Александр Кучинский - Тюремная энциклопедия

• Название: Тюремная энциклопедия
• Автор: Александр Кучинский
• Жанр: Прочая документальная литература

В этой Энциклопедии сделана попытка информировать читателя о том, что его ждет, если он, к примеру, не стерпит кабацкого оскорбления и ответит на него по большому счету. Придется немного посидеть – вот и предлагаем вам ознакомиться с подробностями быта и основополагающими принципами тюремно-зоновского бытия.

Читателю предлагается антология знаменитых побегов, которые могли бы войти (если уже не вошли) в «золотой фонд» преступного мира. На земном шаре не существует тюрем и прочих мест лишения свободы, которые не знали бы дерзких побегов и не менее дерзких попыток к бегству.

Штурмы тюремных стен, захваты заложников, подкопы, перелеты на самодельных агрегатах, коварные подмены и переодевания – все это ждет читателя в данной книге.

Основной совет вы прочтете немедленно, в предисловии – дабы он не затерялся где-нибудь между строк этом материале…

---

Беда, если вагон переполнен. Сам трясся в полустоячем положении пять (!) суток из Крымской в Ростовскую область (около 700 км), подпитывая организм вонючей хамсой. Правда, в Керчи конвоир-узбек поддался уговорам и за десять рублей согласился принести братве две бутылки привокзального самогона. Стало веселей, но не легче…

Норма «купе» «столыпинского» вагона – 18 человек. Запросто могут разместить, опять же с помощью овчарок, кованых сапогов и приладов, в два раза больше.

Заводят и выводят – из «двери в дверь», из автозака в «вагонзак» (так называется «Столыпин») – и обратно. Несколько раз пересчитывают. В больших городах погрузка-выгрузка происходит где-нибудь на запасных путях, в стороне от людей; в провинции не стесняются: выведут на перрон вокзала и посадят на корточки – под дула автоматов и овчарочьи зубы.

Дальнейшие «похождения» на пути в зону продолжаются в пересыльных тюрьмах или в транзитных отделениях СИЗО. Именно в транзитных «хатах» и происходят, как мы уже говорили, разборки с обнаружившимися врагами, фуфлыжниками и стукачами. Вполне возможен и некоторый беспредел со стороны: первоходочники с набитыми «сидорами», в добротной «вольной» «кишкатуре» (носильных вещах) – объект для нехилой наживы. Это может быть и предложение обмена: серую робу на ваш джинсовый костюмчик, рубаху х/б на ваш модный батничек. Ватничек на батничек, одним словом… А могут и «наехать» при отказе…

На каждой пересылке шмон. Запрещенные предметы если не «отмели» в Выборге, «отметут» в Кирове (Вятке), прошел Вятку – в Перми уж точно «ограбят»…

Первоходочник в транзитке обуреваем мыслями о неизвестной ему зоновской жизни. Ажиотаж пересылки (все время кого-то дергают – вызывают – «С вещами!») действует и на крепкую психику… Бывалый зек готовится к зоне, расспрашивает по возможности тех, кто знает подробности «вариантов»: как работа? как кормят? как ведут себя «козлы»? силен ли ментовский произвол?.. Бывает, что зоны, как говорится, стоят бок о бок, а по режиму различаются, как Артек и Бухенвальд.

И вот – снова автозак. Он не переполнен, он за каких-нибудь двадцать минут домчит до ворот лагерного «шлюза», и снова изменится ваша жизнь – на этот раз конец («звонок») этой жизни (если, конечно, ничего не случится) точно определен приговором суда. В этом что-то есть мистическое; только особо избранным святым Господь открывает время кончины и перехода в иной мир. А тут – почти две тысячи грешников знают точный день и час своего перехода – в не менее, если так можно выразиться, иной мир.

Карантин

Вновь прибывших с усмешечкой рассматривают прапора, солдаты. Тут же тусуются деловитые зеки с нашивками на рукавах: «козлы» административной обслуги. Они заполняют какие-то бумаги, разговаривают с ментами как с равными, иногда даже на повышенных тонах. Это, так сказать, «вершинные», «горные козлы». Именно они – первые в очереди на УДО (условно-досрочное освобождение). Когда вас заведут в зону, вы навряд ли еще раз, до конца срока, встретитесь с этой частью лагерного мира. В карантинном дворике – оживление. За сеткой тусуются подосланные заинтересованными людьми «маклеры». Они предлагают разного рода бартер, уговаривают не сдавать на склад ничего (пропадет, мол…). И действительно – пропадает. При входе в зону сдаешь приличный костюм индпошива и новые итальянские черные туфли, а «по звонку» (окончание срока) получаешь того же цвета, но все иное: в твоих вещах уже кто-то «откинулся».

Впрочем, нынче на многих зонах (из-за нехватки финансов) «вольные» вещи не отбираются, казенную робу не выдают. Кожаная куртка, шаровары «адидас», кроссовки «Рибок» – все как на свободе… Более того, не хватает средств одеть ментов-стажеров: они тоже шныряют по зонам в кожаных куртках и т.п. На одной зоне их даже поколотили – перепутали с «бойцами» из враждебной группировки, уж дали оторваться стальными шконочными полосами…

Зоновская «милиция» тоже «нагоняет жути» на вновь прибывших. Для бывалых людей это дело привычное…

В карантине могут продержать несколько дней, фиксируют отрицаловку, «убалтывают» подходящих зеков в «козлятник».

Зоновский шмон не менее тщательный, чем тюремный. Тут есть мастера своего дела, пожилые контролеры с многолетним стажем. Эти «волки» ощущают купюры, как экстрасенсы. Контролер по кличке «Миноискатель» и не ощупывал вовсе: сразу доставал из потайных мест деньги, металл, наркоту. Изза этого бывали «непонятки» – шмонаемый был уверен, что его сдали с потрохами те, кто «заряжал».

Распределение

Распределение по отрядам, по работам происходит по-разному. Иногда это делают два-три человека: «хозяин», начальник «промки» (рабочей части зоны), «кум» (начальник оперчасти… Иногда собирается за большим столом целая кодла: кроме вышеперечисленных – медсанчасть (главлепила), директор школы, всевозможные мастера и начальники участков, отрядники и т.д.

Входящий зек называет статью, срок, специальность… Если есть – инвалидность.

– Журналист, значит? – говорит радостно «хозяин», поворачивая голову на толстой шее к начальнику промки.

– Ну что, – отвечает тот, – пойдет журналист на «журналы», резать будет…

А «журналами» назывались многотонные стопы листовой стали, подлежащие резке по невыполнимой, как обычно, норме.

На известной мне зоне особо котировались строители всех специальностей: было довольно много выездных объектов. Выгоднейшее дело – дешевый труд и «излишки» стройматериалов, из которых с помощью тех же подневольных строителей в короткие сроки можно сковырнуть небольшое ранчо у реки.

Распределили – и выдают матрас, постельное белье, кружку, ложку. Главшнырь ведет в отряд, передает зека завхозу, который точно определяет принадлежность зека к той или иной группе. Делает вывод: давать место или этот зек сам себе его найдет – после того, как представится «блаткомитету».

В бараке всегда найдутся люди, которые введут новичка в курс дела. Заискивающий барачный шнырь расскажет охотно о всех нюансах быта; какой-нибудь не вышедший по болезни на работу зек сообщит последние новости и заочно представит соседей. Из каких городов больше, из каких меньше, много ли «зверей» (азиатов и кавказцев); как кормят; в чем ущемляют; каков отрядник…

Вечером барак наполнится шумом и табачным дымом: вернутся из промки труженики…

Барак

Это каменное или деревянное здание – одноэтажное чаще, но если и пятиэтажное, все равно называется бараком. Такие же, по конструкции, шконки, как и в тюрьме: рама 1,8х0,5 м, ножки 0,5 м. Второй ярус – на высоте 1–1,5 м, бывает и третий… Но вместо продольных и поперечных стальных полос – чашек всего лишь обычная сетка – у кого простая, «солдатская; у кого „поблатней“ – панцирная…

Вечером, когда все на местах, в бараке стоит нескончаемый гул слившихся воедино голосов. Одни играют в азартные игры, в другом углу гоняют чифир; кто-то подельничает – режет самодельным резаком симпатичную шкатулочку, которую обменяет потом на чай; человек десять сразу хохочут над приколом; иные – крепко спят под этот, казалось, непереносимый гвалт. Табачный дым стоит столбом. Но все ко всему привыкли. Слава Богу, тепло. Окурки, бумажки бросают в проход между рядами шконок – шнырь уберет. Впрочем, в условиях табачного дефицита из окурков вытряхивается табачок в специальную баночку из-под какого-нибудь монпансье. Иногда устанавливается такой порядок: днем мусор бросается в мусорные ведра, а ночью, после отбоя, в проход. Но это тонкости…

Какой-нибудь котенок в бараке – частная и неприкосновенная собственность. Коля Ш., вернувшись после смены в барак, обнаружил, что у котенка Прапора, жившего возле шконки, выбит глаз и сломана лапка. Через полчаса был найден обидчик, которому Коля вогнал под ребро заточку, сделанную из отвертки. «Аж рукоятка сломалась!» Дело обошлось: котоненавистник отделался санчастью, Колю не сдал, вину свою признал, а котенок оклемался – хоть и хромал потом до самой смерти.

Угол барака – блатное место. Там обычно спит (живет) «смотрящий», авторитет. Рядом – его приближенные. Да и все нижние места имеют свою блатную степень – кроме разве что шконок у самого входа, на которых обосновываются «петухи» (это на строгом режиме). Кстати, нижнее место имеет, конечно, плюсы: можно прилечь на шконку вздремнуть, можно играть на ней в карты или в нарды, можно беседовать с кентом, попивая «купеческий» (просто крепко заваренный) чай. Однако есть и минусы: к чересчур общительному кенту все время приходят в гости, садятся на шконку, будят для разговора или чифирнуть – трудно отказать и тем более грубо. Не забудем, что «посылать на…» в зоне и тюрьме – тягчайшее оскорбление, иногда карающееся смертью. Верхняя же шконка как бы более «твоя»: ну кто полезет наверх пить чай?

Нынче на некоторых зонах нижние места продаются: нечем заплатить – спи весь срок наверху, куда завхоз положил. Конечно, уважаемого кента-землячка свои примут по-человечески, и без места он не останется; а что делать без поддержки?