Геннадий Падаманс - Первостепь

• Название: Первостепь
• Автор: Геннадий Падаманс
• Жанр: Природа и животные

---

Еохор глянул в глиняный след и, не обнаружив похлёбки, сердито хлопнул себя по ляжке.

– Моя старая с утра где-то судачит… Охотник не передумал ещё с разговором?

Ничего от него не укроешь, никаких мыслей. Словно видит насквозь. Не зря щурит глаза, больно ярки сомнения, надо бы поумерить, надо бы…

– Хотел про дочь Пёстрого Фазана порасспросить…

Еохор не даёт досказать, вскидывает густые брови, перебивает:

– Ишь ты! Дочь Пёстрого Фазана… Чай не твоя же дочь!.. Какая связь-то меж вами? Она же девочка. У неё есть отец.

Режущий Бивень хочет поправить, хочет напомнить, напрасно Еохор прикидывается, напрасно делает вид, что не знает, когда только что сам вернулся из стойбища – да в любом случае он заранее обязан знать, заранее, иначе какой тогда толк в его духах-помощниках?.. Но шаман не даёт раскрыть рта, не позволяет, шаман стал излагать ему проповедь, словно мальчику в канун посвящения, разговорился:

– О девочке Еохор говорить не будет. А вот о женщинах скажет. А то Режущий Бивень, может, забыл его предостережения. (Хитрый взгляд исподлобья, передышка. Режущий Бивень только подумал вставить вопрос, перенаправить, как шаман тотчас перенаправил по-своему, продолжил.) …Женская красота, конечно, кхе-кхе, радует глаз (глядит с прищуром, ведомо, мол, ему, старому пню, не забыл ещё, нет, поглядывает) …А тело молодой женщины обжигает сильнее огня. Да только (назидательно поднятый палец) женщина вредоносна в своём начале, она приносит слабость в этот мир. (Такая, как его карга, действительно, приносит!) И не зря они регулярно теряют кровь, не сумев заполучить мужской силы. (Его карге давно уже терять нечего. Разве что суп проливать.) Им нельзя поддаваться, потому как не напитаешь их досыта. (А тебя самого напитаешь?) Женщины осаждают души в тела, а телам предстоит умереть. И Режущему Бивню следует помнить об этом. Ему – особенно. Ведь уже скоро. Случится… Хотел троих принести в жертву, но есть и четвёртый… Но-А. Как без него? Не получится. Да и с ним перебор.

Вот так сказал, игрун. Сказал так сказал. «Ему особенно». А дальше вообще ничего не понятно, дальше и слушать не стоит. У Режущего Бивня все мысли смялись в комок и перепутались. Разве не сам шаман его убеждал, что ему нужна женщина, а теперь, наоборот, стал предупреждать против чего-то, когда он пришёл совсем для другого. Виляет хвостом, словно лис. «Уже скоро…» Что «скоро»? Не попавшийся лис. Хитрый донельзя. Обошедший ловушку. «Случится… Какой-то Но-А...» А он как пришёл – так и уходит не солоно хлебавши. Ничего не случилось. Ничегошеньки. Поскорее откланялся, покуда шаман совсем его не задурил своими «Но-А», покуда он что-нибудь соображает ещё. Эти намёки, ему сейчас не до них. Специально смутил его хитрый шаман, что-то учуял, но почему, что за дело тому? Почему того никогда не понять, почему всегда что-то тайное на уме?.. Раньше Еохор не был таким. Раньше всегда говорил прямо. А теперь – не поймёшь. На покаянии каялись все, даже старейшины, а шаман – промолчал. И люди давно уже не доверяют шаману, многие шепчутся, что снова нужен тудин, что Еохор не справляется без тудина, отбился от дел. Но Режущий Бивень ведь не шептун и не женщина. И позабыл уже о шамане, о неудачной попытке, забыл. Сам. Только сам. Сам пойдёт к Пёстрому Фазану и попробует расспросить. И, возможно, что-нибудь да выведает. Хотя какой теперь в этом прок, хотя всё равно уже поздно, и девочку не вернуть. Смерть не оборачивается. Никогда.

Так думает он, охотник, и его глаза грустны. Его глаза скорбно смотрят на серое небо, отдождившее, и на сырую землю, размякшую от дождя и хлюпающую грязью при каждом шаге. Там, где ходят люди, на тропах, там грязь. И в людских думах, наверное, грязь, в людских сердцах, потому что беды не прекращаются. Будто мир стронулся с места и не находит приюта. Они борются, борются – а всё без толку. Словно сила ушла из их животов, ускользнула, словно совсем растерялись тела, как детёныши беспризорные, как осенние листья на холодном ветру – почему? Почему?

Он готов закричать: «Почему?!» Закричать в небо, закричать в землю. И в себя самого. Чем ближе ответ, тем громче нужно кричать. И ему хочется крикнуть во всю мощь своей груди, обязательно крикнуть, как-то выпустить сжатое, выплеснуть вон то, что давно уже бродит, словно хмельное варево – но впереди играются дети, носятся наперегонки по свежей грязи, скользят – и детям кричать он не хочет. Дети здесь не при чём. Мальчики, девочки. Детям надлежит быть счастливыми, и женщинам надлежит тоже, и охотникам… Но тогда почему? Почему?

Он останавливается вместе с вопросом и ждёт. Сам не зная, чего. Скончания бед, наверное, скончания бед – но разве ж могут они закончиться без его участия, сами по себе? Не могут. А как их закончить ем , он не знает.

Ему вдруг вспоминается Чёрная Ива, та последняя ночь. Как они крепко ласкали друг друга, крепко как никогда. Словно на всю жизнь вперёд. Потому что было прощание, это было прощание – и души их знали… А с девочкой он попрощался не так. По-другому. Нелепо. Нелепо. Нелепо!

Всё в этом мире нелепо. Всё-всё. Режущий Бивень готов сыпать проклятия. Сыпать всем. Шаману, дождю, нелепым людям, нелепому миру. И даже смерти. Всем. Однако он молчит. Убежали слова. И эти предали тоже. Все предали Режущего Бивня. Ну как ему быть?!

****

Режущий Бивень ушёл, и шаман присел на лежанку. Режущий Бивень ушёл, но не весь. Оставил после себя смятение. Оставил и шаману тоже, будто у того своего смятения мало. Но Еохор неожиданно улыбнулся: мало, не мало – какая разница? Поздно уже метаться. Неизбежное надвигается. Только люди ещё не подозревают, но шаман – Еохору отступать некуда. Он готов ко всему. Почти ко готов. Осталось только последнее, что он ещё не сделал. Но может сделать прямо сейчас, несмотря на дождь, который сверху стучит по крыше его чума. Ну пусть стучит. Шаман уже поднялся с лежанки, подобрал свою котомку, вложил туда варган и ещё вложил свежее мясо, которое с утра ему принёс Пёстрый Фазан, и которое не успела оприходовать Большая Бобриха. Теперь уже не оприходует. Теперь достанется другому подарок от Пёстрого Фазана. Тому, кому следует. А Большая Бобриха пускай себе ворчит. На то она и старуха, чтобы ворчать.

Шаман уже вышел из чума. Дождик капает довольно сильный, шаману как будто не нравится, но он не хочет пререкаться с дождём. Пускай его очистит небесная вода перед важным делом. Ведь шаман идёт помириться. Прошения попросить. Далеко ему нужно идти. Но до вечера доберётся. А к утру вернётся назад. Ежели только не помешают.

Дождь шуршит по тропе. И стопы шамана тоже шуршат, вышагивают. А ещё подают голоса птицы. Где-то спрятались в траве воробьи, чирикают степные ищейки и не горюют ни о чём. Что им, пернатым, у них ведь есть крылья. Они улетят. Или не улетят. Шаману нет разницы. Он идёт дальше. А дождь прекратился. Иссяк. Издалека доносятся звуки тетеревиного токовища. «Ишь, краснобровые, разгулялись, - усмехается шаман. – Полдень уже, а им всё нипочём. Нагуляться торопятся, будто чувствуют, что в последний раз эти оргии». Или всё-таки не в последний? Усомнился шаман, опять усомнился – но махнул рукой и оставил. Что ему? Будет то, что будет.

Лошади вяло пощипывают мокрую травку, однако то и дело глядят на восход. Что-то там ищут. Что-то забыли. Уйти хотят лошади, уйти далеко-далеко. Будто можно уйти от судьбы. Будто есть, куда уходить. Подул ветерок, погнал тучи туда же, к восходу, и лошади снова подняли головы, глядят вслед. Глядят и жуют. Вожак один не жуёт, жеребец вдруг повелительно заржал, и все остальные в его табуне должны подчиниться команде. Жеребец хочет идти на восход, вслед за дождём, а кобылы жуют, им и тут хорошо, но жеребец ещё раз заржал, повторил – и послушались подруги. Двинулись лошади на восход. В чужие земли направились. Как то там их приветят? – думает Еохор. Своих там полно жеребцов, драться придётся. Всем драться придётся, кто выживет. За жизнь свою драться, за самое главное.

Вдали ревут зубры. Ревут быки, мычат коровы. Движется в степь огромное стадо. Великое стадо. Самая пора для великой охоты. Чтобы снова запасти мяса аж до зимы. И после бездельничать людям. Оргии устроить. Но… Остановился шаман. Пригляделся по сторонам. Не видно охотников. Четвероногих не видно. И двуногих тоже не видно. Что делают его люди? – думает Еохор. Никто ведь и не заикался о великой охоте. Что-то делают люди другое, пустое, нашли себе занятие, опять нашли повод не выходить на охоту. «Эх», - вздыхает шаман. Что уж теперь. Люди рассыпались. Это из мокрого песка можно слепить что угодно, всякий ком. Но когда высохнет ком, песок рассыпается на песчинки. Люди тоже рассыпались на песчинки, люди больше не целое, каждый сам за себя. За свой живот. И смоет скоро все песчинки. Растворятся в воде.

Зубры идут на восход. Уже пыль поднимается от такого множества копыт. Высушили землю горячим дыханием, вытоптали траву. Мычат, ревут. Сами как будто дивятся. Идут по степи – а где львы? И где люди? Куда подевались? Один лишь шаман наблюдает издалека. Но и у шамана другие дела. И в другую сторону уже глядят его глаза. Оставили зубров. Пусть сами идут. Сами знают, что делать.