Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты

• Название: Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: Сталкер
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 966-09-0049-Х

В эту книгу, подготовленную многолетним исследователем творчества братьев Стругацких Светланой Бондаренко, вошло множество НЕИЗВЕСТНЫХ текстов этих мэтров фантастики — черновики и ранние варианты известных произведений, сценарии и рассказы.

ВСЕ тексты публикуются ВПЕРВЫЕ.

Книга дополнена рисунками А. и Б. Стругацких на полях рукописей и снабжена подробными комментариями.

---

— Да, странно… — Госпожа Сневар кладет руку на руку инспектора. — Вам нужно быть очень осторожным, господин Глебски… Было бы ужасно, если бы с вами что-нибудь случилось…

— Вы думаете, что-нибудь еще может случиться?

— Кто его знает… У меня из ума не идут эти серебряные пули

— Да, вот… Мало нам хлопот, а тут еще и серебряные пули… Понимаете, госпожа Сневар…

— Зовите меня просто — Кайса, — просит госпожа Сневар.

— Ладно, — улыбается Глебски. — А вы меня тогда — проси Петер. Так вот, понимаете, Кайса, вурдалаки и всякие там привидения — это всё скорее по ведомству церкви, а не полиции… Не знаю, что и подумать…

— А пистолет, который вы нашли, он Хинкусу принадлежит?

— Почти наверняка. Хинкус и есть наш охотник за вурдалаками. Кстати, тоже вопрос: как пистолет Хинкуса попал к Олафу? Конечно, очень возможно, что это Олаф скрутил Хинкуса. Парень он был здоровенный, а Хинкус — мозгляк мозгляком. Но зачем? Вообще-то покойник был глуп, как пень, если верить вашей племяннице… У дураков бывает странное понятие о юморе… А тогда что у нас получается? — Некоторое врем: Глебски размышляет. Затем произносит со вздохом: — Ничего у нас не получается. Каша какая-то… Мозес, Хинкус… Как не удачно с этим обвалом! Сейчас позвонить бы в Мюр, прислали бы сюда специалистов, медицинского эксперта…

Госпожа Сневар придвигается к инспектору и тихонько кладет голову ему на плечо. В эту минуту портьера раздвигается, в холл снова выходит Мозес, теперь уже в обычном своем старомодном костюме. Госпожа Сневар поспешно отодвигаете от Глебски. Мозес, опираясь на трость, подходит к столику.

— Один небольшой, но важный разговор, — объясняет он.

— В чем дело? — осведомляется Глебски. — Вы готовы отвечать на мои вопросы?

— Не надо никаких вопросов, — говорит Мозес — Надо быстро убрать из отеля чемодан. Это не чемодан. Это футляр. Внутри футляра прибор. Олаф умер от этого прибора. Это очень опасный прибор — угроза для всех. Олаф дурак — он умер. Мы умные — мы не умрем. Скорее давайте чемодан.

— Так, — говорит Глебски. — Хорошо. Я вам дам чемодан. Что вы станете с ним делать?

— Увезу прибор подальше. Попробую разрядить. — Прекрасно, — говорит Глебски и поднимается. — У меня есть машина. Поехали вместе. — Он делает шаг к двери. — Ну? Что же вы стоите?

Мозес молчит.

— Не годится, — произносит он наконец. — Попробуем по-другому. — Он лезет за пазуху и достает из внутреннего кармана толстенную пачку банкнот. — Я даю вам деньги, много денег. А вы даете мне чемодан — Он кладет деньги на столик.

— Сколько здесь? — спрашивает Глебски.

— Мало? Тогда вот еще. — Он лезет в боковой карман, достает еще одну такую же пачку и кладет рядом с первой. — Теперь хватит, мне кажется…

— Господи… — ошеломленно шепчет хозяйка.

— Сколько здесь денег? — снова спрашивает Глебски, повысив голос.

— Я не считал, но все они ваши, — отвечает Мозес.

— Ах, не считали… Ладно, посчитаем сами. Эти деньги я конфискую, Мозес. Госпожа Сневар, вы свидетель: попытка подкупа.

Он берет обе пачки и, сложив их в одну, взвешивает на ладони.

— Так вы взяли деньги? — оживляется Мозес — Давайте скорее чемодан.

— Деньги я конфисковал, — поправляет Глебски.

— Конфисковали, и бог с вами. Где чемодан?

— Вы что — не знаете, что такое «конфисковать»? Пауза.

— Значит, чемодан вы не отдадите… — произносит Мозес.

— Только в том случае, если вы ответите…

— Нет.

Мозес поворачивается и, волоча ноги, сильно хромая, уходит за свою портьеру. Глебски и госпожа Сневар глядят ему вслед.

— Бедный… — бормочет госпожа Сневар.

— Что? — не сразу отзывается Глебски. Он глядит на пачки денег. — Ничего себе — бедный… Здесь, наверное, тысяч сто…

— И это всё за чемоданчик Олафа… Неужели он столько стоит?

— Наверное, гораздо больше… А это всё мы сейчас пересчитаем, и я спрячу в сейф…

Они принимаются считать деньги.

— А все-таки мне его почему-то очень жалко… — произносит госпожа Сневар. — Весь он какой-то больной и одинокий.

Глебски молчит. Он считает банкноты, шевеля губами и изредка слюня пальцы.

* * *

Утреннее солнце ярким светом заливает столовую. В столовой пока только Глебски и Брюн. Глебски сидит за общим столом лицом к входной двери, лицо его сильно осунулось, но гладко выбрито, волосы влажны после душа и аккуратно причесаны. Брюн, по-прежнему в огромных черных очках и по-прежнему с нахально задранным носом, ходит вокруг стола расставляет приборы. На Глебски она старается не смотреть.

Часы бьют девять, и в столовую входит Симонэ — в толстом пестром свитере, тоже свежевыбритый, но с помятой физиономией.

— Привет, Брюн! — жизнерадостно здоровается он и усаживается рядом с инспектором. — Ну и ночка, друзья мои! Я пяти часов не проспал, честное слово. Нервы разгулялись. Все время чудится, будто мертвечинкой тянет по дому…

— Приятного аппетита, — неприязненно говорит Глебски.

— Пардон… — говорит Симонэ. Он тянется к блюду с сэндвичами, шевелит над ним пальцами, но, так ничего и не взяв убирает руку. — Как, Глебски, нашли еще что-нибудь?

— Сто шестнадцать тысяч двести восемьдесят пять крон, — мрачно отвечает Глебски.

Симонэ присвистывает, а Брюн впервые коротко взглядывает на Глебски.

— У кого? — спрашивает Симонэ. — Неужто у Хинкуса?

— Нет, не у Хинкуса… Кстати, — инспектор лезет в карман за ключами, выбирает один и протягивает Симонэ. — Не сочти те за труд, отоприте этого сукина сына, пусть идет завтракать

— Ага, — говорит Симонэ. — Сию минуту.

Он вскакивает, устремляется к двери и, едва не столкнувшись с входящим дю Банрстокром, вылетает в коридор. Дю Барнстокр, как всегда элегантный и прилизанный, потирая ладошки, приближается к столу.

— Добрый день, господин Глебски, — блеет он. — Доброе утро, дитя мое… Разрешите присоединиться?

Он усаживается напротив Глебски, наливает себе кофе со сливками и выбирает бутерброд.

— Ничего нового, господин Глебски? — робко осведомляется он.

Инспектор мотает головой. Дю Барнстокр вздыхает и принимается за еду. Возвращается Симонэ, бросает перед инспектором ключ и сообщает:

— Сейчас придет…

Брюн тоже садится и, ни на кого не глядя, начинает завтракать.

— Коньяку бы сейчас выпить… — понизив голос, произносит Симонэ. — Но ведь неприлично, наверное… Или ничего? А, Глебски?

Глебски пожимает плечами и берется за кофейник.

— Нет, я бы выпил рюмку, — уже громче говорит Симонэ. — Как вы полагаете, Брюн?

Брюн молча поднимается, достает из буфета початую бутылку и рюмку, с треском ставит перед Симонэ и возвращается на свое место.

— Спасибо, дорогая, — растроганно бормочет Симонэ и наполняет рюмку. — Разодолжили…

— Гм… — произносит дю Барнстокр. — А где же наша прелестная хозяйка?

Ему не отвечают.

— И господина Мозеса что-то не видно… — упавшим голосом говорит дю Барнстокр и замолкает.

Дверь приоткрывается, и в столовую осторожно протискивается Хинкус. Старательно глядя себе под ноги, он семенит вокруг стола, усаживается рядом с Глебски, поднимает глаза и вдруг замирает, приоткрыв рот. С совершенно обалделым видом глядит он на дю Барнстокра, затем на лице его явственно проступает радость, и он совершенно по-детски улыбается во весь рот.

Глебски сбоку пристально рассматривает его.

— Как ваше драгоценное самочувствие, господин Хинкус? — любезно осведомляется дю Барнстокр.

— Я-то себя ничего чувствую, — каким-то сдавленным голосом отзывается Хинкус — А вот вы-то как себя чувствуете?

Дю Барнстокр в изумлении откидывается на спинку стула.

— Я? Благодарю вас… — Он глядит на Глебски, на Симонэ и снова обращает взгляд на Хинкуса. — Может быть, я как-то задел, затронул… В таком случае, я приношу…

— Не выгорело дельце! — говорит Хинкус, с остервенением запихивая себе за ворот салфетку. — Сорвалось, а, старина?

Симонэ, Глебски и Брюн смотрят попеременно то на него, то на дю Барнстокра.

— Право, я боюсь… — жалобно блеет старый фокусник. — имел в виду исключительно ваше самочувствие…

— Ладно, замнем для ясности… — ответствует Хинкус и запихивает в рот угол сэндвича.

— А хамить-то не надо бы! — говорит вдруг Брюн. Хинкус коротко взглядывает на нее и сейчас же опускает глаза.

— Брюн, дитя мое… — говорит дю Барнстокр.

— Р-распетушился! — продолжает Брюн, постукивая ножом о тарелку. — Пьянствовать меньше надо!

— Господа! — умоляюще блеет дю Барнстокр. — Господин Хинкус, на мировую!

Он протягивает через стол длинную руку, и в ней вдруг возникает чудесная горная фиалка. Хинкус отшатывается и вскакивает, уронив стул.