Владимир Кашин - Тайна забытого дела

• Название: Тайна забытого дела
• Автор: Владимир Кашин
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Детектив
• Год: 1987

Украинский писатель Владимир Кашин хорошо известен широкому кругу читателей. В 1982 году в издательстве «Советский писатель» вышла первая его книга «Справедливость — мое ремесло», рассказывающая о работе сотрудников уголовного розыска. Во второй книге также повествуется о мужественных работниках милиции и прокуратуры, стоящих на страже социалистической собственности, об их нелегком, опасном труде. Центральным героем всех романов является инспектор уголовного розыска Дмитрий Коваль.

---

Когда попадался материал из его родных мест, с зеленой Полтавщины, он чувствовал себя так, словно встретил близкого человека. Даже названия местечек и сел волновали его — ведь слышал он их впервые еще в детстве, на берегах родимой Ворсклы: Белики, Бутенки, Кишеньки, Кобеляки, Маячка, Перегоновка, Вильховатка, Бреусовка, Китайгород… А вот документы двадцатого года об организации на Полтавщине местных ревкомов: Кобелякский уезд, Миргородский, Лубенский, Гадяцкий, Кременчугский, Хорольский… Коваль жадно вчитывался в эти бумаги: что за люди незадолго до него жили на родной земле, чего жаждали, по чьим тропам прошел он своими босыми ногами?..

В архиве министерства фамилия Гущака упоминалась в связи с ограблением банка. Значит, надо заглянуть в реестр, где речь идет об охране социалистической собственности.

«Инструкция по борьбе с кражами соли на промыслах».

«Ограбление магазина Внешторга».

«О приблудном скоте. Постановление Совнаркома».

«Владелец шахты — бандит. Сообщение Донецкого губрозыска».

«Ограбление промбанка в Екатеринославе».

Подполковник Коваль вчитался в это последнее сообщение. Шесть вооруженных бандитов. Захвачено более десяти тысяч долларов, шесть с половиной фунтов стерлингов, семьдесят семь тысяч в советских знаках, облигации хлебного и выигрышного займов…

Разочарованно захлопнул папку. Не то! И фамилии не те, и место действия, время — сентябрь двадцать третьего года, а ему нужен конец двадцать второго и начало двадцать третьего.

И снова папки, подшивки… Но вот — под сообщением об ограблении екатеринославского банка — несколько аккуратных, с сохранившимся золотым обрезом листков довольно плотной бумаги, и на первом из них напечатано прыгающим машинописным шрифтом:

«Дело гр. гр. П. А. Апостолова, Андрея Гущака и других…»

Коваль на мгновенье зажмурил глаза — когда человек чего-то очень хочет, ему может и померещиться — и положил на документы ладонь, словно боясь, что они исчезнут. Потом снова посмотрел на бумаги — пристально, недоверчиво. Нет, не померещилось!

Сообщение об ограблении банка, протоколы допроса жены и дочери председателя правления банка Апостолова, который исчез вместе с ценностями, донесения агентов уголовного розыска, протокол допроса арестованного через некоторое время Апостолова, сообщение командира резервного батальона губмилиции Воронова об уничтожении банды Гущака на хуторе Вербовка…

Дознание вел инспектор губрозыска Решетняк. А постановление о прекращении следствия, поскольку единственный живой участник ограбления Апостолов оказался не в своем уме и был помещен в психбольницу, вынес инспектор Козуб. В левом верхнем углу сохранилась чья-то выцветшая резолюция «Согласен» и неразборчивая подпись.

Коваль пристрастно рассматривал каждый документ, пытаясь найти то, что нужно было ему сейчас из этого забытого дела. Самый достоверный документ не может рассказать больше того, что в нем написано, и все же подполковник должен был увидеть и прочесть нечто, как говорится, между строк.

Он словно родился на свет для того, чтобы видеть больше других. И то, мимо чего люди проходили, не задумываясь, в его памяти непременно оставляло какой-нибудь след. Если представить себе память человеческую как хранилище, где на многочисленных полочках откладывается информация, то в памяти Коваля было таких полочек великое множество. Натренированная годами, она становилась все вместительнее. Ей помогала необычайная наблюдательность и исключительное чутье, которое схватывало и фиксировало именно те подробности, те характерные приметы и особенности вещей и явлений, которые впоследствии оказывались исключительно важными.

Но в деле Гущака одной интуиции было мало. Перечитав документы, подполковник почувствовал, как расширяется круг его поисков. Архивы усложняли следствие, и в какое-то мгновенье Коваль не без горькой самоиронии подумал, что, может быть, в конце концов прав Суббота: не стоит придумывать себе лишнюю работу и рыться в «хронологической пыли». Но это было всего-навсего мгновенье. Оно промелькнуло, и подполковник снова склонился над бумагами.

Несмотря на многолетнюю давность события, он, по своему обыкновению, принялся составлять список участников, или, как он их любил называть, действующих лиц. Первым в этом списке был не Гущак, а председатель правления банка, бывший богач Павел Амвросиевич Апостолов. За ним следовали:

Арсений Лаврик, матрос, часовой, охранявший банк;

Ванда Гороховская, девица;

Апостолова Ефросинья Ивановна, вторая жена Апостолова.

Апостолова Клавдия, его дочь;

и наконец, вожак банды, ограбившей банк, — Андрей Васильевич Гущак.

Что он, подполковник Коваль, знает об этих людях? Немного. Банкир Апостолов сошел с ума, Арсений Лаврик, прозевавший грабителей, расстрелян, Гущак сбежал в Канаду, теперь вернулся и погиб под колесами электрички. А как сложилась судьба остальных? Живы ли они? Ведь с тех пор столько воды утекло и, пожалуй, не меньше — крови…

И внезапно подполковника осенило — словно молния мелькнула в ночи: а почему, собственно, закрыли дело Апостолова — Гущака? Ценности-то так и не были найдены!

И он составил второй список причастных к этому делу людей. Сюда были включены:

Решетняк Алексей Иванович, инспектор губрозыска;

Воронов, командир резервного батальона милиции, полностью уничтожившего банду Гущака на хуторе Вербовка;

Козуб Иван, старший инспектор бригады «Мобиль» Центророзыска…

Иван Козуб… Подполковник Коваль написал эту фамилию и имя на бумаге и вздрогнул… Не тот ли это знаменитый земляк, о котором слышал он еще в детстве?.. Он всмотрелся в подписи на документах. Ну и что? Где они, эти люди, и, если они даже живы и найдутся, что они смогут через столько лет добавить к изложенному в документах? Напрасный труд! Так ничего он и не узнает об окружении атамана Андрея Гущака.

Коваль отодвинул от себя бумаги. В голове воцарился хаос. Только одна мысль оставалась четкой и ясной: почему, почему все-таки закрыли это дело?! Пусть даже погибли грабители, но ведь ценности где-то остались, и колоссальные! Как же можно было их не искать?

Нужно составить схему по своему образцу. Ту самую, над которой кое-кто в управлении подтрунивает, но которая служит отличным подспорьем для интуиции, превосходно выстраивая и дисциплинируя рассуждения и умозаключения.

Схема была такова. Лист бумаги расчерчивался пополам. Левая сторона содержала три графы, правая — две. Первая графа предназначалась для ответов на вопрос: «О чем я узнал?», вторая — «Что это мне дает?», третья — «А на кой черт все это нужно?». Впрочем, третью подполковник только про себя так называл, а на бумаге писал несколько иначе: «Зачем это нужно?» С правой стороны содержались вопросы: «Что мне неизвестно?» и «Почему нужно это знать?».

Заполнялась схема не сразу, а в процессе розыска, и особенно важна была в начальный период. Постепенно появлялись новые вопросы и ответы, и они соединялись стрелками, рядом с ними возникали огромные — красные, синие, черные — вопросительные и восклицательные знаки. А затем, по мере того как разворачивался розыск и план его со всеми разветвлениями закреплялся и укладывался в сознании подполковника, бумажная схема теряла свое значение, и Коваль все меньше заглядывал в нее.

Жизнь сложнее каких бы то ни было предположений. Неведомый воображаемый преступник, воплощаясь во плоть, набирая конкретные приметы, как бы предъявляет свой, достоверный вариант событий и свою схему, которой необходимо придерживаться. И если уже в конце дознания подполковник случайно находил в ящике стола свои первоначальные схематические записи, то часто искренне удивлялся своим предварительным соображениям. Но без этих соображений и гипотез он, пожалуй, так и не встал бы на правильный путь.

Вот и теперь, когда ничего еще неизвестно и не на что опереться, он должен начать со своей привычной схемы. Расчертив ее прямо в архиве, Коваль записал также задания самому себе на ближайшие дни:

1. Выяснить, как сложились судьбы тех, кто были связаны с делом Апостолова — Гущака. С оставшимися в живых — встретиться.

2. Выяснить, как сложились судьбы сотрудников милиции, которые вели это дело либо так или иначе соприкасались с ним. С оставшимися в живых — встретиться.

3. Дать задание каждому члену оперативной группы.

…Едва дописав свой план, он услышал легкое покашливание. Поднял голову. Возле него стояла миловидная худощавая девушка — дежурная по читальному залу. Оказалось, что кроме него в зале никого уже нет.

В окна заглядывал поздний вечер.

— Мы закрываем. Прошу вас сдать документы.

Коваль встал и понес подшивки к столику, с которого их брал. На душе у него стало спокойнее. Ему казалось, что он все-таки нашел уже какую-то ниточку. Так, наверно, чувствует себя альпинист, когда на гладкой скале неожиданно нащупывает ногой еле заметный выступ.