Эрик Миллер - Права животных и порнография

• Название: Права животных и порнография
• Автор: Эрик Миллер
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Эротика
• Год: 2006
• ISBN: 5-8370-0416-5

«Права животных и порнография» — сборник невероятных историй, в которых люди и животные в качестве действующих лиц выступают на равных в самых неожиданных комбинациях.

Эта книга — артистический жест, художественная провокация, балансирующая на грани фола и устоявшихся представлений о приличии. То, что на первый взгляд может показаться всего лишь черным юмором или грубой эротикой, на самом деле — приговор. Немилосердный приговор человеку, посягающему на главенство в стае божьих тварей и самонадеянно примеряющему на себя венец царя зверей.

Рассказы Дж. Эрика Миллера вводят читателя в «прекрасный новый мир» непристойного… А тот факт, что пишет он в утонченной манере рубщика мяса со скотобойни, делает его рассказы только выразительнее.

---

Старикан возвращается, прихрамывая. Промочил ноги и не заметил.

— Неужто думаешь поймать?

А он в ответ:

— А то!

Ест кровавое мясо. Смотрит в окно.

Ночью в лесу что-то угрожающе трещит. Неделю назад я бы подумал, что это всего лишь олень или лось. Теперь я не столь в этом уверен.

Недосыпаю. Сны преследуют даже въяве. В лицо светит солнце, и я не могу посмотреть на лес, где с ветвей свисает мох и упорствует тьма, где запах земли ослепляет. Я так слабел уже и раньше, это бывало. Во время всякой кампании случается минутная слабость. Но слабость — это то, что трезвый ум должен превозмочь.

«Превозмогай, — говорю я себе. — Рассуждай здраво. Возьми себя в руки. Превозмогай».

Решаю действовать. Моего старикана я люблю, но то, что он делает, — ненавижу. Когда, час подождав, я иду вслед за ним в лес, я сам не знаю, ведет ли меня любовь к нему или ненависть к тому, что он делал и собирается делать. Не знаю, намерен ли я убить в нем обреченное животное или злобного зверя.

Я даже не знаю, иду ли я с уверенностью, что я — преследователь или преследуемый, и существо, на которое отец охотится, на самом деле не охотится ли на меня, используя отца как наживку.

По всем этим вопросам в моем уме нет ясности.

Я знаю только то, что в лесу мы встретимся, и я сломаю старикану шею.

Я уже делал это — и с людьми, и с животными, чтобы прекратить ту или иную напасть. И я перехожу мост с этой единственной мыслью в мозгу.

Прошлой ночью и утром шел легкий дождик, и свежие следы легко различимы.

Лес темный, густой и пахучий. В воздухе гул насекомых, шорохи мелких животных, а иногда слышно, как кто-то большой и тяжелый уходит, чтобы не попасться на глаза. «Сохраняй ясный ум, — говорю я себе, — и двигайся вперед. Шаг за шагом».

Вижу рощу редких осин, всю пронизанную солнцем. Отцовский след здесь сворачивает, и я тоже. Вот он в пятидесяти ярдах, лежит у большого пня, руки сложены на груди, мешок и ружье прислонены рядом. Приблизившись, я уже слышу его дыхание, глубокое и редкое. Оглядываюсь. Деревья неподвижны. Отец неподвижен. Мне кажется, я слышу его сердце. А может, это бьется мое. Или сердце того существа. На миг я представляю себе, что я и есть тот йети, которого ищет отец. Представляю себе, как, встав над отцом, протягиваю к нему огромные черные ладони и без особого усилия поворачиваю ему голову, пока не треснет шея, и все не закончится.

Все три наших сердца я слышу как одно.

По лицу старика бежит маленький черный муравей, и до меня вдруг доходит, что он сейчас умрет — умрет просто так, когда ему уже не причинить большого зла этому миру. До меня доходит, что если то существо и смотрит из чащи леса, оно в безопасности, и оно это знает.

О'кей, говорю я. Ладно.

И ухожу.

ГОЛОД

Однажды он поделился с другом тем, что испытывает склонность к анальному сексу, и тут же его заклеймили прозвищем «жопоёб». Словечко это он возненавидел. Что касается самого влечения, то объяснить себе его он не пытался. Практиковал это всегда в темноте и в темноте потом всегда мылся под душем. Воспринимал себя в этой связи с самоиронией: ведь даже к процессу еды, не говоря уже об испражнении, он чувствовал отвращение. По этой причине он был очень тощим, жил почти исключительно на протеиновых коктейлях и салатах. Его жена, напротив, растолстела ужасно. Полового общения у них уже больше года не происходило вовсе.

В своем обжорстве она винила серию выкидышей и медицинский прогноз на будущее, что детей у них никогда не будет. Когда они встретились, она была пухленькой, но с тех пор стала просто громадиной. Он смотрел порнушку по кабельному ТВ и мастурбировал, и это длилось уже так долго, что порнушка перестала возбуждать, и тогда он предпринял отчаянную попытку полового воссоединения с женой, попробовал возобновить все же какой-то контакт с нею. Она спала на боку. Он пихал и толкал ее массивное туловище, пока она не повернулась почти на живот, затем он задрал на ней рубашку. Икры у нее были толщиной с его бедра, а бедра — как у него талия. Похоть превозмогала в нем отвращение. Думал лишь об одном — как он проникнет в это грязное место внутри нее. Кожа ее ягодиц была вялая и вся в ямочках, к тому же оказалось, что, как ни тащи их в разные стороны, отверстия не найти. У него сразу все повисло, сидел, смотрел.

Что-то надо было делать.

Он устроил себе на работе двухнедельный отпуск по болезни и попросил приятеля подъехать с запасными ключами от машины в назначенный день на то место, где они отдыхали раз в год с палаткой. Тайком сложил все нужное в багажник. Потом вывез жену в горы под тем предлогом, будто они едут по ягоды и грибы. Она была из мясоедов — набивала утробу беконом и сосисками, даже на завтрак доедала вчерашнее мясо, так что не очень-то ее поездка и влекла. Всю дорогу жаловалась на голод. Это вызывало у него попеременно то жалость, то злость. Когда приехали на место и припарковались, он вылез и бросил ключи в бензобак.

Его и самого это в первый момент ошеломило.

— Ну вот, — сказал он, — теперь мы возьмемся за это вместе. Будем жить здесь две недели, питаясь одними грибами и ягодами, и этим собьем тебя с накатанной дорожки, а то зациклилась, жрешь прорву пищи, от которой толстеют.

— Он произнес это в точности так, как репетировал и, увидев, что ее рот (щелка в горах плоти, которые прежде были щеками) раскрылся, экспромтом добавил:

— Такое вот сделаем почти что хирургическое вмешательство.

В палатке ее всхлипывания не давали ему спать полночи. А у него была зависимость от снотворных таблеток. Когда он эту свою привычку проанализировал, решил, что все дело в звуках, которые производит ее организм, в бурчании у нее в желудке и других перемещениях внутренних газов, однако, если честно, то он знал, что его проблема куда глубже. Так или иначе, но он взял с собой кучу таблеток, чтобы не мучиться четырнадцать ночей. Принял две и сладко заснул, чтобы от ее завываний и сотрясений массивного тела не страдать чересчур долго.

Весь день потом она пребывала в апатии, и ему приходилось напоминать себе, зачем он это затеял. Все ради будущего: сейчас они терпят страдания, а потом станут пожинать плоды.

— Ты не понимаешь, у меня ведь особый голод, — говорила она.

— А ты не понимаешь, что я хочу с тобой не только спать рядом. Я хочу хотеть тебя. Хочу, чтоб было так, как раньше, когда мне стоило подумать о тебе, и у меня сразу стоит.

Она хмыкнула и отвернулась, возможно, услышав слово «стоит». Он подступил ближе.

— Хочу при всяком взгляде на тебя думать, как же мне сильно хочется тебя выебать. Да, выебать тебя!

— Я страшно есть хочу, — вскричала она и разразилась слезами.

— Пожалуйста. Это нормально. От этого мы оба станем лучше. Я повезу тебя на Виргинские острова. Ты влезешь в купальники, в которые не влезала годами. Мы будем валяться на пляже под солнцем, и все будет прекрасно. Отныне и навсегда наша жизнь пойдет по-другому.

Он это представлял себе так: утро они будут начинать с грейпфрута. Холодильник набит бутылками с водой, фруктами и овощами — всякими виноградами, киви, клубникой; кроме того, там будет салат, помидоры и морковь. Он даже чуть-чуть проголодался, стоило подумать обо всех этих вкусностях. Тогда он стал думать о ее заднице — какой она была когда-то и какой станет вновь, — и мысль о том, как он ее будет трахать, оказалась такой же возбуждающей, какой была в тот раз, когда впервые пришла ему в голову.

Он взял ее за толстую руку.

— Две недели — да разве это цена за изменения, которые потом останутся на всю жизнь!

— А что будет с рыбками? — спросила она.

— С чем?

— С нашими рыбками.

— А, черт. О них я как-то не подумал. Пожалуй, к нашему возвращению от них останутся скелетики. Ну, купим новых. Вот, возьми, поешь ягод. Вкуснющие.

Вторая ночь прошла почти как первая, только теперь она не хныкала, а стенала. Он принял на полдозы таблеток больше и все равно, казалось, никогда не уснет. В душу закралось застарелое раздражение, он начал на нее сердито поглядывать, но затем сознание затуманилось, и он подумал, что, если на секунду все от себя отпустит, заснет. В палатке было слишком жарко, и стоял странный запах. Он сказал себе, что это все не важно; сказал себе: спи. В конце концов вынул еще таблетку, и тут уже окончательно отбыл, хотя в таком диком количестве таблетки дали чувство некоторой дурноты.

На закате следующего дня она сидела сгорбившись, очень бледная и, закусив губу, старалась не плакать. Он подумал, что ее щеки, вроде, немножко стали потоньше, и улыбнулся. Он набрал грибов и преподнес ей сюрприз: бульонные кубики, которые он тайно взял с собой и теперь заправил ими воду в кастрюле над костром.

В ту ночь в ее желудке завывало столь чудовищно, что он проснулся. Снаружи слышалась суетливая беготня, как будто она своим бурчаньем в животе распугала в лесу все зверье. Заснуть больше не удалось, хоть он и принял еще таблетку.