Герман Нагаев - Пионеры Вселенной

• Название: Пионеры Вселенной
• Автор: Герман Нагаев
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1973

Трилогия Германа Нагаева «Пионеры Вселенной» продиктована целью показать в историческом аспекте зарождение в нашей стране космической науки и техники. Автору удалось не только занимательно и доступно рассказать о творческих поисках и успехах первых исследователей космоса, но и нарисовать запоминающиеся образы Кибальчича, Циолковского, Цандера, изобразить среду и обстановку, в которой приходилось жить и трудиться первооткрывателям космических трасс.

---

В зале послышались вздохи, шепот.

– Знали ли вы, для какой цели предназначались изготовляемые вами динамит и снаряды? – спросил первоприсутствующий, проникшийся к Кибальчичу уважением и симпатией.

– Да, конечно, это не могло не быть мне известно. Я знал и не мог не знать, – твердо сказал Кибальчич. – Вы видите, я не умаляю своей вины и ничего не пытаюсь скрыть. Я был на опытах по опробованию снарядов, как утверждал Рысаков, и читал лекции метальщикам, но я считаю нужным заявить здесь, что той личности, которая называется Тимофеем Михайловым, не было ни на опытах, ни на чтении этих лекций. Вообще я его ни разу не видел в квартире Гельфман.

– Вот это фунт! – шепнул сенатор Верховскому, – неужели Рысаков заврался?

– Очень возможно. Кибальчич говорил правдиво и очень умно.

– Вот то-то и оно. Вот когда они начинают себя показывать.

Первоприсутствующий вызвал Перовскую.

Накануне суда Софье Перовской разрешили свидание с матерью. Мать рассказала, что по Петербургу ходят порочащие революционеров слухи: их называют «убийцами», «извергами», «злодеями».

– Очень прошу тебя, Сонечка, хоть внешне предстать прилично. Я привезла тебе твое любимое черное платье и новые брюссельские кружева, их сейчас достать в Петербурге очень трудно, но я все-таки достала. Не отказывай мне хоть в этом.

Софья обещала матери и исполнила свое слово. Она вышла к барьеру изящная, гордая. Черное облегающее платье, отделанное ажурными кружевами, скрадывало бледность ее лица. Пышные волосы, забранные в пучок, делали ее выше ростом, стройней.

Как только Перовская вышла к барьеру, в задних рядах многие поднялись, женщины вооружились лорнетами, по залу пролетел шепот удивления:

– Скажите, правда ли, что она дочь петербургского губернатора?

– Да, да, дочка графа Перовского.

– Невероятно! Дочка самого губернатора – и цареубийца.

– А она недурна-с…

– Но главное – держится как!..

– Да-с, очень мила…

– Не могу поверить, чтоб такая скромная девушка и была замешана…

Первоприсутствующему пришлось позвонить:

– Ввиду вашего признания я приглашаю вас изложить подробнее ваше фактическое участие как во взрыве царского поезда под Москвой, так и в преступлении первого марта.

Перовская подняла голову. В ее миловидном, по-детски округлом лице с ласковыми голубыми глазами появилось выражение непреклонности:

– Я могу только повторить свои ранние показания. Я признаю себя членом партии «Народная воля» и агентом Исполнительного комитета, волю которого выполняла.

В дополнение к словам моего товарища Николая Кибальчича я замечу только одно: партия «Народная воля» отнюдь не считает возможным навязывать какие бы то ни было учреждения или общественные формы народу и обществу и полагает, что народ и общество рано или поздно примут эти взгляды и осуществят их в жизни. Что касается фактической стороны, то я действительно принимала участие в обоих покушениях, и первого марта, заменив арестованного Желябова, руководила метальщиками. А когда узнала, что царь не поехал по Малой Садовой, вывела их на Екатерининский канал, где и было совершено возмездие.

Зал замер. Все, кто с удивлением, кто с восторгом, кто с ненавистью, смотрели на маленькую гордую женщину.

Софья увидела злые глазки прокурора Муравьева. «Он безусловно потребует для меня смертной казни. А ведь когда-то мы вместе играли, резвились…» С презрением посмотрев на надменное лицо прокурора, она заключила:

– Я хочу еще заявить, что Михайлов и Гельфман никакого участия в террористической борьбе не принимали.

Первоприсутствующий понял, что симпатии зала на стороне Перовской и, увидев, что министр юстиции Набоков недовольно хмурится, объявил:

– У суда вопросов больше нет. Садитесь.

Перовская, провожаемая громким шепотом зала, села на свое место.

– Н-да-с, теперь я поверил, что эта женщина могла руководить покушением, – потянулся Верховский к сенатору. – На вид – ребенок, а характер железный!

– Подсудимый Желябов! – выкрикнул первоприсутствующий.

Желябов поднялся прямой и статный, кивком головы откинул с высокого лба длинные, волнистые волосы, решительно шагнул к барьеру. Он видел, как вытянулись шеи сановников, как старики приложили руки к ушам, чтоб лучше слышать, как замерли дамы, направив на него лорнеты.

– Я признаю себя членом партии «Народная воля» и агентом Исполнительного комитета, – громко и властно заговорил Желябов, – и эта принадлежность является следствием моих убеждений.

Я долго был в народе, но оставил деревню, так как понял, что главный враг партии – власти!

– Позвольте! Да кто же тут судит? – придвинулся сенатор к Верховскому. – Он так говорит, будто он судья, а мы, мы все подсудимые.

Первоприсутствующий зазвонил в колокольчик.

– Я должен предупредить вас, Желябов, что я не могу допустить подобных выражений.

– Но вы же допускаете подобные и даже более резкие выражения в наш адрес. Вы же в официальном документе – в обвинительном акте – утверждаете, что все подсудимые объединились в преступное «сообщество». А я считаю своим долгом заявить, что никакого сообщества быть не могло. Народно-революционная партия и ее Исполнительный комитет, как и их представители, ничего общего не имеют с выдуманным вами «сообществом».

– Позвольте, я призываю вас говорить о существе дела, – прервал первоприсутствующий.

Желябов откашлялся и продолжал с тем же воодушевлением:

– Так как убеждения партии, ее цели и средства достаточно подробно изложены моими товарищами Кибальчичем и Перовской, то я остановлюсь главным образом на организации.

– Я должен предупредить, – опять прервал первоприсутствующий, – я должен предупредить, что суд не интересуют идеи и теории партии, и я прошу говорить по существу предъявленных вам обвинений.

– Хорошо. Я несколько раз участвовал в подобных предприятиях и заслужил доверие центра – Исполнительного комитета. Мне было поручено руководство метальщиками. Изъявивших желание идти на самопожертвование было сорок семь человек.

Зал гулко ахнул.

Сенатор Пухов схватил за руку Верховского:

– Вы слышали? Сорок семь! А изловили двоих, да один убит. Выходит, сорок четыре гуляют с бомбами, а может, сидят здесь…

Первоприсутствующий схватил колокольчик… Желябов говорил долго и страстно, не обращая внимания на частые звонки и окрики первоприсутствующего.

– Черт знает что подумают иностранцы, – недовольно зашептались в первых рядах. – Желябов превращает суд в посмешище…

Но Желябов уже заканчивал.

– Вы судите нас, как преступников и злодеев, но мы не преступники, а борцы за дело народа. У вас власть и сила. Вы можете засудить нас и повесить. Но запугать тех, кто на свободе, – вам не удастся. Они будут продолжать борьбу. Вы можете нас повесить, но мы не дрогнем перед виселицей. Мы умрем с верой в победу. И народ вам не простит нашей смерти. Не простит! А последнее слово в истории – всегда за народом!

Желябов взглянул на собравшихся. Все молчали, словно окаменели.

Первоприсутствующий поспешил закрыть заседание.

Подсудимые уходили с гордо поднятыми головами.

6

27 и 28 марта судебный процесс продолжался, а 29-го днем в городе распространились слухи, что в 6 часов утра всем шестерым вынесен смертный приговор.

Стрешнев, узнав об этом, поспешил к Лизе и снова застал ее в слезах – она уже знала.

– Сережа, умоляю тебя, – сквозь слезы сказала Лиза, – поезжай к Верховским, может, узнаешь какие-нибудь подробности. Может, еще не потеряна надежда на помилование?

– Сегодня у меня не намечено занятий.

– Неважно. Поезжай просто так… придумай что-нибудь… тебя не выгонят.

– Хорошо, я поеду…

Когда Стрешнев вошел к Верховским, хозяева и гости уже сидели за столом. О нем доложили.

– Вот новый учебник, – смущенно заговорил Стрешнев, подавая книжку вышедшей к нему Алисе Сергеевне, – прошу вас передать это Машеньке.

– Вначале раздевайтесь, Сергей Андреич, и за стол, а потом поговорим…

Он вошел в столовую смущенно, отвесил общий поклон. К счастью, за столом были старые знакомые: сенатор Пухов и присяжный поверенный Герард. Появление его не вызвало неловкости.

Стрешнев скромно принялся за еду.

– Да-с, господа, присутствие заседало всю ночь, и только в шесть двадцать утра был оглашен приговор, – продолжал старый сенатор.

– Зачем же такая спешка? Разве нельзя было подождать до понедельника? – спросила хозяйка.

– Так желал государь. Вам рассказывали, что заявил Желябов?

– Будто бы сорок четыре бомбометателя остались на свободе?

– Вот именно! Государь страшно напуган. Двадцать седьмого, в большой тайне от всех, он выехал в Гатчину. Говорят, дворец оцеплен войсками и полицией.

– Да-с, дела, – вздохнул Верховский. – А все-таки мне жаль этих людей.