Лидия Чуковская - Герой Поэмы без героя

• Название: Герой Поэмы без героя
• Автор: Лидия Чуковская
• Жанр: Русская классическая проза

---

Лидия Корнеевна Чуковская. Герой 'Поэмы без героя'

Герой "Поэмы без героя"

Публикация и комментарии Ж.О. Хавкиной

От публикатора

В архиве Лидии Чуковской сохранились наброски нескольких статей о творчестве Анны Ахматовой: "Герой "Поэмы без героя"", "Ахматова и Блок", "Ахматовские гнезда…". К сожалению, все эти статьи остались незавершенными. В частности, статья "Герой "Поэмы без героя"" существует в трех вариантах. Многие мысли, изложенные конспективно в этой статье, развиты в других вариантах и в книге "Дом поэта", также незаконченной (см.: Лидия Чуковская. Дом Поэта (Из архива. Незавершенное) // Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Арт-Флекс, 2001).

Вариантами, черновыми набросками заполнены две толстые тетради книжного формата, предназначенные для текущих записей. Предлагаем читателю наиболее доработанный конспект статьи Лидии Чуковской о "Поэме без героя" из так называемой "Особой тетради". В тетради более двухсот листов, из которых 60 (иногда с оборотом, иногда без) занимает рукопись конспекта "Герой "Поэмы без героя"".

Есть и другая тетрадь, в которой записан вариант этой же статьи, дополняющий и развивающий конспект в "Особой тетради". Эта "другая тетрадь" завершается припиской Лидии Корнеевны (приписка сделана позднее): "Перечитывать я не стала. Я перечла "Особую тетрадь" — там то же изложено, кажется, более толково. Все мои мысли о "Герое "Поэмы без героя"" я подарила Деду (К.И. Чуковскому. — Ж. Х.) для его статьи… так что теперь (1987), если бы я взялась писать на ту же тему, мне пришлось бы ссылаться на мои же мысли в его разработке. А вот что такое «Решка», я, кажется, никому не дарила и "е. б. ж."! (так Лев Толстой сокращал в своих дневниках слова "если буду жив". — Ж. Х.), постараюсь о «Решке» написать".Герой "Поэмы без героя"

В позднем прозаическом предисловии к «Реквиему» Ахматова рассказывает о том, как одна женщина в тюремной очереди у нее спросила: "А это вы можете описать?".

— Могу.

Анна Андреевна свое обещание выполнила — и начала выполнять еще раньше, чем дала, то есть раньше, чем написала «Реквием», она описывала это: "Привольем пахнет дикий мед…", "Не столицею европейской…" и пр. Она описала это (в стихах, в «Реквиеме», в "Поэме") — и описание этого сделалось главной гордостью ее жизни. Вот почему утверждения господ профессоров, американских и парижских, будто она какое-то время молчала, приводили ее в ярость. "Не печататься" в нашей стране — не означает молчать. Раз. А главное: духовная работа не измеряется только результатами, то есть, как принято сейчас выражаться, "единицами стихов". Нужно получить впечатление, пережить его, потом дождаться, пока встанет в ушах и в душе "один, все победивший звук"1.

Существует время «предпесенное», когда работа уже идет, а стихов еще нет.

А я уже в предпесенной тревоге…2

Она ответила всем господам Струве не только в записи "Для Лиды"3, но и в «Черепках»:

Вы меня, как убитого зверя,

На кровавый подымете крюк,

Чтоб, хихикая и не веря,

Иноземцы бродили вокруг

И писали в почтенных газетах,

Что мой дар несравненный угас,

Что была я поэтом в поэтах,

Но мой пробил тринадцатый час.

Зарубежные профессора со статистическими таблицами в руках, пользуясь арифметикой, доказывают, что по сравнению с двадцатыми годами Ахматова выдавала меньше продукции4. Да, меньше. Но, свидетельствуя о застенке, воплощая застенок, находя для него слова в безвоздушном пространстве, от беззвучия которого умолк и умер Блок5, она услышала звук и произнесла его. Больше ли единиц стихов в "Белой стае", чем в «Тростнике», «Реквиеме» и в незаписанных стихотворениях 30-40-х годов — какое это имеет значение? Количество и значимость поэтического труда не измеряется количеством строк, строф и законченных «единиц».

Ахматова, из деликатности, боясь причинить боль Марине Цветаевой, потерявшей мужа, разлученной с дочерью, — не прочитала ей ни «Реквиема», ни двух частей "Поэмы без героя"6. Прочла только первую часть. И что же?7 Горько читать в записях Марины Ивановны ее беззаконный упрек своей великой современнице: "Что она делала с 17-го года?". В тех же записях [Цветаева] рекомендовала озаглавить книгу Ахматовой "Соляной столп" — она, мол, Ахматова, только и была способна, что обернуться назад, на свое прошлое, и застыть в нем…8 А между тем Анна Андреевна после 17-го года запечатлела всё, что пережито Россией.

— Это вы можете описать?

— Могу.

Марина Ивановна не могла, потому что отсутствовала. Она права не имела повторить гордые слова Ахматовой:

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был9.

1

Я вынуждена законсервировать работу "Герой "Поэмы без героя""…Пока я бесформенно проконспектирую мои мысли о «Поэме». Не конспект будущей статьи, а всего лишь "мысли о".

Наброски мыслей.

Все критики разбирают только первую часть "Девятьсот тринадцатый год. Петербургская повесть". Это потому, что только она печаталась целиком и имеет вид законченности10. "Всё в порядке: лежит Поэма / И, как свойственно ей, молчит". Лежит нечто оконченное… Вот его, как таковое, и разбирают… Тем более что, в отличие от двух других частей, она цензурна — чего нельзя сказать о «Решке» и «Эпилоге». Кроме того, первая часть дает большой материал для разбора, для угадок "who is who", для биографических и структуралистских изысканий, для дипломных работ и диссертаций. К.И. [Чуковский] — не для ради диссертаций! — первый написал "Ахматова — мастер исторической живописи" и "едва ли это определение встречалось… во всей необъятной литературе о ней"11. Зато все, кто писал после К.И., без этой формулы не обходились. Это дало толчок для множества рассуждений об исторической точности первой части. Кроме того, первая часть дает богатейший материал для интереснейшей темы "Ахматова и Блок".

А главное — повторяю! Первая часть много раз печаталась, и притом полностью — вторая и третья — ни разу нигде. В Библиотеке Поэта12 отсутствуют тюремные куски в «Решке». За границей всё перепутано13.

О «Решке» никто ничего путного не написал. И даже вовсе не из-за отсутствия тюремных строф ("Загремим мы безмолвным хором"), а потому, что никто не задумался: а что это, собственно, такое — вторая часть «Поэмы» под названием «Решка»? Что означает это заглавие?

Жирмунский в примечаниях объясняет: ""Решка" — оборотная сторона медали или монеты"14. Ну, а вторая часть "Поэмы без героя" — оборотная часть чего? Какой монеты? Какой медали?

"Решка" — оборотная часть первой части. «Решка» — рассказ автора о том, как была сотворена первая часть. "Всё в порядке: лежит Поэма" (то есть первая часть). А как она сотворялась, создавалась?

"Решка" начинается с брезгливых вопросов редактора. Первая часть представляется редактору неясной, а цензура требует ясности. Редактору и цензору непонятно: "кто в кого влюблен?".

Кто, когда и зачем встречался,

Кто погиб, и кто жив остался,

И кто автор, и кто герой,

И к чему нам сегодня эти

Рассуждения о поэте

И каких-то призраков рой?

Редактор догадался, кто истинный герой "Поэмы без героя". Не призраков он боится. Не поэты: Кузмин, Князев, Маяковский, Блок, а Поэт вообще.

Поэт с большой буквы.

Об этом следовало бы догадаться и читателям, и критикам.

В прозаической ремарке к "Девятьсот тринадцатому году", к первой части, в самом конце сказано: "Поэт. Призрак". Этими двумя словами кончаются объяснения. «Поэт». Один поэт, не поэты в масках. ("Призрак" — призрак самоубийцы.) Поэт.

Три строфы о нем появляются прямо перед теми, что посвящены самоубийце. Три строфы — не о поэтах, а о Поэте.

Не "полосатая верста", не «Демон», не "драгунский корнет со стихами" и т. д., а — Поэт.

От изображения Маяковского, который "Полосатой наряжен верстой", Ахматова переходит к Поэту вообще.

Ты…

Только что это «Ты» было обращено к тому, кто "полосатой наряжен верстой", "размалеван пестро и грубо", а сейчас это уже другое «ты». В «Поэме» обращения «ты», «твоим», «тебе» все время меняют своих адресатов; за этим «ты» — то Князев, то Судейкина, то Маяковский, то Блок. И вот снова Ты (только что это был Маяковский) и — отступ — и

ровесник Мамврийского дуба,

Вековой собеседник луны.

Не обманут притворные стоны,

Ты железные пишешь законы,

Хаммураби, ликурги, солоны

У тебя поучиться должны.

У кого у тебя? Кто этот державный «Ты», который вечно жалуется на свою тяжкую долю, а на самом деле повелевает миром?

Вот он — Поэт с большой буквы, упомянутый еще в прозаической ремарке к первой части:

Существо это странного нрава.

Он не ждет, чтоб подагра и слава

Впопыхах усадили его

В юбилейные пышные кресла,

А несет по цветущему вереску,