Федор Решетников - ГДЕ ЛУЧШЕ?

• Название: ГДЕ ЛУЧШЕ?
• Автор: Федор Решетников
• Жанр: Классическая проза

---

Эти разнородцы постоянно ссорились друг с другом, смеялись друг над другом, задирали на ссору, высказывая каждый свое умственное и физическое превосходство. Попрекам не было конца, потому что каждый считал другого за вора, мошенника и пройдоху и доказывал это тем, что честный человек не пойдет в работу на прииски. Но какова ни была жизнь в избе, все сходились в нее, каждый ложился на приобретенное им место, и никто не выдавал перед начальством другого, если замечал за ним что-нибудь. Так, если татарин знал, что русский клал между складок лаптей несколько песчинок золота, он никому не говорил об этом, а старался как-нибудь обменить этот лапоть. Если проделка татарину удавалась и об ней узнавали рабочие, то татарина долго грызли русские, преследовали за воровство ругательствами везде, - и наоборот. Но никто не смел объявлять об этом начальству, опасаясь за свою жизнь, потому что здесь суд был короток: ябедник на другой же день оказывался убитым где-нибудь во рву.

Две женщины стали доставать из печи котлы с кислыми капустными щами. Один котел принадлежал христианам, другой - иноверцам, потому что ни те, ни другие не хотели есть вместе, чтобы не опоганить себя.

Начался крик, свалка; рабочие кинулись за чашками, лежащими под печкой. Чашки были грязны. Кто не брал чашки, развязывал узелок с хлебом.

В избе стал подниматься пар от нескольких чашек, которые держали на коленях рабочие.

Пришли женщины со своими чашками и ложками. Опять крик, свалка; женщины голосят пуще мужчин, а у одной пищит на руках грудной ребенок. Женщинам некуда было сесть.

- К чему ты эту куклу-то с собой взяла! - крикнул один рабочий.

Женщина не обратила на него внимания и полезла за щами, но ей уже не досталось щей.

- Дайте хлебнуть христа ради, - просила женщина.

- Што делала?

- Мальчонку кормила… Дайте ложечку…

- Самим мало.

- Погодите же… Припомню же я вам.

- Машка! Иди, дам ложку.

Женщина рванулась в ту сторону, откуда послышалось приглашение.

Молодой рабочий стоял с чашкой у железной печки, то нагибаясь, то приседая, то ворочаясь и закрывая руками чашку для того, чтобы в чашку не загребали ложками.

- Хлебай скорее! - и он присел на пол, не обращая внимания на толкотню.

Женщина с жадностию стала хлебать, не обращая внимания на то, что щи простыли и прокислые. Ребенок пищал.

- У! - произнес мужчина и ударил по голове ребенка ложкой.

- Варвар! не жалко тебе своего-то ребенка! - крикнула женщина, ударив по лицу мужчины кулаком.

- Говорю, расшибу!

- Смей…

…

- На работу!.. Доверенный идет осматривать, - крикнул приказчик, входя в избу.

- Скажи, не пойдем.

- Братцы! Мне-то разве охота неприятности получать! Ведь он говорит: дери их чем попало…

Рабочие стали ругаться, и немного погодя половина ушла на работу, из другой половины одни легли, жалуясь на нездоровье, другие прикладывали к головам снегу и валились в снег: они угорели.

Добывка руды происходила в это время в трех местах, в логах и в небольшой площади, по обеим сторонам речки Удойки. В логах рабочие копали слой глины параллельно площади, следя за полосой, в которой, по их мнению, должно находиться золото; на площади же копали внутрь. Доверенный осмотрел работы и позвал рабочих к своему дому.

Через час он роздал деньги и велел завтра гулять.

Рабочие, в том числе и женщины, отправились к Костромину.

Это был седой высокий старик. Ему было более ста лет. Он очень рано начал работать в рудниках и с приисками был знаком больше, чем кто-нибудь. Настоящий прииск он уступил теперешнему хозяину за тысячу рублей и выговорил себе право торговать на прииске хлебом, водкой и т. п. В городе у него был сын купец, а здесь с ним жил женатый племянник, который ему помогал торговать. В город он не ездил, потому что, как он говорил, не любил городской жизни и порядков, не любил и сына, который стал совсем другим человеком, отстав от дедовских обычаев. Рабочие любили старика за то, что он забавлял их рассказами. Особенно он любил рассказывать о Пугаче, который чуть-чуть его не повесил на колокольне за то, что он, бывши старостой в единоверческой церкви, держал икону вниз головой в то время, как Пугач прикладывался к ней.

От дома Костромина не было отбою; племянник, племянница и он сам то и дело высовывали руки из окна, спрашивая бумажку. Рабочий подавал бумажку, на которой был записан забор. Костромины, сосчитав долг, писали цифру и объявляли ее в окно.

Костромины не пускали к себе в дом вечером, потому что при свалке ничего бы им не поделать с рабочими. Они уже были научены опытом, что рабочие при получении денег прежде уплаты долгов старались забрать что-нибудь от содержателя лавочки и очень скоро опрастывали даром бочонок с водкой.

Народ между тем с ожесточением толкался перед окнами, ругая друг друга, колотя в спины, не разбирая личностей, потому что каждому хотелось просунуть свою руку с бураком в окно.

- Пива! Водки! Кумыс!.. - кричат рабочие.

- И што это за порядки такие - дверь запирать! Што он за барин! - кричат недовольные Костроминым.

Мало-помалу рабочие были удовлетворены. Каждый, отдавая с запиской долг, просил отпустить ему на столько-то копеек чего-нибудь. Костромины уничтожали старую записку, получая деньги, и, если денег недоставало, говорили:

- Десяти копеек недостает.

- Получай!

- Пиши в долг! - отвечал покупатель.

Через час каждый мужчина нес к избам по разнокалиберному бураку, в котором заключались водка, пиво или кумыс. Кроме бураков, мужчины несли кто калач, кто витушку, кто крендельки, кто кусок мяса, кто несколько огурцов, кто табаку. Женщины несли бураки с пивом и брагой. Вся эта толпа шла до избушек с хохотом, визгом и руганью. И если бы не этот гвалт, то всю эту публику можно было бы сравнить с тою, которая в крещенский сочельник идет домой с крещенскою водою.

Началась попойка в мужской избе под свет сальной свечки, едва освещающей избу. Ребята сидели в кучке у дверей, попивая пиво и водку из своих бураков и покуривая табак.

Невозможно описать тот гам, который происходил здесь. Говорили, кричали все, стараясь каждый похвалить себя и обругать другого чем-нибудь. Теперь здесь не было ни над кем никакого начальства, всяк чувствовал себя свободным человеком, не боясь никого. Все пьющие казались веселыми, и тех, которые казались скучными и которые отказывались принимать участие в попойке, заставляли пить силой.

- Ты што сидишь-то? О чем ты такую думу задумал?

- Лей на него! Лей в него - Костромин ответит!

- Не могу, братцы! - говорил больной.

- Слышите! Вытащимте его вон. Он худое замышляет!

И больной поневоле должен был пить.

У доверенного тоже происходил пир, но он сказал Горюнову и Ульянову, чтобы они отправлялись в избу к рабочим, так как он назначает их в работы наравне с прочими, и выдал им вперед по пятидесяти копеек.

Когда Горюнов и Ульянов пришли в избу, в ней было ужасно накурено махоркой; свет едва мерцал, рабочие - мужчины, женщины и ребята - пели разные песни, кричали, наигрывали на балалайках и гармониках и плясали.

- Штейгерскую! - Татарскую! - Кержацкую! - кричал народ во все горло.

Вдруг один запел:

Во Шадринском во селенье

Живут люди-староверы, С давних уже лет…

Все подхватили последний стих и продолжали во все горло:

Они пастыря не знают, Сами требы исправляют

Во всем Шартоше (bis). Вот родятся, умирают И усопших отпевают

Сами без попа (bis). Вдруг является причетник, Называется священник

Старообрядческой (bis). Не спросив его письма - Недовольно ведь ума! -

Приняли его (bis). Не спросив его природу, Лишь бы был долгобородый,

Тот у них и поп (bis). Отвели попу квартиру, Пребогату и не сыру…

Стал поп поживать (bis). Ни об чем их поп не тужит; Во часовне у них служит,

Как должно попу (bis). Его слишком принимают; Что попросит, награждают -

Все ему дают (bis). Еще сведало начальство Про попово постоянство -

Взяли попа в суд (bis). Вот судить попа не можно, Посадить-то его должно

В келью, за замок (bis). Поп по лестовке спасался, С кержачками жить ласкался…

Ты с ними простись (bis). Они все про то узнали И не много толковали -

Прогнали его (bis). Мы теперь тебе не други: У тебя есть новы слуги,

Ходят за тобой (bis). Комедьянты все, при лентах, Все лакеи в позументах,

Стерегут тебя (bis). За серебряны монеты Сокуют тебе браслеты

На ручки твои (bis).

Во время этой песни четыре раскольника, с стриженными напереди чубами, вышли на улицу.

- Што, братцы? - проговорил Ульянов.

- Всегда так!.. От пьяных покою нет. А ничего не сделаешь, потому как запретить? Все же по крайней мере свои. А вот как татары заталамкают - хоть вон беги.

Шесть человек вышли из избы и увели Горюнова и Ульянова в избу.

- Угощай же!.. Вы с доверенным приехали! - кричали со всех сторон.

Отговариваться нельзя было, и Горюнов с Ульяновым послали двоих рабочих по общему совету за водкой и пивом.