Татьяна Колядич - Воспоминания писателей ХХ века (эволюция, проблематика, типология)

• Название: Воспоминания писателей ХХ века (эволюция, проблематика, типология)
• Автор: Татьяна Колядич
• Жанр: Публицистика

---

В мемуарах обычно используются различные разновидности детали, в бытовом плане чаще всего встречаются предметная, интерьерная или портретная детали. Здесь она выступает в своей основной функции как «определитель» предмета, вещи или человека, придавая описанию обстоятельность, точность и картинную зрительность. _

Деталь может проявляться из простого перечисления однородных предметов, из которых и складывается общая картина: "В большие холода (а они доходили у нас до сорока градусов) в ворота въезжала обледенелая лошаденка, тащившая на обледенелых санях такую же бочку, а сбоку шла совершенно твердая, такая же ледяная, не вполне человеческая фигура в тулупе, которая от сильного удара должна была бы со звоном разлететься на куски…" Осоргин, с. 134.

В подобных описаниях сохраняется и внутренняя динамичность действия, основанная на последовательном перемещении от одного события к другому. Поэтому встречающаяся в воспоминаниях сходная временная деталь часто вводится через сравнение, отчего и описание становится более зрительным: "Его голова (водовоза — Т.К.) была обвязана тряпками поверх шапки, весь мех которой, как и борода человека и его усы, превратились в белого ежа, растопырившего колючие сосульки". Осоргин, с. 22.

Отметим также точность описаний, проявляющуюся в совпадении одной и той же детали в отдельных воспоминаниях. Конечно, зрительный ряд зависит от стилевых особенностей конкретного автора: ".. и в жизнь нашу вступил водовоз; открывались ворота, заливалась лаем собака, громыхали колеса, плескалась вода из бочки, зимой похожей на обледенелый замок". Цветаева А., 1, с.46.

Часто деталь включается в описание места действия, которое обычно предваряет основное повествование. Упоминание о кожаной мебели придает последующему описанию характер чопорной официальности, как бы подчеркивая некоторую отстраненность хозяина кабинета от реального мира. Ее подчеркивает слово «ареопаг», избранное Г.Чулковым в качестве своеобразного символа происходящего:

"В кабинете хозяина, где стояла темная, несколько холодная кожаная мебель, сидели чинно поэты, читали покорно по желанию хозяина свои стихи и послушно выслушивали суждения поэта, точные и строгие, почти всегда, впрочем, благожелательные, но иногда острые и беспощадные, если стихотворец рискнул выступить со стихами легкомысленными и несовершенными. Это был ареопаг петербургских поэтов". Чулков, с. 146–147.

Соединяя деталь с цепочкой эпитетов, автор усиливает общее впечатление — "темная, несколько холодная кожаная мебель" и одновременно вводит свою ироническую оценку — "читали покорно по желанию хозяина свои стихи и послушно выслушивали суждения поэта". Используя контраст ("несколько холодная" и "читали покорно"), он опосредованно оценивает описываемое.

Интерьерная или пейзажная деталь наряду с предметной формируют внутреннее пространство повествования, и могут стать частью исторического, культурного, бытового, социологического или другого фона.

Одновременно они способствуют созданию рамочной композиции. Подробные описаниями интерьера или природы обычно встречаются в произведениях, написанных в виде хроники, мемуарно — биографических романов и повестей. М.Осоргин, например, сообщает: "Кабачок сора Анджедло назывался Roma sparita — "Исчезнувший Рим". Обширная полутемная комната, в которой сидели только в ненастную погоду, и дворик, образованный высокими зданиями и превращенный в виноградник. В стены влепло несколько античных баральефов"… Осоргин, с.99.

Деталь указывает на место действия, даже без упоминания названия кабачка ясно, что речь идет о южной стране, всего несколькими подробностями автор точно указывает на особенности уклада (полутемная комната, по видимому, прикрытая ставнями от палящего солнца, растущий виноград).

Иногда, правда, деталь только указывает на формирующийся топос, не разворачивающийся автором в отдельную картину: "Не забудем и полной луны. Вот она — легко и скоро скользит, из-за каракулевых точек, тронутых радужной рябью. Дивное светило наводит глазурь на голубые колеи дороги, где каждый сверкающий ком снега подчеркнут вспыхнувшей тенью. Набоков, с.59. Или: "Еще по-зимнему блестящий снег, но небо синеет ярко, по-весеннему, сквозь облачные сияющие пары". Бунин, 2, с.68.

Подобные описания являются составляющей определенного культурного пространства и вводятся для воссоздания ушедшего уклада или образа утраченной России. Чаще всего они встречаются в прозе писателей русского зарубежья. Так, рассматривая автобиографические произведения Набокова, Осоргина и Ремизова, А.Павловский отмечает, что русский пейзаж становится в них ведущим автобиографическим пластом: "Русским пейзажем они буквально перенасыщены, переполнены, захлестнуты через край. _

Одновременно пространные пейзажные зарисовки органично соединяются с точной фиксацией реалий быта. Вспомним, например, начало автобиографической повести А.Толстого "Детство Никиты": "Никита вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза. Сквозь морозные узоры на окнах, сквозь чудесно расписанные серебром звезды и лапчатые листья светило солнце. Свет в комнате был снежно-белый. С умывальной чашки скользнул зайчик и дрожал на стене". Толстой, с.126. По мере развития действия повествование последовательно наполняется реалиями ушедшего мира: "умывальная чашка", «скамейка» (доска для катания), «башлык», "меховой капор", «свинчатка», «лежанка», «душегрейка».

Ведение повествования от третьего лица не случайно. Автор повествователь (рассказчик) сознательно отстраняет себя от автобиографического героя, что позволяет говорить об установке на типизацию описываемого. Автор воскрешает не столько собственное прошлое, сколько быт определенной социальной прослойки. Лично пережитое входит в него как одна из составляющих.

Зрительность изображаемого свойственна и прозе Катаева. Как отмечалось выше, в центр рассказа о прошлом Катаев почти всегда ставит объяснение тех понятий и реалий, которые ушли из современной жизни, но живут в его памяти и важны, по его мнению, для реконструкции прошлого. Авторское мироощущение является главным.

Все минувшее живо в памяти писателя и "напоминало какой — то живописный сон, где не хватало какой — то самой главной, самой яркой краски или даже какого — то знакомого, но навсегда исчезнувшего из памяти слова, без которого все вокруг, не теряя своей красоты, теряло смысл, лишалось значения…" Катаев, 3, с.332.

Представляя тот или иной предмет, автор часто делится с читателем самыми разными сведениями. Для того, чтобы как следует приготовить золоченый орех," требовались следующие вещи"… — сообщает Катаев. Затем следует описание операции по его изготовлению и завершает «главку» изображение ореха: "…Только целый, крепкий, звонкий, золотисто зеркальный, с синей шляпкой обойного гвоздика в макушке и гарусной петелькой елочный орех может считаться вполне готовым" Катаев, 3, с.19.

Чтобы уловить исчезающее, зыбкое, появляющееся скорее из области ирреального, фантастического, авторское «я» начинает существовать на грани нескольких временных измерений, где происходит свободное перемещение из условного в реальный мир и в обратном направлении. Здесь также важен поиск ключевого слова, оно становится основой для рождения новой группы воспоминаний. Не случайно, описывая французскую борьбу и удивительные названия приемов, Катаев говорит: "До сих пор, повторяя про себя эти волшебные слова моего отрочества, я испытываю некоторое волнение, даже наслаждение". Катаев, 3, с.24.

Поэтому главная задача мемуариста и состоит в том, чтобы "обнаружить и проследить на протяжении своей жизни развитие таких тематических узлов". Набоков, с.24. Или, как замечает Берберова: "Познание себя было только первой задачей, второй было самоизменение. То есть, узнав себя, освободиться, прийти к внутреннему равновесию, найти ответы на вопросы, распутать узлы, свести путаный и замельчаный рисунок к нескольким простым линиям". Берберова, с.24

Впрочем, даже если автор и ставит перед собой цель анализировать только собственные переживания, впечатления о пережитом, он не может остаться исключительно в рамках индивидуального опыта. Человек тщеславен, и ему нужно многое вспомнить и показать, чтобы "каждый мог мне посочувствовать и втайне позавидовать", иронически замечает один из авторов. Осоргин, с.15.

Расширяя повествование, стремясь передать течение жизни и ритм времени, вписывая конкретные события в более широкий контекст автор обычно вводит другую разновидность детали — пространственную. Обычно она соединяется с предметной деталью, которая становится своеобразным переходными мостиком, связывающим бытовой и культурно-временной контекст.

Вспоминая о своем посещении кафе "Бродячая собака", Зенкевич как бы не замечает встретившуюся ему деревянную щитообразную дверь, забитую гвоздями, и восклицает: "Черт возьми! Да здесь все по — прежнему, как будто я снова пришел сюда юношей. О, если бы можно было останавливать и переводить по черному циферблату лет золотые стрелки жизни так же легко, как стрелки карманных часов!" Зенкевич, с.446. И далее следует подробное описание кафе времен молодости автора, причем налицо своеобразная авторская интерпретация прежних отношений, некая мифологизация описываемого.