Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

• Название: Давайте напишем что-нибудь
• Автор: Евгений Клюев
• Издательство: Гаятри/Livebook
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-9689-0072-5

В новом романе Евгения Клюева, самого, пожалуй, загадочного писателя современности, есть только одна опора – Абсолютно Правильная Окружность из спичек. Прочна она или нет – решать читателю, постоянно зависающему над бездной головокружительных смыслов и, в конце концов, с ужасом понимающему, что, кроме как на эту Абсолютно Правильную Окружность из спичек, опереться в жизни действительно не на что.

Все в этом фантасмагорическом романе вывернуто наизнанку, все парадоксально, иронично – и вольный ветер подтекста совершенно сбивает с ног. Впрочем, вам не предлагается читать книгу – вам предлагается писать ее вместе с автором, создавая роман из ничего, из воздуха, из невидимой материи языка. И если по окончании романа у вас возникнет желание построить башню из птичьего пуха или корабль из пчелиного воска, это нормально. Так бывает с каждым, в ком просыпается дух веселого созидания, – не сопротивляйтесь ему: просто постройте башню из птичьего пуха или корабль из пчелиного воска.

---

– Позвольте спросить, как вы использовали внезапно настигшие Вас знания и опыт?

– Пока мы только доложили о них автору настоящего художественного произведения – в надежде на то, что он захочет и сможет положить конец всем этим безобразиям.

– Спасибо вам, дорогие выдающиеся ученые с мировыми именами, за интересный разговор!

– Всегда обращайтесь, если есть потребность!

Ну, что ж, дорогие мертвечане… похоже, что автор настоящего художественного произведения захотел и смог положить конец злоупотреблениям, молчаливыми свидетелями которых Вы стали, ибо как же иначе расценить все, что в данный момент происходит на этих страницах?

Впрочем, мы уже у цели. Перед вами – здание городской тюрьмы особенно бесчеловечного режима. Разгневанный народ входит в тюрьму без боя, ибо охранники со всей очевидностью чувствуют себя союзниками демонстрантов. Охранники обнимают и целуют штурмующих, фактически мешая им предаваться штурму. Штурмующие отпихивают от себя охранников, брезгливо вытирая рукавами губы и прочие поцелованные ими участки лица и тела.

А вот и места заключения наших национальных героев. Перед вами дверь в карцер Марты, заботливо отпираемая одним из охранников, – влажными своими губами охранник тянется к находящемуся ближе других штурмовику.

– “Новости с того света”. Что Вы испытываете сейчас, Зеленая Госпожа?

– Еще минуту назад я испытывала воздействие рентгеновских лучей на живой организм. Но в данный момент я пока ничего больше не испытываю, поскольку не понимаю, что вообще происходит…

– Происходит победа разума над невежеством, добра над злом, прогресса над стагнацией!

– Обычно в случаях, когда происходит победа разума над невежеством, добра над злом и прогресса над стагнацией, я испытываю большую радость. Ее, стало быть, я поспешно начинаю испытывать и сейчас.

– А вот и Ваши соратники: любимый всеми нами Ближний и… что это за женщина неземной красоты рядом с ним?

– Это Кузькина мать – после воздействия на нее рентгеновскими лучами. Будущая супруга Ближнего.

– Я… будущая супруга? Скажете тоже, Марта! Неужели Вы думаете, что я выйду замуж за ближнего своего? Зачем же подвергать его… подвергать его браку, когда сказано: возлюби ближнего своего!

Оставим их, наших национальных героев, за этими милыми препирательствами. Один из операторов сообщает нам, что за два квартала от городской тюрьмы особенно бесчеловечного режима наблюдаются подозрительные завихрения в небе. Кажется, к нам спускается Редингот, Японский Бог».

Появление Редингота в сиянии славы и в сопровождении Татьяны и Ольги вывело из строя телекамеры – сотрудникам информационной службы «Новости с того света» пришлось прекратить трансляцию передач с места эпохальных событий.

Змбрафль ликовал: Японский Бог спускался с неба, впервые имея на сахарных устах лучезарную улыбку. Жители Города Мертвых привыкли видеть его лицо сумрачным и встревоженным – и, между нами, им казалось, что Редингот – грозный Бог, безжалостно карающий правых и виноватых. На местных иконах его изображали сухим и изможденным, с орудиями пыток в руках: пронзительный взгляд Редингота буравил зрителей, а исходившее от всей фигуры сияние примораживало их непосредственно к месту преступления.

– Привет всем! – будничным голосом сказал Редингот, опускаясь на землю и ставя рядом с собой Татьяну и Ольгу. – Ну что, свершилось?

– Свершилось! – полетел ему навстречу глас народа, чуть не свалив Редингота с ног.

– Минуточку! – прямо сквозь глас народа продрался к Рединготу голос Комарова-с-ударением-на-втором-слоге. – Я опять насчет спичечного завода…

– Ах, нет… – сказал Редингот, вмиг устав. – Как же Вы мне надоели, Комаров-с-ударением-на-втором-слоге! Ну не требуется, не требуется больше спичек – понимаете?

– Жизнь моя потеряла смысл, – просто констатировал Комаров-с-ударением-на-втором-слоге.

И, громко топая, ушел в прошлое.

ГЛАВА 39 Повествовательное начало достигает своего конца в рамках отдельно взятого художественного целого

Тут самое трудное что… – взять художественное целое отдельно. Это потому трудно, что отдельно оно вроде бы и не существует: любое художественное целое встроено в литературный контекст эпохи – как ты его отдельно-то возьмешь, если контекст эпохи все вокруг загромоздил? Не вырывать же свое художественное целое из контекста эпохи! Тем более что литературные критики спят и видят подписать твоему художественному целому именно такой приговор: произведение, дескать, вырвано из контекста эпохи. И доказывай им потом, что ты просто хотел взять по праву принадлежащее тебе – отдельно!

Иными словами, надо соблюдать крайнюю осторожность, беря свое художественное целое отдельно, – чтобы, не дай Бог, ничего вокруг не повредить. А то как бы художники слов не запричитали в голос: «Вы потише тут – не видите, что своим художественным целым за наши художественные целые задеваете… разрушите ведь сейчас наши-то!» И правда: иные художественные целые до того хрупкие, что одно неловкое движение – и плакало то или совсем иное художественное целое навзрыд… Хуже всего, что потом уже ничего, как было, не соберешь, да и художники слов кочевряжиться начинают: дескать, мы уже не помним, за чем у нас тут что шло… Вы разрушили – Вы и возводúте заново! А кому ж понравится чужое художественное целое заново возводить?

Стало быть, хочешь не хочешь – прояви осторожность! Берешь свое художественное целое вот так вот аккуратненько – двумя пальчиками – и ставишь где-нибудь в сторонке, чтоб не очень в глаза бросалось. А уж потом делай с ним что заблагорассудится: отсекай все ненужное, как Роден, или добавляй все ненужное, как Церетели, – дело твое. Одно только помни: недалеко от тебя другие художники слов работают – так что смотри не размахивайся особенно: в литературном контексте эпохи все места заранее учтены. Не то потом захочешь свое художественное целое назад в литературный контекст эпохи поместить, а оно не лезет! И сколько ты руками ни маши насчет того, что именно тут раньше твое место было – и все влезало как миленькое, – никто тебе не поверит. «Не может быть, – скажут, – что раньше влезало, если теперь не влезает. Идите, – скажут, – ищите себе другое место в литературном контексте эпохи, в то время как тут Вам, голубчик, с Вашим художественным целым места нету!» И поставят на место твоего художественного целого какую-нибудь «Последнюю пядь» какой-нибудь Марины Мнишек, которая даже числительное «пять» правильно написать не может! А тебе тогда – хоть в газету бесплатных объявлений пиши: меняю, типа, место под дачную застройку в районе Клязьмы на место в литературном контексте эпохи.

Но, уж если тебе, художник слова, удалось сохранить и твое художественное целое, и твое место в литературном контексте эпохи, честь и хвала перу и топору твоему: смело тогда называй себя Толстым, Достоевским и Агнией Львовной Барто!

А что касается достижения повествовательным началом своего конца, то ведь повествовательное это начало ничем другим на всем протяжении настоящего художественного произведения и не занималось: увы, оно не стремилось к бесконечности (как делал Ваш покойный слуга) – оно до демонстративности бесстыдно стремилось к концу. Ну, и… вот вам, пожалуйста: результат, как говорится, налицо! Приехали… да только вот – с чем?

На итоговую общечеловеческую конференцию «Бренность и тщетность всех начинаний» были приглашены тысячи, а съехались единицы. Единицы эти разместились в зале таким образом, чтобы друг от друга отделяли их даже не свободные места, а свободные ряды. Возникало впечатление, что непосредственно перед тем, как единицы вошли в зал, они основательно перессорились и теперь не желали иметь друг с другом ничего общего. Когда на порог зала ступили также заранее приглашенные Рединготом Умная Эльза, Деткин-Вклеткин, Случайный Охотник и эскимос Хухры-Мухры, они прямо оторопели от открывшегося их пытливым взорам зрелища.

– Широко сидят! – громко прокомментировал ситуацию Хухры-Мухры и, обратившись ко всем присутствовавшим, спросил: – А покучнее-то чего не сели, все присутствующие?

– Мы же не знакомы еще, – оправдались те. – Вот познакомимся поближе – и сгруппируемся.

– Так знакомьтесь! – не понял проблемы Хухры-Мухры и представился: – Сын эскимосского народа.

– Дети разных народов, – представились все присутствующие.

– Вот и славно! – подвел итог сын эскимосского народа. – Теперь уже можно сесть и поплотнее.