Айбек - Навои

• Название: Навои
• Автор: Айбек
• Издательство: Изд. литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983
• ISBN: 4702570200—238

Роман «Навои» — одно из самых крупных произведений Айбека, издан впервые в 1944 г. Автор создал в своем романе исторически правдивый обрез замечательного сына узбекского народа — Алишера Навои — поэта, мыслителя, гуманиста. За это произведение Айбек в 1946 году получил Государственную премию СССР.

---

— Пойдемте, господин, познакомьте меня с вашим учеником, — поднялся Навои. — У нас, можно сказать, совсем нет настоящих мастеров в искусстве рисования.

Мирак Наккаш, широко раскрыв глаза, молча смотрел на поэта. Он знал, что Навои проявляет большую заботу и внимание к людям искусства, но все же был поражен интересом, проявленным великим поэтом, к молодому, никому не известному ученику. Навои недовольно спросил:

— То, что вы сейчас говорили, — правда?

— Разве господин когда-нибудь слышал, что его покорный слуга лжец?

— Если так, то почему вы колеблетесь?

Мирак Наккаш сдвинул на затылок свою остроконечную ермолку и почесал голову.

— Хорошо, я готов вас познакомить, — сказал, он улыбаясь. — Но вам незачем затрудняться. Я сам приведу Кемаль-ад-дина Бехзада. Быть принятым вами — для него великое счастье.

Навои попросил привести художника сегодня к вечеру.

Отправившись в диван, Навои приступил к исполнению своих каждодневных обязанностей. Он поздравил Ходжу Афзаля с высочайшим указом и услышал от него, что Шихаб-ад-дин назначен городским казием. Неожиданная новость очень рассердила Навои. Он даже не стал расспрашивать о подробностях этого назначения и вышел из дивана. Сев на коня, поэт отправился осмотреть внутреннюю отделку дворцов, которые Хусейн Байкара строил в саду Джехан-Ара. Когда он перед закатом солнца возвратился домой, Мирак Наккаш со своим учеником уже дожидался его. Навои ласково, как старший брат, поздоровался с Кемаль-ад-дином Бехзадом. Юный художник оказался рослым шестнадцатилетним юношей, одетым в домотканый халат. В его изящной фигуре гармонично сочетались красота и сила. Черные глаза, застенчивые и чистые, как у всех высоких душой людей, светились вдохновением. Увидя перед собой знаменитого поэта и великого государственного деятеля, юноша смутился.

Навои ввел обоих в комнату. Мирак Наккаш, раскрыв старенький кожаный футляр, один за другим подавал поэту рисунки своего ученика, исполненные каждый на отдельном листе. Навои взял в руки первый лист и с минуту внимательно разглядывал его. Потом он многозначительно посмотрел на Мирака. Прищурившись, поэт снова взглянул на рисунок и долго не отрывал от него глаз. Какая тонкая гармония красок, как прекрасны переливы лучей, разбегающихся по лазурному небу в час рассвета!

Взволнованный, и восхищенный Навои глубоко вздохнул. Он посмотрел на второй рисунок. Та же сила, но краски еще богаче, еще роскошнее. Вот изображение охоты. Газели как будто готовы соскочить с бумаги. Каждая точка на этом рисунке живет. Навои с бесконечным наслаждением любовался миниатюрой.

Взволнованный Кемаль-ад-дин переводил смущенный взгляд с поэта на своего учителя. Мирак Наккаш рассматривал рисунки с таким удовольствием, словно видел их в первый раз, хотя большинство миниатюр было создано у него на глазах. Ему не терпелось обменяться впечатлениями с Навои. Наконец поэт с искренней радостью поздравил молодого художника.

— В нашем старом мире, — с увлечением заговорил Алишер, — не было еще такого мастера, как вы. Достоинство вашего калама бесконечно выше всякой похвалы.

Кемаль-ад-дин Бехзад вспыхнул. Дрожащими губами он произнес:

— Не знаю, какими словами благодарить вас за ваше высокое внимание. Эти рисунки — лишь первые детские опыты ученика. Мое перо очень нуждается в указаниях учителей.

— Никогда не прекращайте учиться, — серьезно сказал Навои.

После вечерней молитвы поэт предложил Мираку Наккашу и его замечательному ученику угощение. За едой разговаривали о гератских художниках и их произведениях. Когда дастархан был убран, Навои снова принялся рассматривать рисунки Бехзада при свете свечи. Он внимательно вглядывался в каждую черточку, в тончайшие оттенки красок. При этом он указал Бехзаду на отдельные недостатки, которые мог заметить лишь человек, имеющий глубокие познания в живописи и одаренный тонким вкусом. Навои объяснял юноше, в чем сила и невиданная доселе красота его рисунка. Бехзад старался запомнить каждое слово поэта.

Стемнело, и живописец с молодым художником собрались уходить. Навои просил Бехзада почаще радовать его посещениями. Когда Мирак Наккаш был уже на пороге, Навои задержал его и шепотом сказал:

— Завтра непременно приходите ко мне; мы подробно обсудим, что нужно сделать, чтобы поддержать этот необыкновенный талант.

Глава одиннадцатая

Вокруг гарема царила тишина. Жены государя, обитавшие хотя и близко друг от друга, но в отдельных дворцах, отправились на той — торжественное пиршество — к одному из царевичей, связанному родством с царствующим домом. Большинство девушек-рабынь находились в Белом саду, в свите любимой жены султана, Хадичи-бегим; в гареме, не считая седоволосых старух, оставалось не больше двадцати женщин.

Расцвет весны. Высокие, стройные кипарисы, пышные фруктовые деревья, широкие лужайки, покрытые яркими цветами, узорная роспись зданий, словно соперничающая в сиянии солнца с цветущими лугами, — все это являло какую-то фантастическую картину.

Сказавшись больной, Дильдор не  принимала участия в сегодняшнем торжественном выезде Хадичи-бегим. Она сидела одна у открытого окна. Зевая и потягиваясь с болезненной истомой, девушка предавалась мыслям о разлуке с любимым.

Посланная Маджд-ад-дином в царский дворец как подарок султану, Дильдор чувствовала себя одинокой, чужой в этом роскошном дворце. Среди увеселений и пиров, о которых ей раньше приходилось слышать только в сказках, она ни на минуту не была счастлива. Тоска по дому, страстное желание вернуться к своей бедной, но честной жизни ни на минуту не покидали девушку.

Есть женщины, для которых любовь столь же священна, как вера. Отдаваясь влечению сердца, такие женщины предпочитают развалившуюся хижину бедняка царскому дворцу; простого одетого в лохмотья пастуха они не променяют на царевича. Всем своим существом они стремятся к одной цели: если цель недостижима, — они на всю жизнь избирают себе другом страдание.

Дильдор была одной из таких женщин. Роскошь, вино, разврат, сплетни, наполнявшие гаремную жизнь, не задушили в ее сердце чистой любви.

Однажды вечером дворцовые служанки взяли Дильдор из дома Маджд-ад-дина и привели ее в красивую, богато убранную комнату. Роскошь, царившая в доме и обращение окружавших ее молодых девушек испугали Дильдор. «Сколько хлопот из-за простой рабыни. Нет, за этим скрывается что-то недоброе», — боязливо думала она. Хотя домашние Маджд-ад-дина нарядили Дильдор в самые богатые одежды, здесь, во дворце, девушки раздели ее и заставили надеть другое платье; голову Дильдор кокетливо обернули кашмирской шалью, на руки надели золотые браслеты, пальцы украсили сверкающими перстнями. Потом Дильдор усадили на груду шелковых подушек и разостлали перед ней дастархан. Чувствуя себя как бы приговоренной к смерти, Дильдор не притронулась к сладостям.

Таинственно пошептавшись между собой, девушки убрали дастархан. Смеркалось. Вдруг дверь отворилась и вошла женщина. Дильдор бросила на нее быстрый испуганный взгляд. Вошедшей было лет шестьдесят. Худощавое лицо ее прорезывали глубокие морщины, но разряжена она была, словно молодая, желающая нравиться красавица. Дильдор слышала, как девушки, разговаривая между собой, со страхом и уважением говорили: «Сама Гульчехра-биби[72] велела так сделать» или таинственно шептали: «Гульчехра-биби зовет». Поняв, что это и есть та самая особа, Дильдор невольно поднялась. Старуха подошла ближе и опытным взглядом окинула девушку с головы до пят. Поправив на ней кашмирскую шаль, старуха притворно мягким голосом спросила:

— Как тебя зовут?

— Дильдор, — тихо ответила девушка, потупившись.

— Ты из деревни?

— Да.

— У тебя приятное имя, но недостаточно хорошее для такой красавицы, — улыбаясь, сказала старуха. — Если кто-нибудь спросит, как тебя зовут, говори — Дильдорхон-бегим. Сядь, душа моя.

Дильдор и старуха сели друг против друга. Старуха заговорила о правилах поведения и порядках, принятых во дворце. Она рассказала девушке о том, как следует себя держать в обществе султана, чтобы доставить ему удовольствие тонким обращением. Дильдор молчала..

Грудь ее стеснилась, она слушала, почти ничего не сознавая. Старуха позвала невольницу и велела приготовить постель. Потом она поднялась и, уходя, сказала:

— Спи спокойно, дочка, и ничего не бойся. Кругом полно людей, если тебе что-нибудь понадобится, позови раба.

В эту ночь Дильдор не сомкнула глаз. Утром пришли девушки. Они спросили, как Дильдор себя чувствует, и, видя, что она бледна, начали ее утешать:

— Не тоскуйте! Скоро привыкнете! Мы тоже это пережили.

После завтрака Дильдор насильно повели в сад. Ни благоуханные цветники, ни роскошные здания, ни серебристые хаузы, ни птицы в нарядных клетках — ничто ее не веселило. Погуляв немного с девушками, она вернулась и больше не выходила. Каждую минуту она ждала чего-то ужасного и ее бросало в дрожь.