Николай Андреев - За Русь святую!

• Название: За Русь святую!
• Автор: Николай Андреев
• Жанр: Альтернативная история

Февраль 1917 года. Мятеж в Петрограде подавлен верными престолу войсками. Петроградский Совет разгромлен, Александр Керенский погиб в бою. Худшая страница русской истории зачеркнута и переписана набело. Не будет ни бессильного Временного правительства, ни большевистского переворота, ни похабного Брестского мира. Весной 1917 года русская армия — впервые с начала войны в избытке снабженная всем необходимым, не разложенная пораженческой пропагандой — готовится к решающему наступлению на всех фронтах, а Черноморский флот — к Босфорской десантной операции. Мы поднимем русский флаг над древним Царьградом! Мы вернем кресты на Святую Софию! Мы омоем сапоги в Одере и Эльбе и будем печатать шаг по мостовым поверженного Берлина — под гром торжественных салютов, под ликующую медь победных маршей: «Смело мы в бой пойдем За Русь святую!..»

---

- Братцы, а ну-ка, вместе, разом, двинем! Доколе?!! - возопил какой-то солдат из угла. Его призыв подхватили и остальные.

И двинулись. Тех, кто пытался остановить толпу или хотя бы остаться в казармах, били или оттесняли в стороны. Керенский решил пойти вместе с толпой. Он пришел более или менее в себя, и желал с этой же минуты повести за собой народ. За революцию, к победе!

Павловцы двинулись, вышли на улицу: и остановились.

Прямо у казарм застыли ряды солдат. Стволы пулеметов смотрели прямо на двери казарм, - то есть прямо в самую гущу толпы. Винтовки были взяты "на изготовку". Некоторые солдаты даже прицеливались, выбирали себе мишени.

На переулке застыл бронеавтомобиль "Мерседес", этакий гоночный экипаж, облаченный в стальной саван. Пулемет "Максимум" торчал из пулеметной башни, готовый вот-вот разразиться очередью. Из двух небольших окошек, до того скрывавшихся за откидными люками, высунулись берданки.

- Стоять! Вернуться в казармы, иначе мы откроем огонь!

Керенский лихорадочно смотрел на происходящее, громко сглатывая. Он совершенно не ожидал, что за считанные минуты у казармы соберется сотни три или четыре солдат да еще бронеавтомобиль. Но павловцев-то было больше! Они должны победить! Идея поможет им одержать победу!

Александр Федорович хотел было начать очередную короткую речь, в надежде образумить пришедший отряд и перевести его на сторону борцов за демократию.

- Огонь, - раздалась команда откуда-то позади. Керенский похолодел: этот голос он узнал слишком хорошо. Кирилл Владимирович предал дело свободы…

В глазах лидера трудовиков все потемнело: тьма пришла вместе со звуком залпа…

Кирилл Владимирович закусил губу. Ему было по-настоящему больно видеть, как русские стреляют по русским - и это военную пору. Но он не знал, как действовать иначе. В октябре большевики сделают точно самое, а потом, в восемнадцатом и девятнадцатом начнут уничтожать уже и мирных граждан, а не только "беляков". Кирилл все же взял на себя ответственность стать палачом. Храбрости признаться в этом у него хватило, не то что у сотен других.

Полуторатысячная толпа, поредевшая, напуганная, потерявшая осознание происходящего, отступала в казармы. Люди бросали оружие, многие падали на землю, зарывая голову руками.

- Все оружие - изъять. Приставить сотню человек, в казармы не входить. Охранять только входы-выходы. Всякие разговоры с павловцами прерывать. В случае попыток любой агитации - открывать огонь. Исполнять. Всех офицеров и унтеров из казарм. Выяснить, кто стал зачинщиком бунта. Найти таких - и расстрелять. За измену России. Остальные - в грузовики, отъезжаем к Думе. Один бронеавтомобиль "Мерседес" должен остаться здесь. Для прикрытия. И помните: от ваших действий зависит судьба страны и войны.

Кирилл Владимирович нахмурил брови и помассировал виски - но только когда оказался внутри второго бронеавтомобиля, "Армстронга-Уитворта-Фиата". Сизов с усмешкой смотрел, когда садился, на его зенитную установку. "Будет теперь не залп "Авроры", а очередь зенитки - мельчает история, мельчает…"

Еще хуже пришлось Волынскому полку: среди ночи казармы были оцеплены броневиками и частями Особого полка, здесь же выставили батальон Гвардейского флотского экипажа.

Несколько горячих волынцев все-таки набрались храбрости и пальнули из окон, на что им ответили очередью из "Максимов". Тут же стало тихо.

Кирилл Владимирович прошел внутрь казарм во главе с двумя взводами матросов из Экипажа. Повсюду - люди в замешательстве. Под окном валялось двое трупов, под ними уже растеклась ужа крови. Этот вид, похоже, быстренько охладил пыл мятежных частей.

Однако тела валялись не только у окна: на полу и у стен лежали офицеры, избитые или раненые - сложно разобраться.

- Кто это сделал? - Кирилл кивнул в сторону избитых офицеров. - Я спрашиваю, кто? Какой мерзавец решил поднять руку на командира? Какой мерзавец, не выдержав вида буйствующей толпы и строгости приказа, поднял руку на офицера?

Волынцы молчали. В казармы заходило все больше и больше солдат, которых сюда привел Кирилл.

- Трусы, - в сердцах бросил Сизов - и тут же раздался револьверный выстрел.

Кирилл откинуло в сторону, он растянулся на полу, раскинув руки в сторону, закрыв глаза. На его мундире отчетливо виднелась дыра, проделанная пулей. Моряки из Экипажа, увидев павшего командира, уже вскинули винтовки, готовясь дать залп. Послышался мат: волынцы услышали все, что о них думают.

И первый залп: матросы стреляли вперед, в ту сторону, откуда прилетела пуля. Люди падали, запрокидывая головы, заваливаясь назад, хрипя или крича, матерясь и безмолвствуя. Русские убивали русских…

- Отставить, - выкрикнул…Кирилл! - Черт побери, отставить! Прекратить!

Еще несколько выстрелов - и стало тихо.

Сизов, не обращая внимания на продырявленный мундир (дыр было две: потом выяснилось, что звуки двух выстрелов слились в один), с широко раскрытыми глазами глядя на бойню, в которую превратилась казарма.

Двадцать или тридцать трупов, не меньше. Еще двое больше -раненых. Кирилл нервно сглотнул, зажмурил глаза: он не хотел, всеми силами противился картине, полной алых красок. Уже слишком много крови стоила эта революция. Но Сизов все же решил продолжать, он взял на себя ответственность, он поднял свой крест, который с каждым вздохом становился все тяжелее и тяжелее.

Кирилл потрогал двумя пальцами одну из дыр в мундире: пуля застряла в панцире Черепанова, который загодя надел Сизов. Металлическая пластина спасла ему жизнь. Но если бы он мог своею жизнью заплатить за чужие смерти, спасти сотни тех, кто уже погиб, и кому только предстояло погибнуть в жерле революции - Кирилл сделал бы это незамедлительно. Но ничего не дается так просто…

- Видите, до чего довели Вас глупость и проклятые агитаторы с провокаторами? Вы убивали людей на демонстрациях, теперь убивают вас. Запомните эту сцену. И когда кто-либо, когда-либо в вашей жизни станет призывать вас обернуть дула ружей ради блага революции, ради какого-то идеала - вспомните эту ночь. Может быть, это воспоминание направит вас по правильному пути.

Кириллу сжал кулаки и, демонстративно повернувшись к замершей в онемении и оцепенении солдатской массе, направился прочь из казарм, на ходу приказав:

- Здесь - делать то же самое, что и у павловцев. Никого не впускать и не выпускать. Не уходить отсюда. Только по моему личному приказу. Поняли? Личному!

На улице, вдохнув морозного воздуха, Кирилл сел в броневик. Завели грузовики. Путь теперь лежал к Таврическому дворцу, туда же должны были направиться кадеты, юнкера и надежные части - Кирилл решил, что надо сделать за Хабалова его работу.

Занимался рассвет. Первые лучи солнца освещали волнующийся город. Грузовики и броневики оцепили Думу, к которой стекались со всех концов города люди, не знавшие, что происходит и думавшие, что в Таврическом они найдут ответ.

А депутаты сами оказались в замешательстве. До них уже дошли известия о мятеже волынцев и павловцев, быстро подавленных усилиями Кирилла Владимировича Романова. К тому же нигде не могли найти Александра Федоровича Керенского: его жена сообщила, что муж поздно вечером направился куда-то, с полным решимости лицом. До этого кто-то ему звонил, кажется, из трудовиков.

Представители левых партий неистовствовали: они обвиняли всех и вся в предательстве народа, избирателей, тех, кто доверился Думе, в новом Кровавом воскресенье. Однако и они примолкли, едва пришла новость о мятеже в Кронштадте: матросы, давным-давно волновавшиеся, подняли красный флаг, перебили офицеров и немногочисленных верных строю сослуживцев и теперь заперлись на острове, громя все, что под руку подвернется.

Удар за ударом в дубовую дверь. Капитан первого ранга Сидорков встал у узкого окна-бойницы, выходившей на воды Балтики. Куски льда плавали по темной воде. Небо только-только начал озарять рассвет: редкие алые лучики прорезали тьму, кромсая ее на части, дарили надежду.

- Ух, гад! Заперся! Ломи, братва, ломи! - петли уже почти не выдерживали. Сыпалась штукартурка.

В Кронштадт как-то просочились вести о том, что запасные батальоны подняли мятеж, что народ вот-вот выйдет на баррикады, требуя мира и хлеба. И полыхнуло…

В крепости собрались самые горячие головы со всего флота, не нюхавшие дыма немецких линкоров и не попадавших под пули их пулеметов в десантах, не смотревшие на проплывавшие у самого борта мины. Безделье и муштра, вечное, опостылевшее однообразие: многих это может свести с ума, чаще же - может привести к тупой ярости, к желанию поменять, любыми способами поменять, чтобы не так, как раньше, чтобы хоть как-то иначе…

Матросы "поднялись", перебив всех офицеров, что пытались удержать их от восстания, предотвратить это. Началась бойня, избиение кучки людей толпой озверевших, опьяненных чувством безнаказанности (они-то еще не знали, что устроили за бунт запасным батальонам) балтийцев.