Степан Злобин - По обрывистому пути

• Название: По обрывистому пути
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Башкирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман посвящён кануну первой русской революции.

Сюжет завязывается на Урале в среде интеллигенции и параллельно — в нескольких семьях уральских железнодорожников и заводских рабочих. Далее действие переносится в Москву. Писатель изображает студенческие волнения начала 900-х годов.

Все социальные слои русского общества начала XX века показаны автором в процессе идейной и партийно-политической борьбы сталкивающихся мировоззрений и характеров.

---

За столом продолжался рассказ Фриды о петербургском студенчестве, о событиях в Московском университете., Только едва заметное осторожное позвякивание ложек о тарелки нарушало тишину во время ее рассказа. Юля рассказала в свою очередь о письме, полученном ею с оказией от Аночки Лихаревой, полном намека на бурные события, разыгравшиеся в Москве. Оказалось, что Фрида уже повидала Аночку, которая тоже приехала из Москвы к отцу и больше всего озабочена тем, что Володя Шевцов, арестованный ночью под Новый год, получил-таки три года ссылки в Сибирь.

— Кажется, Аночка собирается покинуть курсы и ринуться вслед за суженым по сибирским дорогам… Не одобряю! — сказала Фрида.

— Володя — Аночкин суженый? — удивилась Юля. — Она тебе сама сказала?

— Сама, — усмехнулась Фрида. — Да я ещё с Нового, года заметила…

— Юля, всегда ты сидишь над тарелкой дольше других! Кончай суп, а то котлеты простынут, — поторопила Дарья Кирилловна, видя, что Юля увлечена и так взволнована, что не может есть. — Так почему же вы, Фрида, не одобряете Аночку? А я вполне одобряю, когда не бросают в беде человека…

— Нам, женщинам, не легко даётся образование, бросить его — преступно, — резко сказала Фрида. — Поехать в Сибирь, всё бросить — это эгоистический и печальный конец!

— Ну как же печальный, если она его любит?! — в недоумении спросила Юля.

— Почему же эгоистический? — задала вопрос и Дарья Кирилловна. Она даже остановилась, застыв с ложкой над сковородкою, словно в зависимости от ответа Фриды решит, положить ли гостье котлет.

— Эгоистично предпочтение судьбы одного человека всеобщему благу! — отпечатала Фрида. — Правительство выхватило одного революционера из наших рядов, а второй революционер приговорил себя добровольно к тому же… Смешно! Мы все молодые и все кого-нибудь любим. Но если посадят в тюрьму того, кого я люблю, это вовсе не значит, что я попрошусь туда же. Наоборот, я буду тем жарче бороться. За двоих постараюсь! — завершила она.

— Браво, Фрида! — взволнованно воскликнула Юля.

— А я не согласна, — возразила Дарья Кирилловна. — Подлинная любовь забывает всё. И цельность натуры… Вот Юля…

— Я не имею в виду Юлю, — сказала Фрида. — Юля, бросив курсы, не в ссылку поехала. Она избрала очень правильный путь: получила здесь практику под руководством Ивана Петровича, полюбила медицину еще больше и, когда теперь возвратится на курсы, будет как в доме родном по сравнению с новенькими курсисточками. Ведь правда, Иван Петрович? — внезапно спросила Фрида.

— Конечно, у Юли теперь накопился опыт… — неопределенно и немного растерянно ответил Баграмов.

— Кажется, время не очень-то подходящее для продолжения образования, — неприязненно возразила Дарья Кирилловна. — Студенчество занимается больше забастовками, чем учением…

— Когда я учился, Дарья Кирилловна, мы тоже достаточно бастовали, — сказал доктор. — Однако же мы благополучно закончили университет.

— Значит, вы сами, Иван Петрович, толкаете Юлю к тому, чтобы бросить дом и уехать в Санкт-Петербург?! — почти со слезами воскликнула Дарья Кирилловна, оттолкнув от себя тарелку.

— Мамуля, ведь я ещё никуда не еду! — поспешила её успокоить Юлия. — Кушай спокойно, пожалуйста. Мама, кушай! — повторила Юлия с такой мольбою, словно мать объявила голодовку, которая непременно завершится смертельным исходом. Юлия вскочила с места, тоже оставив еду.

Но Дарья Кирилловна уже не могла продолжать обед. Она почти понимала, что Иван Петрович так же, как и она, не хочет отъезда Юли, что он возразил ей лишь из-за того, что по характеру своего отношения к тёще не может ее поддержать ни в чем, даже если она защищает его интересы. Это ее раздражило и взволновало ещё больше.

Она ушла к себе в комнатушку, сославшись на «отчаянную мигрень».

7

Только тогда, когда Фрида на тарантасе выехала с Иваном Петровичем на участок, оставшись наедине с доктором, она призналась ему, что выслана из Питера с исключением с курсов.

— А Вася? — спросил Баграмов.

— Вася во время событий был на Обуховском заводе. Тотчас из Петербурга удрал. Его ищут, но, кажется, не нашли. С месяц как о нем ничего не знаю.

По словам Фриды, Вася Фотин оказался одним из немногих, кто в петербургском «Союзе борьбы» требовал возглавить назревающие волнения на заводах.

— А проклятые наши интеллигентики-экономисты сутками изнывали в дискуссиях о тактике рабочего движения! — негодующе говорила Фрида. — Черт возьми, доктор, дайте и мне папироску… Спасибо! — Фрида пыхнула дымом, поморщилась, но опять затянулась. — Это была позорная болтовня — из пустого в порожнее… Конечно, за это время не зевали полиция и жандармы: самых решительных наших товарищей упрятали по кутузкам. Кое-кого даже выслать успели. Ведь в марте, Иван Петрович, какой был общий подъём! Все кипело! Вот когда надо было выступить и рабочим — сразу после четвертого марта! Но их никто не призвал тогда, а стихийно сами они раскачались только к маю, — в волнении говорила Фрида. — Два раза рабочие в Питере поднялись без всякого руководства, вразброд, никем не возглавленные… Что же могло получиться?! Разбиты!.. Ненавижу интеллигенцию! Презираю! — заключила Фрида, далеко с тарантаса отбросив окурок.

— А сами вы, Фридочка, кто же? — с усмешкой спросил Баграмов, любуясь её мужественным пылом и женственностью.

— Я, к сожалению, принадлежу к этой самой презренной, межеумочной категории человечества, — со вздохом признала Фрида. — Рабочие больше не верят в нас. И правильно, что не верят! Однако же настроенье у них боевое. Они ищут оружия. Только дай — и восстанут. На одних забастовочках с прибавкой расценок больше их не удержишь. Никто из них не боится ни тюрьмы, ни смерти. Почти вслух говорят среди рабочих, что дело идет «к концу»… Представляю!

Фрида с убежденностью утверждала, что именно вот сейчас для рабочих организаций как воздух нужна «Искра», что в Питере появился уже четвертый номер.

Доктор четвертого ещё не получал, потому что Розенблюм давно не выезжал.

— И что же в четвёртом? — с живым интересом спросил Баграмов.

— Очень много там о терроре. Снова старый вопрос оказался на сцене, — ответила Фрида.

Они вдвоем ехали горной дорогой, открытой местностью, и могли говорить без опасения.

— Да, да, оживает Россия, Фрида! — с энтузиазмом воскликнул Баграмов. — Все закипает! Подъем! Горько сидеть в это время в таком медвежьем углу! Предстоят жестокие битвы! Пора нам пересмотреть свою тактику. Хватит теоретической болтовни! Дело — прежде всего! Каждая схватка с полицией, каждый выстрел в министра — все это и есть настоящее дело!

— Иван Петрович, да что вы?! Вы о какой «болтовне»?! — изумленно спросила Фрида. — В рабочие массы необходимо внедрять революционную теорию. Ведь во время массовых демонстраций ни в Питере, ни в Москве не было даже настоящих политических лозунгов! В рабочих вспышках был просто разгул стихии: где против грубого мастера, где за прибавку или за улучшение помещения казармы, даже за то, чтобы в предпринимательских лавочках за гнилой товар подешевле драли!.. И за все это сотни людей погибнут, сотни других попадут в Шлиссельбург и в Сибирь. Больше такая стихия не приведёт ни к чему! В четвёртом номере передовая статья называется «С чего начать?». Там как раз об этом, Иван Петрович, как будто для вас! Удивляюсь!

— Постойте, Фрида, — перебил её доктор. — А в третьем читали вы Веру Засулич — «По поводу современных событий»? Там сказано очень верно: утверждать, будто счастье стоит страдания, может тот, кто сам готов испить полностью чашу страдания. Вы читали?

— Читала, — ответила Фрида, не понимая, к чему он клонит.

— Так что же пугаетесь вы страданий, застенков, Сибири, когда весь народ подымается и готов на страдания, чтобы только свалить врага? — горячо сказал доктор. — Я считаю, что социал-демократ не имеет права отставать от революционного порыва рабочих, хотя бы этот порыв возник из-за ржавой селедки в лавочке. Победа стихийных стачек, рождает сознательную сплоченность рабочих, рождает классовое самосознание. Социал-демократ должен всегда, в любой час встать во главе движения… Так-то, девица моя дорогая! Рабочий не станет ждать, когда вы в него «внедрите» теорию, он восстанет л без теории… Он ее чует! Классовым носом чует!

— Вас ли я слышу, Иван Петрович?! — воскликнула удивленная Фрида. — Не вижу логики, не ощущаю!

Но Баграмов не мог внимать логическим выкладкам методичной Фриды. Его богатырский организм был полон энергии, и эта бурлящая сила звала его к делу, которое выражалось бы не в будничной повседневности, а в героическом подвиге. На баррикады, на демонстрацию, на штыки и на пули грудью — куда угодно, лишь бы против царизма, и при этом сегодня, сейчас, когда он от Фриды узнал о событиях, которые теперь представлялись ему еще более бурными, чем были на самом деле…