Александр Владимиров - Золотарь его величества

• Название: Золотарь его величества
• Автор: Александр Владимиров
• Жанр: Альтернативная история

Стать обычным золотарем только из-за того, что забыл одну из расшифровок понятия. Не страшно, лишь бы удача, да верные друзья были с тобой. И тогда стоит попытаться медленно и верно, "плывя по руслу реки" можно дослужиться до графского титула. Лишь бы Петр Первый не был против, а он то как раз не возражает.

---

О следующем увеселительном собрании сообщил лично сам Петр Алексеевич. Оно должно было состояться под самый новый год в доме боярина Курбатова, числа тридцатого. А пока наступала уже ставшей привычной рутинная жизнь золотаря, и Ларсон это понимал, как никто иной. Ельчанинова, напившегося на собрании до чертиков, и Андресу пришлось провожать его до дома. К счастью жил тот неподалеку. Уже знакомый денщик встретил их с распростертыми объятиями.

– Хвала Иисусу, что вы его привели, – молвил Тихон. – Я уж опасался, как бы он в дороге не замерз. Ведь слабость к вину князь сильную испытывает. Не может и дня без глотка прожить. Он взял Ельчанинова под руки и увел в дом. Затем вернулся.

– Вот тебе деньга, – проговорил денщик, доставая монету.

– Не надо денег, – отрицательно замотал головой эстонец, – Силантий Степанович, мой единственный тут друг.

– Тогда я тебя в Преображенское доставлю, ты только подожди чуток.

Денщик скрылся во дворе дома. Ларсон чуть не замерз, пока дождался. Ворота открылись. Появилась уже знакомые сани. Тихон, кутаясь в овчинный тулупчик, крикнул:

– Прыгай в сани.

Ларсона доставили домой. Денщик попытался еще раз отблагодарить эстонца, но тот сказал только одно:

– Обижусь!

А потом через пять дней было вновь увеселительное собрание. Приглашенные вновь веселились. Дым стоял коромыслом, звучала бесконечно мазурка, а те, кто не придавался танцам, играли в шахматы. Ларсон пробовал еще раз сыграть в четверные шахматы, но вновь (вернее сказать – опять) проиграл. Уроки, которые ему давали приходившие к нему в гости Ельчанинов, Квятковский и даже сам Меншиков, не помогали. Андрес надеялся, что когда-нибудь ему удастся освоить эту интересную, и куда более сложную игру, чем обычные индийские шахматы.

А наследующий день, вернее ночь, все праздновали новый год. В главном соборе Кремля состоялся молебен. Затем народ вывалил на улицы и был учинен фейерверк. Всюду звучали выстрелы. И все было так, словно Андрес вновь вернулся в свою эпоху, за исключением нескольких маленьких вещей, таких как телевизор, по телеканалам которого обычно кажут концерты и президентов, да салата оливье.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Кончились и праздники. 12 января государь получил депешу от посла, что находился в Дании. Тот сообщал, что удалось заключить союз, а в случае войны между Англией и Францией, Дания выступала на стороне России супротив Швеции. Король обязался дать Петру солдат и три драгунских полка.

Двадцатого января государь московский послал Шереметеву для советов судью воинских дел Стрешнева. В тот же день Апраксину были отправлены корабельных дел мастера Николас и Ян. Государь повелел ему построить до его приезда корабль и приготовить аж сто пятьдесят собачьих шапок и башмаков.

В конце января Петр отбыл в Бирж, где встретился с Августом. Там государь пообещал тому дать взаймы двести тысяч ефимок да двадцать тысяч войск.

Петр из Москвы, куда он вернулся восьмого марта, выслал девятнадцать полков под началом князя Репнина в Лифляндию, где они соединились с саксонским генерал-фельдмаршалом Штейнау близ Копенгаузена.

VIII

Переговоры с Саксонией прошли хорошо. Недоразумение вышло, когда на первую встречу с Августом, Петр явился в недавно пошитом костюме (образцом послужило одеяние, в котором под Нарвой появился Ларсон). От государя Московского не ускользнула усмешка саксонца, самодержец даже был убежден, что Август готов был прыснуть от смеха. И он бы сделал это если бы не военная помощь, которую хотел получить от Петра. Поэтому он просто сдержался, и жестом предложил присесть напротив него за стол.

Государь и сам чувствовал в новом костюме дискомфорт. Он больше думал о нем, чем о делах, ради которых приехал. Поэтому после получасовой, безрезультатной беседы, Петр предложил перенести встречу на завтра. Август видя, в каком положение тот находится, согласился.

Петр вернулся к себе. Почти весь вечер ходил и проклинал неизвестных ему мастеров, придумавших такие неудобные брюки и пиджаки. Алексашка только вздыхал, и иногда между паузами, которые делал государь, вставлял реплики:

– Мин херц не все что терпимо в Европе, не приемлемо у нас.

– Но ведь Август, король европейский, – парировал государь, продолжая ругать костюм.

Меншиков хотел, было сделать замечание, что под Европой он подразумевал Францию, Италию и Испанию (в Голландии и Англии они таких костюмов не видывали), но промолчал. Что ни говори, а Ларсон был из Шведских владений.

После очередной реплики Алексашки, Петр не выдержал и снял костюм. Хотел, было кинуть в камин, но передумал.

На следующий день на встречу с Августом государь явился в форме капитан-бомбардира. И к радости обоих (особенно саксонца) переговоры прошли успешно.

Когда же 8 марта Петр вернулся в Москву, возжелал он вызвать к себе Ларсона.

– Боюсь, что не получится государь, – проговорил Ельчанинов, что приглашен был в палаты царские, – болен он уже второй день. Лихорадка у него.

В прошлом все болезни, сопровождавшиеся подъёмом температуры тела, называли лихорадкой[26].

Ларсон простудился. Эти устраиваемые, почти каждодневные ванны и сквозняки, привели к неприятным последствиям. Аким даже жаловался кузнецу:

– Он что, не может потерпеть. Ведь лучше сходить в баню, чем мыться в бочке.

Мальчишка даже предлагал истопить печь, чтобы Ларсон мог в ней попариться, но тот категорически отказывался. Андресу казалось, что просто из нее не вылезет обратно. Он даже стал подозревать у себя клаустрофобию, которой раньше не было. Поэтому каждый день сам, иногда ему помогал Аким, таскал воду с реки. Супруга монарха была не довольна, что он, не смотря на мороз, проделывал весь путь до реки и обратно в расстегнутом сюртуке.

– Хоть бы тулупчик накинул, – говорила она, прислужнице, разглядывая Ларсона в окно. – А то не дай бог простудится. Сглазила?

В результате однажды утром он заболел. Сильный жар, все тело заломило, а сознание вдруг помутилось. Кажется, что вот-вот ноги перестанут слушаться. Ларсон что-то бормотал, бился в ознобе и катался по печи, отчего пришедшие, по просьбе Акима, Ельчанинов и Квятковский переложили его на широкую кровать, притащенную предварительно из дворца.

– Приятный человек, – прошептал полковник, накрывая того епанчей, – загадочный. Государю такие нравятся, и не хотелось, что бы мы его потеряли. Может лекаря пригласить?

– Немца? – уточнил Ельчанинов.

– Нет, русского. Иноземцы способны только кровь пускать.

– Аким, сбегай в стрелецкий полк. Найди там Ивана Емельяновича Спешнева. Да скажи ему, что Силантий Семенович Ельчанинов просил у него лекаря. Только давай, чтобы стрелой. Вон коня моего возьми. Да и нам с тобой Юрий надо выйти на улицу, мало ли он чем приболел. Иноземец все-таки.

Втроем они вышли на улицу. Ельчанинов проводил взглядом ускакавшего на коне Акима и проговорил:

– Лучшее средство от лихорадки – баня.

– Не буду спорить, – согласился Квятковский, – только существует одна незадача. Мы с тобой не уверены, что болезнь эта паром лечиться. Ему бы хлебного вина. Говорят, монахи его специально для этих целей сотворили. Сверху обтереть, да во внутрь налить.

– Что верно, то верно. Хлебное вино лучшая профилактика. Вот только, – тут Силантий Семенович, занервничал, – что-то у меня на душе неспокойно. Не правильно я поступил, решив, что должны мы с тобой больного покинуть. Должен ведь кто-то остаться с ним.

– Вот я и пойду, – сказал полковник и, отодвинув своего приятеля в сторону, направился к двери. – А ты Силантий стой здесь, жди лекаря, никого не впускай. – С этими словами он вошел внутрь.

Ларсон лежал на кровати и бредил. Полковник подошел к кадке, достал из кармана камзола чистый белый платок. Намочил его. Вернулся к больному и приложил к голове.

– Зачем, зачем, она мне изменила, – бормотал больной, – да еще с моим двоюродным братом.

Квятковский закачал головой, осуждая действия не знакомой ему женщины. Юрий понял, что сейчас в бреду, эстляндец выскажет все, что знает. Но тот начал произносить какие-то непонятные слова. Бормотал про Мерседес. Может так звали ту, что изменила Ларсону с его двоюродным братом? Затем стал бранить русских, за то, что те испоганили свои красивые города, превратив их в помойки. Последняя фраза для Квятковского была совсем непонятна. Как-то не вписывалась она в действительность. Полковник знал, и был убежден, что во всем мире, по крайней мере, в Европе, русские города были самыми чистыми и красивыми. Неожиданно Квятковский испугался. Страшная мысль пронеслась в голове:

«А вдруг это чума. Была же она лет, так сорок назад. Как никак с нечистотами золотарю приходится дело иметь. Хотя, – тут полковник машинально рукой махнул, – какой он к чертяке золотарь. Нечистот, как черт ладана пугается. Работу его Аким выполняет. Так что чума – это скорее бред, полный бред».