Йоханнес Зиммель - Горькую чашу – до дна!

• Название: Горькую чашу – до дна!
• Автор: Йоханнес Зиммель
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-05-004159-7

Роман написан одним из популярнейших немецких авторов, перу которого принадлежат десятки бестселлеров, изданных практически по всему миру и не менее читаемых, чем романы А. Хейли или И. Шоу.

Книга построена в форме исповеди главного героя – киноактера Питера Джордана, записанной на магнитофон. Слабый человек, много испытавший на своем веку, Джордан плывет по течению и, сознавая, что не способен справиться с жизненными трудностями, спивается. Но в душе его добро борется со злом; когда появляется возможность спасти себя и свой фильм путем нового обмана, под влиянием несчастий, преследующих его, и встречи с русской женщиной-доктором Наташей Петровой он добровольно отдает себя в руки правосудия.

---

Страховой взнос – 42 657,80 немецких марок

Проценты 20,00

__________

42 677,80

Налог на страховку 2 667,20

Итого: 45 345,0

На этот контракт распространяются прилагаемые к сему в шести экземплярах «Общие положения для страхования кинопроизводства»…

Так начинался документ, который вечером 31 октября 1959 года лежал на письменном столе моего продюсера Герберта Косташа. Документ на дорогой зеленой бумаге с водяными знаками выглядел весьма солидно.

«Общие положения», напечатанные через один интервал, занимали пять страниц. Там перечислялось все, что я обязывался делать и что мне было запрещено: например, совершать во время съемок без особого разрешения авиарейсы, частные морские прогулки и вылазки в горы, равно как и участвовать в экспедициях, охоте на диких животных, бегах, прыжках с парашютом и многом другом, а также беременеть.

Параграф 42 «Общих положений» гласил: «Медицинское заключение о состоянии здоровья г-на Питера Джордана прилагается. (Подпись: доктор Эразмус Дуц.) Доктор Дуц после тщательного обследования страхуемого и в соответствии с высоким уровнем врачебной компетенции и этики гарантирует, что состояние здоровья г-на Питера Джордана допускает его участие в съемках страхуемого фильма «Вновь на экране» в пределах вышеуказанного срока, поскольку в настоящее время нет опасности заболевания или рецидива перенесенного ранее заболевания».

Ответственно заявляю здесь, что доктор Эразмус Дуц и его процедурная сестра действительно поступали в соответствии с высоким уровнем врачебной компетенции и этики и стали невинными жертвами совершенного мной обмана.

Прошу у них прощения и готов в любое время дать перед органами юстиции показания в том, что исключительно по моей вине доктор Дуц дал ложное заключение о состоянии моего здоровья – нет, был вынужден его дать.

Страховой взнос в сумме 45 345 немецких марок был уплачен кинофирмой «Джокос» еще 31 октября 1959 года и включен в общую калькуляцию расходов по производству фильма. Тем самым он был спасен, и финансовая катастрофа исключалась даже в том случае, если бы я во время съемок вышел из строя или умер.

Чтобы такую печальную возможность если не исключить, то хотя бы всеми находящимися в человеческой власти средствами снизить до минимума вероятности, нужно было, правда, выплатить еще некоторые суммы, не включаемые в общую калькуляцию фильма и покрываемые из моего собственного кармана, а именно – в случае, если я выдержу до конца съемок, – 50 000 немецких марок Шаубергу, из которых он за обеспечение благополучных результатов медицинского обследования уже получил 5000.

Если уж быть совершенно точным, то я был готов вложить в самое крупное и опасное предприятие своей жизни, а именно в мое собственное возвращение на экран, не 5000, а 5005 немецких марок: 5 марок стоили билеты благотворительной лотереи.

Но и этот расчет не совсем точен, так как один из билетов, вытянутых мной, оказался выигрышным. Мне тут же было выплачено 650 немецких марок, которые следует вычесть из 5005.

Так что, если я впоследствии и вспоминал о том, что Шауберг приравнивал эту лотерею к обманным поборам «третьего рейха», я имел полное право успокоить себя: я не помог финансировать немецкую ракетную установку или реактивный истребитель. Но если та девушка сказала правду – я же повинен в том, что из-за меня ни один голодающий ребенок не получил ни кусочка хлеба.

Господь хочет, чтобы мы все любили друг друга. Исполните Его желание. Может, тогда и одно из ваших желаний исполнится.

Как бы там ни было с ракетными установками, реактивными истребителями или нищетой чернокожих, мое желание и впрямь исполнилось. Мне было бы крайне интересно узнать, какое толкование дал бы по этому поводу отец Хорэс. Или другой священник. Или какой-то другой верующий на всем белом свете. Но мне пришлось умерить свое любопытство, ибо мне некого было спросить, некого на всем белом свете.

13

Но я не мог ждать вечера 31 октября, то есть уверенности, что мой обман удался, и лишь тогда позвонить жене. Я вынужден был в любом случае пригласить их приехать, независимо от того, лопнет затея с фильмом или нет. И обе должны были приехать как можно скорее, не теряя ни дня. Ибо полиция могла явиться к Джоан в любой день. Поэтому я позвонил жене из отеля уже 29 октября в 7 часов вечера. Вторую половину дня я провел в лагере Шауберга, который сделал мне еще ряд уколов и поставил капельницу, а также осудил свое поведение утром:

– Я вел себя как последний идиот. Бросив меня там, вы поступили совершенно правильно, дорогой мистер Джордан.

– Какая муха вас укусила?

– Слишком долго без морфия! Тут весь интеллект летит к черту и человек тупеет.

– Нужно справляться со своей болезнью, – заметил я. Но он, по-видимому, еще не совсем пришел в норму, так как воспринял мое замечание вполне серьезно:

– Совершенно верно. Слава Богу, в последний момент я опомнился и заявил собравшимся, что это был тест.

– Какой еще тест?

– Министерства внутренних дел. Как реагирует человек с улицы на коммунистических провокаторов.

– И вам поверили?

– Сразу же, как только я помахал у них перед носом старым врачебным удостоверением и смешал с грязью двух типов из числа тех, кто только что меня поддержал. Тут они все и сникли! А я купил несколько билетиков и сделал заявление, в котором выразил глубокое уважение к этой великолепной и, вне всякого сомнения, благородной организации. Однако, добавил я, если тут собирают пожертвования для развивающихся народов, то пора бы, пожалуй, больше помогать и бундесверу. Браво! В конце концов, эти там, за кордоном, первые создали свою «народную» армию! Правильно! И мы вынуждены крепить свою оборону. Аплодисменты! Всех тут же охватило желание пожать мне руку. Я зашел в первый попавшийся подъезд и сделал себе укол. – Он вынул из кармана бумажник. – У меня всегда все с собой. Не бойтесь! Такого со мной больше не случится! – На нем теперь был темно-серый костюм из тонкой шерсти, черные ботинки, рубашка с отложным воротничком и галстук скромной расцветки.

Инъекции привели меня в состояние безграничной уверенности в себе и необычайного хладнокровия. Как будто Шауберг заморозил мне сердце, а мозг, наоборот, воспламенил. Теплые интонации, обаяние, ласковые слова, нежность в самом звучании голоса, когда я говорил с Джоан по телефону, – все это шло от ума, было безошибочно и точно рассчитано и, разумеется, немедленно возымело должное действие, хотя и не при первых же фразах. Ибо при первых фразах во мне еще раз вспыхнул страх, немыслимый страх.

– Джоан, любимая, говорит Питер. Ты, конечно, удивлена, что я тебе звоню…

Молчание.

Я сидел в гостиной своего номера, и рядом с телефоном стоял стакан виски. На всякий случай. Сам вид его придавал мне уверенность.

– Джоан! Ты меня не слышишь?

– Отчего же. Слышу. И больше ничего.

– Я тебя разбудил?

– Нет, ведь уже десять часов. И больше ни слова.

Я глотнул из стакана. Вероятно, полицейские уже побывали у нее. Вероятно, она уже все знала.

– А Шерли встала?

– Нет.

– Разве ты не рада услышать мой голос?

– Да нет, я рада. Конечно. Просто я очень испугалась. Ты заболел?

– Нет.

– Что-то не ладится? С фильмом?

Еще глоточек, и я наконец выдавил:

– Я звоню, потому что мне очень хочется, чтобы ты как можно скорее ко мне приехала.

– Чтобы я… к тебе… – Голос задрожал.

И тут мой страх как рукой сняло.

– Ты и Шерли. И как можно скорее.

– Но…

– Я еще раз продумал наш последний разговор: что ты сказала о Шерли; что ты хочешь выставить ее из дома; что она мешает нашему браку. – Джоан не отвечала, но мне было слышно, как она взволнованно дышит. – Дорогая моя, мы все были раздражены, взвинчены. В конце концов, мы с тобой столько лет вместе. Я люблю Шерли. Она мне как дочь. И я не хочу, чтобы мы поступили опрометчиво, непродуманно…

– О Питер! Как чудесно, что ты все это сказал. Ты не знаешь, как я мучаюсь после того разговора!

– Конечно же, я знаю. Мы все должны дать еще один шанс друг другу. В новой обстановке. Далеко от тех мест, которые нам хорошо знакомы. – Я с удовольствием выпил бы еще немного, но теперь уже на радостях. – Мы взрослые люди. И если захотим, то сможем все уладить. Ты еще никогда не бывала в Германии, Шерли тоже. Она сможет работать монтажисткой. Я уже договорился с Косташем. – Одной ложью больше. Какая разница? Кроме того, Косташ наверняка согласится. Однако каков Шауберг! И эти его уколы. Черт меня побери!

– Питер! Ты сам не понимаешь, как важно мне все, что ты сказал! Ведь я люблю Шерли. Ведь она моя дочь…

– Вот именно, любимая.

– Иногда я мечтала: может, ты позовешь меня к себе, меня одну. Мне так этого хотелось! Но что ты зовешь нас обеих – это так замечательно, так необыкновенно! Ах, Питер…

Тут я все-таки отхлебнул из стакана. И сказал уже строго: