Федор Решетников - ГДЕ ЛУЧШЕ?

• Название: ГДЕ ЛУЧШЕ?
• Автор: Федор Решетников
• Жанр: Классическая проза

---

Рабочие уселись за два стола. Лоцман потребовал Полуштоф. Пелагея Прохоровна стала было отговаривать брата от участия в водкопитии и уговаривала пить чай, но товарищи Панфила сказали, что здесь, в харчевне, чаю нет, потому что здесь черная половина.

- Это ты откуда, братец, взял, что здесь черная половина? - спросил один мастеровой, вставая и набивая свою трубку табаком.

- Коли не черная! чаю не подают, - в трактир посылают.

- А знаешь ли ты, что такое черная половина?

- Ты не приставай, - обиделся молодой высокий рабочий!

Появилась водка, стаканы; лоцман налил стаканы, налил и Пелагее Прохоровне. Та стала отказываться.

- Ну, полно! здесь мы с тебя деньги не возьмем: мы по-дружески. Пей.

- И эта барышня тоже с вами на судах работала? - спросил опять мастеровой с трубкой.

- Нешто нельзя бабе на судах робить?

- Самое последнее дело, я тебе скажу, если баба чем иным прокормиться не в состоянии.

- Это верно, - подтвердили товарищи мастерового.

Наши рабочие не возражали. Мастеровые отстали; они разговаривали между собой о своих фабричных мастерах, десятских, о заработке; рабочие, с своей стороны, рассказывали впечатления по сплаву каменья - и между разговором скоро распили полуштоф, закусывая редькой и ржаными сухариками.

- Похлебать бы чего, робята? - предложил лоцман.

Оказалось, в харчевне есть щи. Принесли на стол две небольшие деревянные чашки, две деревянные тарелки, на которых на каждой было мясо фунтов по пяти и ложки: хлеба для щей от харчевни не полагалось.

Один из рабочих сходил за хлебом и принес с собой фунта три ситного и полфунта тешки, что вызвало смех его товарищей.

Однако щи оказались - одна вода, без круп и капусты, и холодные до того, что в них плавало сало; чистого мяса было не больше двух фунтов, да и то жесткое, остальное - всё кости.

- Ну уж и еда! угостил Егорка Шилов! - говорил лоцман.

- И на этом говори спасибо. Аль лучше едал?

- Пойдемте в трактир.

- Ну, нет… Все равно ись надо, потому после нас ись не станут… Эй, мальчонко, вали полштоф! - говорил Шилов.

Рабочие стали одобрять Шилова и бранить харчевню.

- Што ни говорите, а супротив здешней харчевни едва ли где другая устоит. Уж я где-где не был. И по московской машине езжал из Тосны, и из Царскова, и из Красного по петергофской, - везде в тех краях харчевни хуже здешней. Пра! Здесь ящо благодать!

- А ты што же в Царском-то делал? - спросил мастеровой Шилова.

- Там за Ижорой камень ломал.

- Выгодно?

- Я зимой робил; ну, так за сажень платили по цалковому на своих харчах.

- Мало. Чать, сажени-то в день не наломаешь?

- Каков камень… Иной такой твердой, што порохом надо брать, на такое уж место попадешь. Ну, тогда, конешно, берешь и посутошно - цалковый и с укладкой вместе. А ежели теперь камень ломкой - знай только подковыривай ломом. Тогда и полторы сажени наломаешь. Вот кабы лошадь своя была, возить бы стал к речке на пристань - тоже по цалковому за сутки платят.

Двое рабочих закурили трубки, от них попросили закурить и мастеровые.

- Ну, а теперь как же вы? - спросил мастеровой, раскуривая трубку у судорабочего.

- Да кои по домам, кои здесь остаются.

- Ну, теперь по вашему-то занятию вряд ли будет работа. Ваша работа што наша: мы вашу не умеем, вы нашу.

- И што это за работа! Вот наша работа, так работа, - сказал с гордостью другой мастеровой.

- Кто спорит - вы кузнецы, по облику видно.

- То-то и есть.

- Што вы хвалитесь-то! - вскричал Панфил Прохорыч. - Вы думаете, што только вы и есть люди, а мы и не люди!

Мастеровые захохотали.

- Чево смеетесь? Вы думаете, и мы не умеем полосы лить, али в горнах огонь раздувать, али по ремню наждаком сталь шлифовать? - проговорил с азартом Панфил Прохорыч и закраснелся.

- Э-э! Ты, брат, верно, слыхал что-нибудь от людей.

- Не слыхал, а сам робил в заводе.

- Што про это говорить! А знаешь ли ты, што такое бурав?

Панфил Прохорыч рассказал.

- Што ж, тебя немец-мастер прогнал, што ли?

Панфил Прохорыч рассказал про свое житье в заводе. Он долго толковал им устройство горных заводов и спорил насчет плавки металлов. Оказалось, что питерские мастеровые имеют смутное понятие о происхождении чугуна и железа, потому что этот материал они получают в готовом виде и перерабатывают на разные вещи. Горюнов хвастался тем, что они, петербургские мастеровые, может быть, перерабатывают то железо или ту медь, которую он с своими земляками сперва добывал из земли в виде руды, а потом плавил, - и начинал рассказывать, каким образом добывается руда и т. д., но петербургские мастеровые и тут задели его за живое, сказав, что у них на фабрике употребляется в работу только английское железо, а сибирское железо нипочем, и им только обивают крыши.

Скоро, после разговора, трое мастеровых ушли, а четвертый остался. Он сказал, что на квартиру не пойдет, вздремнет здесь, а вечером что бог даст.

Вошел хозяин, оглядел наших рабочих.

- Ну, что? Кончили? - спросил он, обращаясь к Егору Шилову.

- Будет. А все-таки, Сидор Данилыч, плоховато, больно плоховато становится год от году.

- Это уж так. Теперь вот железная дорога много портит вашему делу, ну, опять и народу ноне много. Ныне я посмотрел на железной дороге, так народу, братец ты мой, из Питера страсть што едет. Это - полон вокзал; билетов даже недостало. Так половина и не уехала. И это еще ничего, а то человек двадцать и билеты взяли, да в вагоны не попали - некуда.

- В другой раз уедут.

- Ну, нет. Я было им посоветовал просить обратно деньги - не дают. Я взял два билета и пошел к начальнику станции, стал просить деньги - не дают. Зачем, говорит, опоздали? Мы, говорит, и билетов выдаем столько, сколько в вагонах может приблизительно поместиться народу, поэтому мы, говорит, и кассу ране запираем. Так-то. А прежде не то было. Худое, должно быть, житье в Расее.

- И не говори.

- А! Потемкину! Што, друг сердешный? - проговорил Сидор Данилыч весело, подойдя к оставшемуся мастеровому.

Мастеровой снял фуражку и принял прежнее положение.

- Али старуха опять?

- Чево и говорить!

Сидор Данилыч старался добиться от Потемкина слова, но тот упорно молчал, глядя в пол. Сидор Данилыч пошел.

- Сидор Данилыч… Голубчик…

- Что, верно, недопито?

- Все пропито. Дай косушечку, голубчик.

- Ну, нет.

- Сидор Данилыч… Эх! - Потемкин встал. - Али ты меня не знаешь?.. Семь лет я к тебе хожу.

- Знаю, Потемкин, знаю… Только, брат, ты забаловался много.

- Вчера же я тебе отдал трешник.

- А обещал сколько?.. Нет, брат, шалишь! Ты у меня обманом-то на одной неделе на три цалковых забрал.

- Сидор Данилыч!

- Будь спокоен, не дам. Иди, куда хошь… Ах, Потемкин! человек-то ты хороший, по шестидесяти рублей заработываешь…

- При людях-то хоть бы не страмил… Ей-богу, ходить к тебе перестану.

Сидор Данилыч ушел, а Потемкин сел к печке и задумался.

У наших рабочих был только что подан полуштоф. Видя болезненную фигуру петербургского мастерового, пренебрежение к нему хозяина харчевни и его мольбы об водке и думая, что он будет рад выпить даром стаканчик, Егор Шилов сказал ему:

- Эй ты, как тебя?

- Потемкин.

- Иди сюда.

- Мне и здесь хорошо.

- Мы угостим тебя.

- Убирайтесь вы к черту!

- Нет, друг, выпей… Мы от души.

- Што у вас много денег, што ли? Удивить меня хотите?

- Ну, полно, выпей.

- Не стану… Я еще не нищий и не хочу, чтобы меня укоряли тем, что я водку христа ради пью.

- Ты, верно, только сам угощать любишь! ишь, какой барин! - сказал Панфил Прохорыч.

- Я с теми пью, кого знаю.

- А мы, по-твоему, што такое? - пристал Егор Шилов.

- Глуп, братец, ты, и больше ничего, Неужли я не знаю по обличью, что вы судорабочие.

- Отчего же ты не пьешь?

- Не хочу. Компания ваша мне не по сердцу; о чем я, столяр, стану толковать с судорабочим? Нешто мне интересно, што у вас там творится! также и вам со мной скушно будет, если я насчет своего ремесла стану говорить. Да я вот еще о своем занятии и говорить сегодня не намерен и сижу потому, что мне здесь очинно хорошо. И если бы хозяин дал косушку, еще было бы лучше, потому я скоро бы заснул… Я сегодня молчать хочу - и буду молчать.

И Потемкин, нахлобучив на лоб фуражку, обнял руками трубку и уперся на печь.

Наши рабочие очень захмелели к вечеру и поэтому уж не могли идти гулять. Пелагея Прохоровна хотя и не пила водки, но у нее разболелась голова от табачного дыма и начинало болеть горло. Она звала брата искать постоялый двор, но он не хотел отстать от компании. Поэтому она ушла на барку, выдав брату по его настойчивой просьбе два рубля. В барке она устроила себе гнездо, под досками, но не могла долго уснуть. Ночью явился Панфил с Егором Шиловым и еще другим судорабочим, Фролом Яковлевым.

Утром у Пелагеи Прохоровны заболело горло.

- Што это, как у меня горло заболело? Прежде болело, да не так.

- Пройдет. Вот сегодня найдем квартиру, завтра в бане выпаришься - и пройдет, - говорил Егор Шилов.