Федор Решетников - Между людьми

• Название: Между людьми
• Автор: Федор Решетников
• Жанр: Классическая проза

---

Прошло четыре месяца, и о моем переводе не было и слуху. Чиновники сначала очень интересовались моим переводом; потом стали смеяться надо мной.

- Что, брат, верно, подлил только? - Ты, поди, теперь славно поживаешь! - Не езди, брат, послужи с нами. Пословица говорит: везде хорошо, где нас нет.

И это продолжалось каждый день. На лотерею никто не подписывался. А тут повторилась старая история, которая едва-едва меня не задержала и не оставила навсегда в Орехе.

Как-то я шел из палаты. Вдруг попадается мне старая знакомая, Степанида Кирилловна. Она была жена станционного смотрителя и часто прежде ходила к матери Лены, жила около них и постоянно пьянствовала.

- Здравствуйте, Петр Иваныч! - сказала она.

- Здравствуйте.

- Давно не видались, сударик. Елену Павловну не видали?

- Нет. А что?

- Да она ведь овдовела…

- Так что же?

- Экой злодей… Ведь вы же жених были!

- Так что же, что жених? Ведь она все-таки вышла замуж, и между нами не было очень близких отношений!

- Ну-ну, полноте. Овдовела, бедняжка! Такая жалость. Мать при смерти.

- Что так?

- Да водку все пила - водянка сделалась. Проведайте.

- Ловко ли это будет?

- Ничего, право. Пойдемте теперь!

- Теперь я не могу, потому что сплетничать, пожалуй, станут.

- А вы не женились? Я слышала, вы в Петербург собираетесь.

- В Петербург еду, а не женился.

- Ну, вот и женитесь.

- Вы, Степанида Кирилловна, передайте только Елене Павловне и ее мамаше, что я бы зашел к ним, да, понимаете, неловко. Если это не будет неловко, то пусть они известят меня. - Она ушла.

"Зачем я сказал это? - думал я, - если я пойду к Лене, то опять пробудится моя страсть, опять я буду думать о ней, и она обо мне. Теперь она женщина, испытавшая супружескую жизнь, знает все приемы этой жизни, потому что около года была замужем. Опять эти ласки и заискиванья… И зачем эта баба встретилась со мной и наговорила мне столько вздору?"

Через день я получил от Лены записку. Она писала, что мамаша ее рада видеть меня и даже что-то хочет сообщит мне важное.

"Что же это такое важное хочет сообщить мне ее мать? - думал я всю дорогу. - Уж не замуж ли за меня она хочет спихнуть свою дочь? Покорно благодарю".

Квартира Лены заключалась в двух комнатах с кухней; другую половину дома занимала свекровь с сыном-чиновником и дочерью, девицей годов пятнадцати. Лена сидела около больной матери своей и утирала глаза платком. Мать лежала бледная и постоянно кашляла.

- Ах, как я вам благодарна, голубчик! Здравствуйте, Петр Иваныч! Садитесь. Ох! - И она закашлялась.

Лена тяжело вздохнула. Кажется, ее давило какое-то горе. Она мне поклонилась и подала руку. Рука была холодная.

- Давненько мы с вами не видались, - проговорила мать.

- Да, целый год.

- А сколько перемен-то! Вот Лена замужем была, ребенка недавно схоронила. Ну, да бог с ним; успел и муж умереть.

- Что же он, больной был?

- Чахоточный… Ну, а вы как поживаете? Поставь-ка, Лена, самовар.

Лена ушла ставить самовар, а мать ее начала рассказывать о себе и муже Лены.

- Вы не поверите, Петр Иваныч, какая моя жизнь проклятая, - просто мученье, да и только… Еще когда он был жив, я захворала; вот теперь пятую неделю не встаю с кровати, ноги отнялись, пухнут… Кашель проклятый смучил. А все, будь оно проклято, с водки… Пить бы не надо. И вы не пейте.

- Я пью, да так, балуюсь.

- Ох, вредно, родной! Ну, как ваши?

- Ничего. Почтмейстером теперь…

- Ну, слава богу. О чем я говорила-то?.. Вот и память всю отшибло…

- А каков был муж Елены Павловны?

- Ах, и не говори! Сначала такой славный был, только кашлял постоянно. Не рада я, что и отдала ее за него. Дура я, дурища…

- Что же делать!

- Да-да, воля божья! Такой знаете ли, капризный, пьющий; все ее, бедную, бить лезет. Ну, и вступишься. Он-то еще ничего, бог с ним, Леночку любил, одевал хорошо, и меня не обижал, а вот мать его - просто змея. Эдакой я в жизнь свою не видала… Я вот тоже поколачивала Лену, - так маленькую, на то я родная мать, а то она, ехидна, скупая-прескупая, всем ее попрекать стала, и меня туда же. Целый день крик.

- Ты, шлюха, опять самовар ставишь! - закричала какая-то женщина в кухне.

- Я свой ставлю, - послышался нежный голос Лены.

- Я тебе дам! Ты сходила по воду-то? Твои дрова-то?

- Да гость к маменьке пришел!

- Я тебе дам - гость! Всяких шалопаев принимаешь, всякой дряни самовар ставишь! Не смей угли брать!

- Я лучинкой достану…

- Ах ты шлюха! Ах, господи, нет у меня ног-то, а то я бы тебе задала! - сказала громко, через силу, мать Лены.

В дверях показалась женщина лет сорока восьми, толстая, румяная.

- Докудова это вы будете командовать! Завтра чтобы час не было! - закричала эта толстая баба.

- Я тебе дам! - прошипела мать Лены.

- Что-о?

- А вот тебе! - И мать Лены плюнула на толстую женщину. Мне становилось неловко от этой сцены.

- А ты кто такой? - вдруг спросила меня толстая женщина.

- Я пришел к Анисье Васильевне.

- А! не успел муженек-то умереть, она и женихов подзывает! Так вот же вам! - И она, сдернув с гвоздя висевшее шелковое платье Лены, утащила его.

Мать озлилась; с нею сделался нервный припадок.

Пришла Лена, заплакала.

- Чей это дом?

- Свекрови… Она вот уж вторую неделю гонит нас.

- Что же вы не едете? Эдак она измучит вас.

- Куда ехать, Петр Иваныч?

- Отправьте мать в больницу, а сами на квартиру съезжайте или к родственнице.

- Неловко маменьку оставить, она не может жить без меня. Мать очнулась. Я ей посоветовал уехать в больницу.

- Я это хочу, да боюсь, - уморят.

- Там вам спокойнее будет.

- Похлопочите вы, ради бога, а ее пошлю к родственнице.

Эту родственницу я часто видал. Она была вдова, получала большую пенсию и, кроме этого, имела свой дом; но она была скупая женщина. Отправился я к ней; она сказала, что у нее негде жить Лене. Я сообразил, что, нанявши квартиру, Лене неловко будет жить одной, без матери, жить работой, да и работы скоро не найдешь. Оставить их тут долее не было возможности. Я решился найти им квартиру. Квартиру эту я нашел им недалеко от своей квартиры - две маленькие комнатки за два рубля в месяц, с тем чтобы стряпать за эту же плату в хозяйской кухне. Когда я сообщил это матери Лены, она очень осталась довольна.

Таким образом, мне привелось устроить Лену и мать ее. Но чем им было жить? Без работы им нельзя было жить; да к тому же матери нужно было покупать лекарства. Я дал им своих пять рублей и советовал что-нибудь заложить, когда понадобятся деньги, потому что своих денег у меня больше не было.

В палате узнали про это и стали смеяться надо мной.

- Смотри-ка, петербургский-то выходец шпигуется! Любовницу на содержании держит.

- Ай да хват! Даром что смирный, а свое дело знает…

После рассказанного случая здоровье Лениной матери становилось все хуже и хуже. Каждый день я ходил к ней, и каждый день она становилась ко мне ласковее прежнего. Лена радовалась, когда я приходил, и мне часто доводилось говорить с ней, но мы говорили только о ее скверном положении.

Раз я пришел утром. Мать спала. Лена читала книгу. Я подошел к ней; она улыбнулась, весело поглядела мне в глаза и крепко сжала мою руку.

- Как вы добры, Петр Иваныч, - сказала она нежно, голос ее дрожал. Мне неловко стало от этих слов. Я понял, что она или любит меня; или расположена ко мне более, чем к другим. В это время я привязался к ней более прежнего. Но теперь я уже крепко держался тех убеждении, какова должна быть моя жена; а Лену я понял так: она была смирная, любящая женщина; она в жизни много перетерпела горя; и теперь для нее настает тоже незавидная жизнь. Как бы худа ни была мать, но она жила все-таки под покровительством ее, потому что, при ее неразвитии и неуменье жить самостоятельным трудом, ей плохо придется жить одной. В провинции работы для женщины мало: нашьешь и навяжешь немного, плату за это дадут небольшую, да и таких рабочих женщин, которые бьются из-за куска хлеба, много, очень много, и все они не жалуют свою работу. Идти в услужение тоже ей не под силу, во-первых, потому, что хотя она и умеет стряпать и печь, мыть и мести, но все-таки она не привыкла к этой работе, во-вторых, ею будут помыкать, попрекать ее станут чужим хлебом, назовут еще белоручкой, да и от лакеев ей не будет спуску; она или выйдет оттуда развращенной, или сбежит, не вынесши тяжелой жизни; в-третьих, ей все-таки не дадут хорошего жалованья. Учить детей она не может, быть нянькой - ей тоже незнакомое дело, да и в чиновный дом ее не возьмут, потому что жены будут ревновать к ней своих мужей. Да, положение такой молодой женщины гадко в провинции. Ведь нужно же было умереть мужу, да еще издыхать матери! Имей она свой или материн дом, она могла бы получать кое-что с квартиры, и на нее все-таки никто бы не указал нахальна пальцем. А то сколько мать ни работала для нее и для себя. все было съедено и пропито; осталось только несколько посуды и платьев старых, да еще немногое приобретено от мужа. Остается выходить замуж.