Морис Дрюон - Дневники Зевса

• Название: Дневники Зевса
• Автор: Морис Дрюон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37763-3

Прекрасное пособие для представителей власти, показывающее, что ни одна проблема не терпит, чтобы тянули с ее разрешением, ибо та, что кажется сегодня второстепенной, завтра приобретает трагическую значимость.

Liberation

Прочитав этот роман, понимаешь, что управление себе подобными хоть и вызывает наибольшую зависть, но и наиболее разочаровывает, ибо не дает уму ни минуты роздыха и требует постоянных трудов.

Figaro

Богу живется не легче, чем простому прохожему.

Морис Дрюон

«Я, Зевс, царь богов, бог царей, поведаю вам свою историю...» С этими словами великий Громовержец обращается к смертным, живущим на Земле, чтобы донести до них правду о событиях, известных человеческому роду из мифов и легенд. Наконец-то у нас появилась возможность узнать все из первых рук!

Когда люди представляют себе древнегреческих богов, они видят их сидящими на престолах или расположившимися на роскошных ложах. Однако из дневников Зевса мы узнаем, что жизнь небожителей была трудна и сурова, ведь работа по созданию и обустройству мира требовала огромных, титанических усилий. Боги, как и люди, могли ошибаться, им были не чужды такие чувства, как любовь и ненависть, доброта и зависть. И хотя их время ушло, они еще вполне могут вернуться, чтобы посмотреть, как мы, люди, распоряжаемся созданным ими миром...

Впервые на русском языке! Еще один великий роман от авторов серии «Проклятые короли».

---

Вы, к кому я обращаюсь, кто помнит мое имя и живет в краях, где ваши предки воздвигли мне храмы, наверняка считаете устарелым и смешным напоминание о запрете на использование человеческой плоти. Такого, уверяете вы, уже не существует, разве что случается эпизодически у некоторых первобытных племен южного континента, у остатков исчезнувших рас.

У вас короткая память или плохое зрение. Вы забываете, что уже в вашем веке, в середине вашего века один из самых могущественных народов, не удовлетворившись истреблением без боя миллионов мужчин и женщин, воспользовался волосами и костями свежих трупов, чтобы извлечь из них жиры, кислоты, сделать мыло. Так что есть среди вас люди, которые мылись, вернее, считали, что моются, мылом из человечины; и есть люди, сделавшие своим долгом или удовольствием поругание во врагах, которых себе выбрали, самой человеческой сути. И эти люди ходят по земле, действуют, руководят, выбирают ассамблеи, заседают в советах народов.

Химия не оправдание мерзости, и невежество не защита от последствий преступления. Так же коллективное подчинение законам меньшинства не снимает вину с народной массы, поскольку в подчинении есть согласие.

Угрозой, которая день и ночь кружит над вашим родом, вы обязаны этим чудовищно запятнанным рукам.

Покуда не угаснут поколения, увековечившие это преступление, или те, кто невольно в нем участвовал, над землей людей будет нависать великая опасность из-за гнусного нарушения божественных законов.

Послушайте историю детей Ликаона; она вас все еще касается.

Сыновья Ликаона

Сразу после того, как Тантал в Преисподней был закован в цепи, я торжественно собрал на Олимпе всех богов и сказал им:

— Ступайте к смертным и возвестите, что я строжайше запрещаю им есть человеческую плоть, пусть даже под видом жертвоприношения богам. Их род и так уже запятнал себя слишком многими злодействами, а это ставит под вопрос сам договор, который связует нас с Судьбами. Объявите смертным, что если они примкнут к Танталову преступлению, то будут уничтожены.

Мое послание было доставлено каждому народу, каждому селению, каждому племени.

Но после наказания Тантала пристрастие к человечине у смертных не исчезло, как и после наказания Прометея огонь остался в руках людей. Четвертая раса, нарушив мои запреты, пожирала собственных сыновей.

Мне доносили, что в таком-то месте воины ели своих поверженных противников, полагая таким образом удвоить свою храбрость или уберечь себя от ран. В другом месте после церемонии заклания юноши или ребенка их плоть примешивали к праздничной похлебке: так никто лично не был ответственным за людоедство. Вся община исполняла запрещенный ритуал, и только случай выбирал тех, кому в похлебке доставалось человеческое мясо. В других местах умертвляли девственницу, чтобы из нее не вышла новая жизнь, а сохранилась в пользу старцев племени. Повсюду извращали мои повеления в обманчивой надежде похитить бессмертие.

Так я и узнал, что в самой Греции, в милой моему сердцу Аркадии некий царь заставляет тайно приносить в жертву ребенка, взятого из народа, и съедает его.

Этот царь, по имени Ликаон, властный и могучий правитель, имел от своих жен пятьдесят сыновей. Чтобы лучше удержать своих подданных в подчинении, он называл себя большим другом богов и утверждал, что путешественники, часто останавливающиеся за его столом, не кто иные, как навестившие его боги.

Случай показался мне слишком серьезным, чтобы доверить кому бы то ни было его расследование. Я принял человеческий облик, скрывшись под личиной нищего старика. Мой плащ из грубой шерсти был весь изношен, истерт, грязен; я был бос и опирался на высокий посох, отполированный потом в том месте, где его касается рука; моя поступь была медленной, а спина согбенной.

В таком виде я появился в жилище Ликаона, где попросил крова и пищи. Слуги отвели меня к царю; тот отнесся ко мне с большим почтением, велел предоставить мне пышные покои и задать пир в мою честь.

— Это чересчур, владыка, — сказал я ему. — Такому убогому бродяге, как я, вполне хватило бы лепешки с зубчиком чеснока да соломы в уголке твоих конюшен.

— Бедняков, которые стучатся в мои двери, здесь всегда принимают как богов. Я не задаю им вопросов и не выведываю секретов.

Он говорил громко и напыщенно, чтобы слышал весь двор.

«Вот человек, который полагает, что лжет, но вскоре весьма удивится», — подумал я.

Однако сыновья Ликаона, желая узнать, обманывает их отец или же боги и впрямь толпятся у его ворот, задумали жестокую хитрость. Сорок девять из них сговорились зарезать и выпотрошить пятидесятого, маленького Никтима, которому было всего несколько лет, и смешать его внутренности с козьей и бараньей требухой, варившейся в котле для пира.

— Если старый попрошайка и впрямь бог, то он заметит эту проделку и покарает Ликаона, — шептались сорок девять братьев. — А если нет, значит, отец нас обманывает и мы можем его свергнуть.

Все уселись за огромный стол, сделанный из дубовых досок толщиной в два пальца. Ликаон усадил меня на почетное место, сам сел справа от меня, затем сорок девять его сыновей — в порядке старшинства. Принесли котел. Слуги черпали оттуда и разливали по мискам похлебку, где в горячем масле и пряностях плавала требуха. Склонившись над своей миской, я почувствовал, как на меня уставились сорок девять пар глаз. Я поднес ложку ко рту... и внезапно, выпрямившись, опрокинул разом стол, тарелки и котел.

— Негодяи! — вскричал я. — Вы захотели накормить меня человеческой плотью и приобщить к вашим злодействам! Твои сыновья погубили тебя, Ликаон, желая разоблачить твою ложь. Ибо сегодня бог, царь всех богов, и вправду сел за твой стол. А вы, негодяи, достойные сыновья недостойного отца! Я не вижу самого младшего вашего брата; вернее, я вижу перед собой его внутренности, которые упали в пыль, миновав ваши желудки! Я воскрешу вашего брата Никтима и дам ему место среди бессмертных, ибо частица его плоти коснулась моих уст. Но вы знаете о каре, которая вам уготована, вам и всему вашему роду...

Я не успел закончить. Кара уже обрушилась. Свет над Аркадией и всей Грецией, над островами, над морем и над всей этой частью мира стал вдруг невыносимо ярок; воздух обратился в сплошное пламя и лучи; нестерпимый жар высушил ручьи, в одно мгновение превратил весенние деревья в осенние. Гигантский раскаленный шар, увеличиваясь с каждой секундой и отливая голубизной по мере своего приближения, мчался к земле. Моя молния была тут ни при чем, я и сам дрожал.

— Солнце падает на нас! — завопили сыновья Ликаона, а также весь народ Аркадии и все люди до обоих горизонтов, от Иберии до Индии.

Но падало не Солнце. То был его сын.

Падение Фаэтона. Погибшее светило

У Гелиоса-Солнца был сын; я верно выразился: был. Этого сына звали Фаэтоном, то есть Блистающим.

Однако, когда разлад воцарился среди людей, извратив их мысли и поступки, то же самое случилось и среди небесных тел. Все сцеплено друг с другом, повторяю вам, все связано в мироздании. И вы должны рассматривать это не как извинение вашим излишествам, но скорее как предостережение: не вносить смуту в космос.

Фаэтон завидовал своему отцу, гораздо более крупному, более сильному, более яркому, который каждое утро с золотыми поводьями в руках отбывает на своей колеснице, чтобы обогнуть весь мир. Фаэтон завидовал его лучезарному великолепию, его уверенному виду, его способности все видеть на земле, а также тому, что Гелиосу поклоняется все живое, что радость наполняет людей, животных и растения, когда его кони появляются из небесных врат, распахнутых розовоперстой Эос, Зарей. Фаэтон завидовал гимнам всеобщей благодарности, что возносятся к отцу на протяжении всего его пути, и даже грусти, которая распространяется по миру, когда пурпурные колеса солнечной колесницы исчезают на западе.

Довольно часто Фаэтон просил своего отца, чтобы тот позволил ему один день, всего один, прокатиться на его колеснице. То он умолял, то злился и дулся. Разве не видел он миллионы раз, с отдаленнейших времен, как Гелиос правит своими конями? Он приглядывался к каждому из отцовских движений. Ночью крутился возле колесницы, знал, как там держаться, куда ставить ноги, каким движением руки сдерживать скакунов или же поторапливать, чтобы их галоп всегда был ровным. Сколько же времени ему еще ждать? Он ведь уже вполне взрослое светило. Неужели его навсегда оставят в бездействии, подобно его сестрам Гелиадам, маленьким, едва заметным звездочкам? К чему быть сыном Солнца, если не суждено услышать хотя бы отголосок восхвалений?

Гелиос всегда отказывал. А потом, в то утро... то ли из-за усталости, то ли из-за доброты или слабости... в общем, он позволил убедить себя, как я сам позволил Танталу обмануть себя. Но он дал Фаэтону тысячу наставлений.