Эмиль Ажар - Страхи царя Соломона

• Название: Страхи царя Соломона
• Автор: Эмиль Ажар
• Жанр: Современная проза

Ромен Гари (1914–1980) — известнейший французский писатель, русский по происхождению, участник Сопротивления, личный друг Шарля де Голля, крупный дипломат.

Написав почти три десятка романов, Гари прославился как создатель самой нашумевшей и трагической литературной мистификации XX века, перевоплотившись в Эмиля Ажара и став таким образом единственным дважды лауреатом Гонкуровской премии.

«Оглянись, оглянись, Суламифь! Оглянись!» — говорил царь Соломон своей возлюбленной. Но царь французского прет-а-порте — Соломон — никак не мог заговорить с возлюбленной, и не заговорил бы, не столкни его случай с молодым человеком…

---

— Нет ли у вас медицинского?

Она мне его принесла. Я посмотрел слово «любовь», но не нашел.

— Тут нет того, что мне надо.

— А что вы ищете?

— Я ищу слово «любовь».

Мне хотелось ее рассмешить, потому что, когда над чем-то смеешься, все становится менее серьезным. Но эту девчонку так просто не проведешь, сразу видно. Было видно и то, что я от этого болен. Мне хотелось ей сказать: «Послушайте, я люблю женщину, которую я совсем не люблю, и от этого я ее еще больше люблю, вы можете мне это объяснить?» Я этого не сказал — когда люди еще мало знакомы, трудно выставить себя в смешном виде.

— Вы не найдете «любовь» в медицинском словаре. Обычно это считается естественным стремлением человеческой души. Я тоже не засмеялся. Я снова взял словарь Робера. Я прочел вслух, чтобы и ей была польза:

— Любовь — предрасположенность желать благополучия не себе, а другому и быть ему всецело преданным… Вот видите, это же ненормально.

Она молчала и смотрела на меня почти без иронии. Я надеялся, что она это не воспринимает как религиозное проявление с моей стороны. Высокая блондинка, которая не употребляет никакой косметики.

— У вас нет большего словаря?

— Да, здесь краткие формулировки, — сказала она. — Это словарь для постоянного пользования. Чтобы был под рукой. В случае необходимости. Я воскликнул, как Чак:

— А!

— Для скорости. Еще у меня есть большой Робер в шести томах и универсальная энциклопедия в двенадцати. И еще несколько других словарей.

— У вас дома, чтобы знать в случае необходимости, или только здесь?

— Не смешите меня… Как вас зовут?

— Марсель. Марсель Беда. А у Зайчиков меня зовут Жанно.

— Пошли.

Она привела меня в комнату в глубине магазина, где все стены были уставлены одними словарями.

Она сняла с полок все на букву «л» и положила на стол передо мной. Скорее, бросила. Пожалуй, чересчур резко. Она не была разгневана, но несколько раздражена жена.

— Ищите!

Я сел и стал искать.

Алина оставила меня одного, но время от времени возвращалась.

— Вы довольны? Получили то, что вам надо? Или хотите еще другие?

Волосы у нее были очень коротко подстрижены, что было неоправданной расточительностью. На вид они казались поразительно мягкими. Глаза были светло-каштановые, с янтарным оттенком, когда становились веселыми.

— Вот! — Я заложил пальцем. — Вот, здесь не меньше чем четыре страницы любви.

— Да, они сократили до предела, — сказала она.

Мы оба засмеялись, чтобы ее слова показались смешными.

— И они даже приводят примеры, желая показать, что все это существует, — сказал я. — Послушайте. В живописи любовь — некий пушок, который делает полотно крайне восприимчивым к клею.

На этот раз она смеялась по-настоящему, без грусти. Я был доволен, я делаю счастливой еще одну женщину. Говорят, что в СССР есть школы клоунов, где вас учат жить.

Я продолжал в том же духе:

— Любовь — в каменностроительных работах — особая маслянистость, которую гипс оставляет на пальцах…

Она так смеялась, что я счел себя общественно полезным.

— Не может быть… Вы меня разыгрываете. Я показал ей словарь Литтрэ.

— Читайте сами.

— Любовь — …особая маслянистость, которую гипс оставляет на пальцах… Она смеялась до слез. А я из кожи вон лез.

— Любовь в клетке: ботанический термин. Термин соколиной охоты: «летать из любви» говорится о птицах, которые летают в свободном полете, чтобы поддержать собак…

— Не может быть! Я показал пальцем.

— Вот, сами посмотрите… Чтобы поддержать собак. И вот еще: любовь в женском роде имеет единственное число только в поэзии.

Несколькими строками ниже стояло: Нету красивой печали и уродливой любви, но эту фразу я сохранил для себя, я не прочел ее вслух: это было бы неделикатно по отношению к мадемуазель Коре.

— Что вам больше нравится? Особая маслянистость, которую гипс оставляет на пальцах или некий пушок, который делает полотно крайне восприимчивым к клею?

— Это правда очень смешно, — сказала она, но, судя по ее виду, она в этом все больше сомневалась.

— Да, в моей профессии необходимы хохмы.

— Чем вы занимаетесь?

— Учусь в школе клоунов.

— Интересно. Я и не знала, что такая существует.

— Конечно существует. Я учусь там уже двадцать первый год. А вы? В ее взгляде появилось много симпатии.

— Двадцать шестой, — сказала она.

— У меня есть подруга, она учится этому шестьдесят пять лет, а мой друг, месье Соломон, брючный король, восемьдесят четыре.

Я сказал не сразу, чтобы не показаться чересчур уверенным:

— Может, нам вдвоем удалось бы сделать клоунский номер… Скажем, завтра вечером.

— Приходите ко мне в следующую среду. Будут друзья. И спагетти.

— А раньше нельзя?

— Нет, нельзя.

Я не стал настаивать. Спагетти я не очень люблю.

Она написала мне адрес на листочке бумаги, и я ушел. Вы заметили, что «уходить» мое любимое слово?

22

Когда я вышел на улицу, меня снова охватила тоска, и на этот раз с полным основанием. Я нашел себя в словаре. Я не сказал этого Алине, я вовсе не был заинтересован в том, чтобы она меня поняла, я боялся, что разочарую ее. Но я сразу нашел себя в словаре и выучил это определение наизусть, чтобы не ломать голову в следующий раз. Любовь — предрасположенность желать благополучия не себе, а другому и быть ему всецело преданным. Я словно дерьма нажрался, словно стал своим собственным врагом и врагом общества номер один. У меня было еще и дополнение. На том, что имеешь предрасположенность желать благополучия не себе, а другому и быть ему всецело преданным, в моем случае дело не кончается, хотя и этого хватает, но совсем невыносимо, когда думаешь о каком-то ките, которого и в глаза-то не видел, о бенгальских тиграх, о чайках в Бретани или о мадемуазель Коре, не говоря уже о месье Соломоне, — все они находятся во взвешенном состоянии, в ожидании… К тому же там стояло еще определение, которое на меня набросилось, как ястреб на птичку: Любовь — глубокая и бескорыстная привязанность к какой-то ценности. Эти сволочи даже не говорят, к какой именно. Выходит, с тем же успехом я могу вернуться к своему отцу, сесть справа от него и созерцать с любовью его прекрасный, надежный и честный деревенский хлеб. Глубокая и бескорыстная привязанность к какой-то ценности. Я тут же снова примчался в книжную лавку, потому что ценность не может ждать годы. Мне было необходимо найти ее немедленно. Я был уверен, что если буду искать как следует, то между «а» и «я» на двух тысячах страниц что-нибудь да найду.

— Я забыл маленький Робер.

— Вы его берете?

— Да. Я должен продолжить свои поиски. Мне надо бы взять самый большой, в двенадцати томах, там уж наверняка все найдешь, надо только не лениться. Но я тороплюсь, меня подгоняют разные страхи, так что я возьму пока маленький в ожидании лучшего.

— Да, — сказала она. — Я понимаю. Есть столько вещей, которые постепенно теряешь из виду, и тогда словарь может быть очень полезен, он напоминает, что эти вещи существуют.

Она проводила меня до кассы. Ее походка радовала глаз. Жаль, что у нее так коротко подстрижены волосы. Чем больше женщины, тем лучше, нечего волосы так коротко стричь, но зато чем их меньше, тем больше шеи, которая мне у нее тоже нравилась, — увы, всего одновременно не получишь.

— В среду, полдевятого, не забудьте.

— В половине девятого, на спагетти, но если вы захотели бы отменить друзей, то из-за меня не стесняйтесь.

И мы снова рассмеялись, чтобы подчеркнуть, что это не всерьез.

Я вскочил на свой «солекс» и помчался прямо к царю Соломону, чтобы убедиться, что он все еще жив. Когда он утром просыпается, он каждый день должен быть приятно поражен. Не знаю, в каком возрасте начинаешь взаправду считать. Под мышкой у меня был Робер, и я выписывал на своем стареньком велосипеде арабески в форме спагетти, думая о среде вечером.

Мне не повезло, месье Тапю пылесосил лестницу, и я сразу заметил, что он был в своей лучшей форме. В последний раз я видел его таким, когда левые выигрывали выборы — «этим и должно было кончиться, я всегда это говорил, мы все пропали, так нам и надо». Сперва он мне ничего не сказал, он торжествовал молча, чтобы я мог вообразить худшее. Утром в такси я слышал, что в очередном конфликте между палестинцами и евреями погибло несколько сот человек, и, судя по роже месье Тапю, он был в восторге от случившегося. Но это были лишь мои предположения. Инстинктивно я подготовился к защите и втянул голову в плечи, потому что никогда не знаешь, какой удар вам нанесет этакий мудак.

— Поглядите-ка на мою находку…

Он вытащил из кармана тщательно сложенную страницу газеты и протянул ее мне.

— Он это обронил в лифте.