Станислав Буркин - До свидания, Сима

• Название: До свидания, Сима
• Автор: Станислав Буркин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33410-0

Герой нового романа Станислава Буркина, лауреата премии «Дебют-2007», колесит по миру — веселый, молодой и красивый шпион духа, наследник настоящих интеллигентов с чертовщинкой в биографии.

Он читает диалоги Платона — ради удовольствия. Он готов к чужому самоубийству во время семейного ужина. Везде у него знакомые и работа. Всюду ему находится дело. Поучаствовать в охоте за лидером урановой контрабанды или в промышленной бондиане на строительстве мостов. Он — словно рыцарь эпохи географических открытий, попавший в XXI век. До него совершены все подвиги, открыты все Америки, совращены прекрасные дамы.

Жить поздно и умереть рано.

---

Впрочем, вернемся в зиму. Кстати, не знаю, как у вас, у нас до конца марта зима. В тот день, когда я нашел свою чудо-коробочку, Сима притащилась позже обычного и при этом вся какая-то возбужденно-отрешенная. Она не то что не поздоровалась, а, кажется, даже и не заметила меня, как если бы я был частью приглядевшейся старой мебели в прихожей.

— Ба, скажи честно, я красивый или урод? — спрашиваю, рассматривая себя в зеркале трюмо прям как девица.

Весь неказистый какой-то, робкий, нос слишком большой, нижняя губа выдающаяся, флегматические, как у сенбернара, глаза и, правду говоря, с точки зрения мужественности — сомнительные.

— Ты великолепен как бог! — твердо отвечает мне бабушка. Врет, конечно, но все равно приятно.

— А почему никто этого не замечает?

— Завидуют.

Ну старуха! Врет и не краснеет. Если она, конечно, вообще может еще краснеть.

— А ты тоже, наверное, была раньше красивая, — как истинный джентльмен отвечаю комплиментом на комплимент.

— О! В свое время мимо вашей бабушки, — это она о себе так, — ни один кавалер не мог спокойно пройти, а потом молодость пролетела, — грустно вздохнула она и уставилась в пустоту, — дети пошли, понимаешь ли, работа была тяжелая, и вот так вот я…

— Ссохлась и скукожилась?

— Ну да, — согласилась бабушка, — ссохлась и скукожилась и никому теперь уже не нужна.

— Ну как это никому? Мне нужна! И всем нам нужна! Что бы мы без тебя, Ба, делали? Кто бы, например, цветы поливал, собирал майонезные баночки? Ведь ты, Ба, хоть и старая, но зато добрая. Не то что это проклятая Сима — молодая и стерва.

— Почему же стерва? — Это она меня этому слову научила. — Симочка хорошая.

— Ну ты скажешь, тоже мне хорошая. Я без подзатыльника еще ни одного дня с ней не прожил.

— Это у тебя просто подхода к ней нет. К женщинам ведь подход нужен.

— Да?

— Конечно!

— Подход, говоришь? Ну ты меня прямо озадачила. Кстати, пойдем, нас к чаю зовут.

Я выбежал из затхлой ее комнаты и побежал, прыгая через четыре ступеньки, в столовую, где после ужина мы пьем чай или молоко с печеньем и вафлями.

— Что ты скачешь как бешеный? — огрызнулась мама. — Почему от тебя люстра звенеть должна?

— Потому что дом деревянный, — объясняю я. — По дереву ударные волны легко распространяются, вот люстра и качается.

— Как ты себя, умник, сегодня чувствуешь? — спрашивает папа уже за чаем, ни на секунду не отрываясь от чтения.

— Исключительно замечательно. Сима, хочешь посмотреть на курильские гейзеры? — говорю и дую в горячий чай через соломинку.

— Мне кажется, меня вырвет, если я еще хоть секунду буду смотреть на твои гейзеры.

— Серафима! — устало возмущается мама. — Ну что ты как маленькая.

Так ей и надо!

— Я к тебе подход знаю, — с полным ртом погрозил я тетушке пальцем. — Так что лучше у меня не выкобенивайся.

— Что еще за слово такое?

— Нормальное слово. От греческого «выкобеники». Наука такая даже есть — про эники и бэники.

— Ели вареники, — добавил папа автоматически.

— Сам давай ешь и не выкаблучивайся.

— А я и не выкаблучиваюсь.

— Аик дурак, гы, гы, — как обычно вставляет моя трехлетняя сестра, сделанная в Америке, о которой мне и говорить не хочется. Даже имени моего выговорить не может. Мое педагогическое кредо: младших надо убивать, пока они не подросли и с нами не разделались.

— Господа, — говорю, — давно пора уже установить возрастной ценз на признание человеком. Вот Лизка явно не человек еще. Да и станет ли?

— Беда с вами. Вы все здесь как маленькие, — обреченно вздыхает мама.

— И баба Рая тоже? Го-го-го…

— Раисасанна, — почти уже срываясь, говорит мама, — разрешаю вам дать ему ложкой по голове.

— Сильно? — спрашивает бабушка.

— Очень, — с придыханием соглашается мамочка.

— Но у меня только маленькая ложечка, — возражает добрая моя бабуля.

— Так вот дайте ему ей как следует. Наотмашь.

— А можно я за бабушку, — перехватывает Сима. — У меня, честное слово, лучше получится.

— Серафима, сядь! — Наконец что-то лопается, и мама берется за голову. — Все, идите отсюда! Проваливайте, кому говорю! Марш по комнатам!

Бедная женщина.

— Идем, Ба, нас выгоняют, — говорю.

— Оставь в покое бабушку!

— Пойдем, — тяну старушку за локоть. — Нас здесь не любят.

— Я потерплю, а ты ступай, — смиренно кивает мне бывшая красавица и полощет чаем беззубый рот.

— Ну как знаешь, — пожал я плечами и уполз в комнату. — Человек один не может.

— Иди, иди отсюда, потерянное поколение.

В моей комнате замкнутое спокойствие. Трудная тишина. Кровать, стол, солдатики, потускневшие обои, угол оброс мамиными иконами. Короче, архидизайн. Под столом стоит старый монитор от компьютера. В окне новый коттедж, старые сараи под серовато-отсутствующим небом, гнилой забор с повешенным ведром и все остальное дворовое захолустье с дрожащим сухостоем из снежной корки и тоскливой до безнадежности березовой рощей. Короче, только грачей не хватает. Вспомнили, стало быть, в теплых краях ту картинку с учебника и решили вообще больше не прилетать сюда. Это самая моя нелюбимая комната. Юдоль обмирания и томления, в которой единственное, чем я могу заниматься, так это хищно прослеживать тетушкины по-особому мелодичные передвижения и еще кое-чем, о чем вам знать не полагается.

Дело в том, что за время моих осенне-зимних мучений она не только не заходила в мою сыровато-узковато-высоковатую келью, но даже не находила десяти минут из своего драгоценного времени, чтобы со мной, что называется, «нормально поболтать». Все это время она слонялась с каким-то брезгливым видом и предпочитала нашим романтическим отношениям учение в автошколе. Когда я как бы от нечего делать забредал в ее комнату, подходя к ней сзади и заглядывая в то, что любовь моя там рисовала или учила, она тут же отзывалась какой-нибудь банальной колкостью, вроде: «Ах, такой сквозняк, закройте, пожалуйста, дверь с той стороны». Нет, все же вспомнил! Один раз заходила она ко мне в комнату, но лучше бы и не заходила. Случилось это на Рождество (мой любимый праздник после Нового года, хэллоуина и Дня космонавтики). Напилась моя красавица вдрабадан и вот является ко мне как кривая турецкая сабля и говорит:

— Ах, взбесилась бы моя сестрица (то есть мама), если бы узнала, что мы с вами любовники! — Порыгивает, дура, и хихикает.

— Интересно, что бы сказала ваша мамаша, если бы увидела вас в таком состоянии?

И вдруг она застыла, стоит и моргает в ступоре.

— Ой, извините, — говорит вполне серьезно, даже смущенно. — Я дверью ошиблась. Простите, пожалуйста.

И покачиваясь, вдоль стены побрела к отцу.

Вы понимаете? Забавно, не правда ли? Это черт знает что! Просто «Первая любовь» Тургенева! Так бы я и застрелился бы, если бы не догадался пойти за ней.

И вот подкрадываюсь весь в ужасе и подслушиваю.

— А вот интересно, Василий Геннадьевич, что бы сказала моя сестрица, если бы узнала, что мы с Аликом любовники. — То есть со мной. Ну не дура ли?

Мама моя ей старшей сестрой приходится с разницей в тринадцать лет, так что между ними почти материнско-дочерние отношения. Только уж очень паршивые, потому что с Симой иначе нельзя. Сначала все боялись, как бы она у нас не начала считать себя Золушкой, к посуде не подпускали, все за нее делали и так сами не заметили, как оказались для нее семерыми козлятами. Того и гляди от кого-нибудь рожки да ножки останутся.

Вы, наверно, задаете себе вопрос, почему я в свои годы так хорошо знаю разных там авторов и почему у меня такой сапфический, возвышенно-корявый слог. Да потому что я четыре недели просидел взаперти без телевизора. Телика-то у нас нет, мамочка изничтожила, и не один, а целых два, по каким-то там религиозным предписаниям. Вот и живем как в позапрошлом столетии. Раньше я хоть к Витьке Старкову заходил телик посмотреть и в игры разные порезаться, а теперь все — накрылась лавочка, сиди со своей корью и слушай бабушку. Она у нас может говорить не хуже радио, часов по двадцать напролет, пока не вырубится. Может такое рассказать, что хоть роман пиши и Букеровскую премию загребай. Чего с ней только не было. Три-четыре раза была замужем и два раза в авиакатастрофе. Первый раз одна-единственная в самолете выжила, а другой раз у их вертолета-такси задний винт отвалился и давай их мотать и крутить над всей Москвой. Едва-едва сели где-то в районе Останкина. Бабка — что надо! Упс, стучат! Кто это еще, интересно, в нашем доме не входит без приглашения?

Оказывается, Лизка. Дверь не могла сама открыть. Но это ее проблемы, так как ей со мной так и так контактировать запрещается. Я и за общим столом-то есть три дня как начал. До этого строгий карантин был. Случалось даже, мне тетушка еду поднимала. Поставит поднос под дверью, стукнет и чирикнет что-нибудь вроде: «Хавать, заразный!»

Может, что-нибудь почитать? Вообще я книжник. Полка у меня коротенькая, но постоянно обновляемая. Каждую неделю я выбираю четырнадцать книг по «черному списку» и целую неделю их листаю. Те, которые на первых страницах не зацепили, сразу отбрасываю, а те, которые поинтереснее, пролистываю и тоже отбрасываю. Родители думают, что я у них вундеркинд и все, что беру, за неделю прочитываю, но я, честно говоря, всего книги три от корки до корки прочитал. Но больше всего я люблю смотреть энциклопедии. Библиотека у нас очень большая. В трех отдельных чуланах размещается. При этом в одной комнате только полные собрания сочинений. И там все есть, от Анатоля Франса и Вальтера фон дер Фогельвейде (давайте-ка еще разок без запиночки) до классиков марксизма-ленинизма, включая товарища Сталина. Единственное, чего в нашем доме нет, так это всех тех модных авторов. Я против них ничего не имею, тем более что сама Серафима предпочитает их, но у нас в домашнем собрании их почему-то не водится. Скорее всего, потому что на них просто места уже не хватает. Их прочитывают, отдают кому-нибудь или даже как-нибудь не по назначению используют. Например, мы еще иногда зимой ими печку топим. Центральное отопление у нас есть, но бывает, как зарядит на целую неделю под сорок, так без печки в нашем доме никак тогда. А мы даже любим, когда она топится. Целое событие. Здорово было бы камин восстановить. Говорят, когда-то в доме их было два — внизу в столовой и наверху в Большой комнате.