Иби Каслик - Худышка

• Название: Худышка
• Автор: Иби Каслик
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-3329-8

Ей двадцать два года, она студентка мединститута и убежденная анорексичка*. Родители-венгры назвали ее Жизель, вложив в это имя весь свой нонконформизм. Изнуренная занятиями, узнавшая страшную правду об отце, Жизель теряет последние тонкие нити, связывающие ее с реальным миром. Скудная почва чужой земли не дает необходимой пищи измученному сердцу. Сестра, четырнадцатилетняя Холли, и возлюбленный Сол делают все, чтобы удержать ее здесь, такую хрупкую… почти уже ставшую духом плоть.

* Анорексия – полный или частичный отказ от приёма пищи.

---

Она зарывается лицом в руки.

– Никого нет, – говорит она, как будто принимает решение.

Она медленно поднимается, потягивается по своей привычке и опять берет косточку в рот. Я слышу, как мама зовет ее с заднего двора.

– Иду! – кричит она и морщит лоб, возвращаясь в раздраженное состояние. – Ну да, в общем, спасибо и на том.

– Что? Что ты от меня хочешь? Холли?

– Откуда я узнаю, что мне делать, если ты мне ничего не рассказываешь? – стонет она вдруг испуганным, обвиняющим тоном и шумно сбегает вниз по лестнице.

Я явно подвела нас обеих каким-то непостижимым образом, это всегда бывает так, когда она хочет мне довериться. Как будто моя неспособность передать ей свой опыт отменяет весь мой опыт.

И весь день ее стон крутится у меня в голове, как песня без мелодии, которая никак не замолкает, как бы громко я ни включала радио.

Хирургические операции на сердце: общепринятым подходом является вертикальная стернотомия.

Дорогая Холли.

Урок сердца № 3: выжить с разбитым сердцем.

Сердце очень стойко, я имею в виду – стойко в буквальном смысле слова. Когда тело горит, сердце сгорает последним. Весь остальной организм может вспыхнуть, как полиэстер, но, чтобы сжечь сердце дотла, нужно много часов. Моя дорогая сестренка, сердце – это почти идеальный орган! Прочный, несгораемый.

Урок сердца № 4: любовь без взаимности.

Никого нельзя заставить полюбить тебя в ответ.

У различных нейронов наблюдаются реакции разного типа и разный порог возбуждения, а также широкий диапазон максимальных частот разряда.

После того как мы выпили слишком много красного вина и съели слишком много шоколадного мусса, Сол отводит меня в свою подземную комнату. Мы лежим на его кровати и целуемся, наши тела дрожат от предвосхищения и лихорадки. Он наклоняется надо мной, и мое черное платье рвется, и потом, когда мы раздеваемся и он двигается во мне, в моей голове все перемешивается, как бывает во время секса. По иронии судьбы я чувствую себя связанной со своим телом, чувствую, что я в нем нахожусь, только тогда, когда кто-то ко мне прикасается. Когда он во мне, к нему возвращается покой.

– О чем ты думаешь, Жизель? Когда я в тебе?

– Ни о чем, – говорю я, улыбаясь. – Мой мозг – высокая голая стена.

– Мой тоже.

Мы недолго спим, а потом, когда запятнанное голубизной летнее утро прокрадывается из-под занавесок, Сол прижимает мои плечи к кровати. Он нависает надо мной, тень небритой щетины меняет его нежное лицо.

Глава 18

У меня встреча с мистером Фордом, директором школы, человечком в никотиновых пятнах. Мы раздражаем его, когда медленно отвечаем в церкви, он не меньше часа в неделю тратит на специальные школьные собрания, чтобы орать на нас из-за того, что мы недостаточно быстро произносим «Агнец Божий, помилуй нас».

Еще у него гнилые зубы, и он приглашает всех восьмиклассников к себе в кабинет и разглагольствует о «школьной карьере», обсуждает, правильно ли мы выбрали предметы, и так далее, и тому подобное. По большей части это всего лишь предлог для него, чтобы он мог поговорить с нами о Боге и удостовериться, что на следующий год в школе Святой Жозефины мы будем хорошими христианами. Кроме того, что меня временно отстранили от занятий, и кроме математики, которую я завалю, у меня вполне стандартный послужной список. Я не зубрила, как Жизель, учусь нормально, но Форд почему-то имеет на меня зуб.

– Здравствуй, Холли, как мило, что ты надела форму, хотя пропустила последние две недели.

Почему-то мне становится смешно, и я прикрываю рот рукой.

– На самом деле, сэр, я хожу в школу уже несколько дней.

– Ах да, Карл, то есть мистер Сэлери, говорил мне что-то об инциденте на дворе во время перемены.

Я улыбаюсь ему, вспоминая свое обещание Сэлери. Я должна пережить этот разговор, Агнец Божий, прошу тебя. Обещаю в следующем году начать все с нового листа. Никаких драк, никаких выходок, никаких прыжков (Господи), даже если из-за этого мне придется стать заядлым ботаником на весь следующий год.

Мистер Форд смотрит на меня своими динозаврийми глазами и говорит:

– Кажется, Холл и, мистер Сэлери беспокоится о тебе, и с этим тебе повезло.

– Да, сэр.

Я слабо улыбаюсь, глядя, как утекают секунды на стенных часах, висящих возле распятия. Потом я замечаю маленькую фотографию в дешевой рамке, на ней друг друга обнимают темноволосая женщина и мальчик. Я беру фотографию и рассматриваю ее.

– Это ваш сын, сэр?

Мистер Форд раздраженно глядит на меня, но потом его взгляд смягчается.

– Да, его зовут Генри.

– Такой хорошенький, сэр. Сколько ему лет?

– Четыре, то есть четыре с половиной.

– Наверно, вы им очень гордитесь.

– Да.

Я ставлю фотографию на его стол, но сначала вытираю полоску пыли с нижней части рамки.

– Извините, сэр, что взяла без спросу.

– Ничего, Холли. Так вот, что я говорил… по-моему, ты уже достаточно наказана за тот случай.

Он улыбается. Как странно – быть так близко к Богу и так далеко.

– Я рада, что вы так думаете, сэр, правда. Мне очень жаль, что все так вышло. Еще я знаю, что…

Он закрывает папку с моим личным делом и еще шире растягивает свою мерзкую улыбочку. Кажется, он наслаждается тем, что я нервно ерзаю на стуле, кажется, ему смешно, что мистер Сэлери обо мне беспокоится.

– Что ж, ты неглупая девочка, Холли… Кое-кто даже сказал бы, что слишком неглупая, чтобы тебя поймали на драке и на прыжках с забора.

Я уже не могу сдержать улыбку, такое ощущение, что у меня сейчас зубы выпадут изо рта.

– Я знаю, сэр, я обещаю, что в старших классах буду вести себя хорошо, – говорю я, вставая, и иду к двери, шаркая ногами. – Я хочу сказать, там ведь участвовала не только я, и…

Помни, говорю я себе, никаких драк, никаких выходок, ничего…

– Не торопись, Холли. Видишь ли, нам осталось обсудить еще несколько моментов.

Он показывает ладонью на стул напротив своего стола.

– Да?

– М – м, честно говоря, меня немного беспокоит твоя душа.

– Душа, сэр?

– Да, твоя душа. Садись, Холли, ты не пропустишь занятия, не торопись.

Мне кажется, что у него изо рта сильнее пахнет табаком, и, как будто по какому-то наитию, он закуривает. Я смотрю на табличку «не курить» на двери его кабинета и маленькое пожелтевшее распятие рядом с ней.

– Как тебе известно, я директор этой школы, и я с особым удовольствием наблюдаю за тем, как вы, дети, растете и учитесь. Последние два года я наблюдал и за тобой, Холли, и заметил в тебе кое-что необычное.

– Что, сэр?

У меня такое чувство, что он не имеет в виду какие-то чудесные таланты, скрытые от посторонних глаз.

– Ты умная девочка, как я уже сказал, ты очень активна вне школы и, может быть, поэтому считаешь себя лучше всех.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Я имею в виду именно это, тон твоего вопроса, взгляд, каким ты смотришь на меня. У тебя, что называется, неверные социальные установки, и, как мне кажется, на мне лежит обязанность дать тебе понять, что в реальном мире, в старших классах, никто не любит зазнаек.

Я выпрямляю спину. У меня вспотели ладони. Я ищу у себя в мыслях то, на основании чего Форд мог прийти к такому выводу, и, ничего не найдя, смотрю ему прямо в глаза и в конце концов перестаю улыбаться.

– Вы не могли бы просто сказать, что вы имеете в виду, мистер Форд? Потому что я действительно не понимаю…

– Вот об этом я и говорю, о твоем неуважительном отношении.

Мы сидим молча, так что мне становится не по себе; я решаю молчать. Вместо слов я сосредоточенно смотрю на сантиметровый отрезок пепла на его сигарете и думаю, что не буду говорить ему, что пепел сейчас упадет ему на галстук.

– Что в тебе есть такого, чтобы ты считала себя особенной? Я имею в виду… – Он смолкает и листает мое личное дело.

У меня в животе появляется ощущение тошноты, я думаю, что эта папка будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, что этот человек, этот скользкий богобоязненный карлик может написать в моей папке то, что повлияет на меня, на мою учебу, на всю дальнейшую судьбу. Но мое нечудище, как называет его Жизель, мое нечудище говорит мне: «Стерпи, Холли. Стерпи. Ничего не говори. Пожалуйста, не порти ничего своим болтливым языком», – и я усмиряю ту часть меня, которой хочется кричать.

– Как ты думаешь, ты заслуживаешь того, чтобы к тебе относились по-другому, не так, как ко всем?

Я ничего не отвечаю.

– Ты слышишь меня, деточка? Твой слуховой аппарат работает?

– Нет, сэр, да, сэр, я вас слышу.

– Так почему же, Холли, почему ты закатываешь глаза во время окончания молитвы? Почему ты считаешь, что можешь приплясывать через пять минут после того, как все вошли в классы и готовы обратиться к Господу? Ты думаешь, что можешь жить по другим правилам?