнении после огнестрельного ранения. Это статьи 1943-го и 1950-х годов. С 1960-х начинаются статьи об арктической медицине. Трихиноз, обморожения.

Книга об эпидемиях гриппа в районе Баренцева моря. Целый ряд коротких статей о паразитах. Несколько об использовании рентгена. Он работал во многих областях.

Похоже, что он несколько раз занимался историческими исследованиями. Есть статья об исследовании найденных в датских болотах останков людей каменного века. И три названия, которые я помечаю крестиком. В них речь идет о рентгеновских исследованиях мумий. Одно исследование проводилось в Берлине в 1970-е годы в музее Пергамон, мумий из гробницы Тутанхамона. Вторая статья о бальзамировании в Малайзии и Таиланде в добуддистскую эпоху, она опубликована музеем в Сингапуре. Третья посвящена гренландским мумиям Квилакитсок.

Внизу на листке я пишу: «С благодарностью. Смилла», кладу его в конверт, на котором пишу адрес отца. Потом я просматриваю вырезки.

Их восемнадцать, и они лежат в хронологическом порядке. Я начинаю сверху. Это октябрьская статья, сообщающая о том, что подготовка к созданию гренландской судебно-медицинской инстанции уже почти закончена под руководством профессора, доктора медицины Йоханнеса Лойена. Следующая статья старше на год. Это фотография с короткой подписью: «Совет по этике на конференции в Готхопе». Все одеты в камики и меховые шапки. Лойен — второй слева. Он такой высокий, что оказывается одного роста с теми, кто стоит за ним несколькими ступеньками выше. Следующая вырезка относится к его семидесятилетию годом раньше. В заметке написано, что в виде исключения был продлен срок его пребывания в должности в связи с работой по созданию гренландского государственного центра аутопсии. Так статьи и идут — обратно во времени. «Поздравляем профессора Лойена с 60-летием», «Профессор Лойен читает лекцию в только что открывшемся Гренландском университете», «Представители Управления здравоохранения в Гренландии, слева главный врач Копенгагена, рядом заведующий отделением, директор недавно созданного Института арктической медицины». И так далее назад через 1970-е и 1960-е. Экспедиции 1991-го и 1966-го не упоминаются.

Предпоследняя вырезка относится к 1949 году. Это маленький образчик газетной проституции. Восторженное описание новых вагонеток Криолитового общества «Дания», которые облегчили доставку руды из глубины шахты на поверхность. Сердечная благодарность директору и тайному советнику Эбелю и его супруге, которые видны на переднем плане. За ними стоят главный инженер, доктор технических наук Вильхельм Оттесен и медицинский консультант компании, доктор Йоханнес Лойен. Фотография сделана у шахты в Саккаке, в ту минуту, когда новая машина подняла первый груз на поверхность.

После этой фотографии десятилетний перерыв. Последняя вырезка относится к маю 1939-го.

Это фотография и подпись к ней. Фотография сделана в порту. На заднем плане темное судно. Перед ним стоит десяток людей. Мужчины в светлых костюмах, дамы в длинных юбках и легких накидках. Общий вид производит впечатление инсценировки. Подпись совсем короткая: «Отважная и полная энтузиазма компания со студии „Фрейя Фильм“ при отъезде в Гренландию». После этого идет список членов отважной и полной энтузиазма компании. Она состоит из актеров и режиссера. И врача киносъемочной группы и его ассистента. Врача зовут Роусинг. Ассистент не назван. В консервативной прессе в 1930-е годы у ассистентов не было имен. Но его дальнейшая судьба сохранила и эту фотографию в архиве и заставила кого-то приписать его имя шариковой ручкой. Он выделяется на фотографии. Выше всех остальных. И, несмотря на его молодость, его подчиненное положение, на то, что он стоит позади людей, кокетничающих перед камерой, в нем уже тогда сквозит его высокомерие. Это Лойен. Я складываю вырезку.

После завтрака я надеваю длинное замшевое пальто и меховую шапку от Джейн Эберлайн. В пальто глубокие внутренние карманы. В них я кладу последнюю сложенную вырезку, пачку денег, кассету Исайи и письмо отцу. Затем выхожу из дома. День начался.

В магазине «Пронтапринт» на Торвегаде я делаю копию кассеты. Я заглядываю также в их телефонную книгу. Институт кисмологии находится на Фиольстрэде. Я звоню туда из телефонной будки на площади. Меня соединяют с преподавателем, речь которого свидетельствует о его гренландском происхождении. Я объясняю, что у меня есть запись на восточноэскимосском, которую мне не разобрать. Он спрашивает, почему бы мне не обратиться в «Дом гренландцев».

— Мне нужен эксперт. Речь идет не просто о том, чтобы понять, что говорится. Я хочу попробовать идентифицировать того, кто говорит. Я ищу человека, который мог бы послушать пленку и сказать, что у говорящего огненно-рыжие волосы и что в пятилетнем возрасте, когда он сидел на горшке, его шлепали, а его гласные свидетельствуют о том, что это происходило в Акунааке в сорок седьмом году.

Он начинает пофыркивать от смеха.

— У вас есть деньги, фру?

— Деньги? А у вас? И это не фру. А фрекен.

— Сваербрюгген. Это в Южной гавани. Место стоянки сто двадцать шесть. Спросите смотрителя.

Он все еще фыркает, опуская трубку.

Я доезжаю до станции Энгхаве. Оттуда я пойду пешком. Я посмотрела карту Крака в библиотеке на Торвегаде. В моем сознании запечатлелся лабиринт извилистых улочек.