Массимо д'Азельо - Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте

• Название: Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте
• Автор: Массимо д'Азельо
• Издательство: Octo Print
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-85686-017-9, 5-85686-018-7

Действие исторического романа "Турнир в Барлете", посвященного рыцарским войнам, происходит в начале XVI века. В нем показан настоящий дух рыцарства и действующие вымышленные персонажи тесно переплетаются с реальными историческими личностями — Чезаро Борджа, папа Александр VI.

---

Восторженный рев толпы, раскатившийся как гром, приветствовал этот несравненный подвиг, Паредес, уронив меч на землю, молча переводил дыхание; лицо его из багрового стало очень бледным. Но вскоре он пришел в себя, и его окружили друзья, спешившие принести ему свои поздравления. Кто с восхищением рассматривал его самого, кто разглядывал его меч, кто — широкую рану на шее быка, любуясь чистотой среза, а в это время фанфары издавали победные торжественные звуки.

Испанец выполнил свое обещание; теперь наступила очередь Ламотта. Великолепный удар противника заставил его призадуматься; он понимал, что ему не сравняться с Паредесом; даже если бы ему удалось (что было весьма сомнительно) отрубить голову быку с обнаженной шеей, то все равно славы бы ему досталось меньше; а тут, сознавая свою неопытность в поединках подобного рода, он предвидел, что не сумеет сделать и этого. Как бы то ни было, он понял, что ему не выйти с честью из положения, и с досады чуть не лишился разума.

Когда испанец подошел к нему с вопросом, желает ли он выйти на арену, он ответил отрицательно и в оскорбительных выражениях добавил, что французские рыцари — первые в мире, когда сражаются верхом и с копьем в руке. Поэтому, как благородные рыцари, они желают сражаться и побеждать в честном бою — только таких же рыцарей, как они сами; искусство же убивать быков они предоставляют мужикам и мясникам, и пусть испанец убирается с глаз и оставит его в покое. На эти дерзости дон Гарсиа ответил другими, еще большими, и оба уже было схватились за оружие; но тут их ссора привлекла внимание Гонсало, герцога Немурского и всех зрителей. Результатом ее явился новый вызов, который надменный Гарсиа громким и грозным голосом бросил французам, предлагая сразиться с ними верхом и доказать, что испанцы и в этом отношении не только равны им, но и превосходят их.

Французский и испанский военачальники с удовольствием видели, как боевой дух их войск поддерживается и разжигается состязаниями, казалось возрождавшими те романтические подвиги, которые воспевали поэты и трубадуры. Они тут же дали разрешение и на этот поединок; за несколько минут было определено количество сражающихся — десять на десять — и их имена. Установили также, что поединок произойдет через два дня на приморской дороге, ведущей в Бари. Но оба поставили условием, чтобы сегодня никто больше и словом не обмолвился о ссоре, дабы не омрачать праздника. Рыцари той и другой стороны остались довольны таким решением; в знак этого они обменялись рукопожатиями и спокойно разошлись по своим местам.

Пока заключались договоры, прислужники, следившие за ареной, убрали последнего быка и, насыпав песку и опилок на то место, где он свалился, уничтожили всякие следы крови. Фанфулла, который был главным распорядителем, получил от Гонсало приказание готовить все для турнира. За несколько минут посреди арены была воздвигнута дощатая перегородка наподобие стены, скрепленная сваями, вбитыми в заранее вырытые для этого ямы. Перегородка эта шла во всю длину арены, подобно оси эллипса, пересекающей оба его фокуса; высотой она была по грудь человеку среднего роста. Однако эта ось не доходила до самой окружности арены — оставляла под ложами пространство, достаточное для проезда трех лошадей в ряд. Согласно правилам боя на затупленных копьях, два всадника становились по концам арены так, чтобы перегородка разделяла их и приходилась каждому с правой руки; затем они пускали своих коней вскачь, устремлялись вдоль стены, почти касаясь ее, навстречу друг другу и наносили удар противнику, когда встречались с ним. Этот способ был не очень труден и не очень опасен, так как коню была указана дорога, а всадники знали, где каждый из них встретит противника.

В глубине площади с обеих сторон были поставлены две бочки с песком, в которые были опущены копья всех размеров; тот или другой из сражающихся на полном скаку выхватывал их оттуда, если случалось так, что его копье было сломано, а противник не выбит из седла; далее оба огибали концы загородки и снова неслись друг другу навстречу, каждый с той стороны, где в предыдущую встречу находился его противник.

Когда все было приготовлено для турнира, Фанфулла подошел к ложе, в которой сидела донья Эльвира, и сказал, что ей надлежит подать знак. Дочь Гонсало бросила на арену свой платок; в ту же минуту грянули трубы, и на ристалище, в сияющих доспехах, в богатейшем шитье, галунах и перьях выехали три испанца, вызывая желающих померяться с ними и суля каждому по три удара копьем и по два секирой. Этими сильнейшими бойцами были дон Луис де Корреа и Харсио, дон Иниго Лопес де Айала и дон Рамен Бласко де Асеведо. Герольд вышел вперед, объявил эти имена и, по обычаю, запретил зрителям выражать словами или действиями свое сочувствие какой-либо стороне. Щиты трех испанцев были вывешены под ложей Гонсало: все три имени были написаны на них золотыми буквами. Сами же обладатели этих имен, объехав площадь, остановились в глубине ее, около большого знамени, на котором виднелись кастильские башни и львы и арагонский балюстрад; знамя держал в руках богато одетый герольд, и оно развевалось над его головой.

Призом для победителя был великолепный шлем, украшенный серебряной фигуркой Победы: в одной руке Победа держала золотую пальмовую ветвь, а в другой — султан из перьев. То была работа Рафаэля дель Моро, замечательного флорентийского искусника. Шлем был надет на острие копья, воткнутого в землю около прохода, через который выехали три испанских барона.

Баярд, зерцало и слава рыцарства, первый выехал на арену на прекрасном нормандском гнедом жеребце; три ноги у жеребца были белые, грива черная; прекрасные его формы были, по обычаю того времени, скрыты под огромной попоной, покрывавшей его тело от ушей до хвоста; попона была светло-зеленого цвета с красными полосами, и на ней был вышит герб рыцаря; заканчивалась она бахромой, доходившей коню до колен. На голове и на крупе жеребца развевались султаны из перьев тех же цветов, и те же цвета повторялись на копейном значке и на перьях шлема. В телосложении самого Баярда не было ничего необыкновенного; напротив, насколько можно было судить при доспехах, оно не свидетельствовало о силе, которой обычно отличались воители того времени. Он выехал вперед; красавец жеребец играл под своим всадником и, чувствуя то узду, то легкое прикосновение шпор, подбирался, бил копытами, поворачивал выгнутую дугою шею и круп, и его волнистый хвост хлестал по арене, вздымая в воздух тучи песка.

Баярд сдержал коня против доньи Эльвиры и в знак приветствия склонил перед нею свое копье, а затем трижды ударил им в щит Иниго. После этого, переложив копье в левую руку, уже державшую поводья и щит, он взял правой висевшую на луке седла секиру и ударил ею два раза по щиту Корреа. Это означало, что он вызывает первого на три удара копья, а второго на два удара секирой. Проделав все это, Баярд отъехал ко входу в амфитеатр.

В ту же минуту Иниго оказался на своем месте напротив него; оба держали копье у ноги острием вверх. Баярд, у которого забрало было поднято и оставляло открытым лицо, столь бледное, что при виде его все недоумевали, как сможет он сражаться в этот день, приказал своему оруженосцу опустить и закрыть его, говоря при этом, что, несмотря на лихорадку (действительно мучившую его уже четыре месяца), он надеется не посрамить сегодня французское оружие.

Когда труба прозвучала в третий раз, показалось, что один и тот же порыв воодушевил бойцов и их коней. Склониться над копьем, дать шпоры коню, ринуться вперед с быстротой стрелы было делом одной минуты, и оба всадника выполнили его с равной быстротой и стремительностью. Иниго нацелился на шлем своего противника; то был верный, хотя и нелегкий удар; однако, когда они поравнялись, Иниго подумал, что в присутствии такого высокого собрания лучше действовать без риска, и удовольствовался тем, что переломил копье о щит Баярда. Но французский рыцарь, который по искусству владеть оружием был, пожалуй, первым воином своего времени, нацелился в забрало Иниго и попал так точно, что, даже если бы они оба стояли неподвижно, он не мог бы ударить лучше. Из шлема Иниго посыпались искры, древко копья переломилось почти у самого основания, и испанец так наклонился на левый бок — ибо он к тому же потерял левое стремя, — что чуть не упал. Таким образом, честь этой первой схватки досталась Баярду.

Оба рыцаря продолжали скакать по арене, чтобы выйти навстречу друг другу каждый с другой стороны; и Иниго, с гневом отбросивший обломок своего копья, на скаку выхватил из бочки другое.

Во второй схватке удары обоих противников оказались равны, и, быть может, Иниго в глубине души заподозрил, не но причине ли своей крайней учтивости французский рыцарь бьется не в полную силу. При третьей схватке это подозрение превратилось в уверенность. Иниго сломал копье о забрало своего противника, а тот едва коснулся своим копьем его щеки, и ясно было, что этот промах не был сделан невольно. Снова зазвучали трубы и крики «ура!». Герольды объявили, что оба рыцаря отличаются одинаковой доблестью, и они вместе отправились к ложе доньи Эльвиры, чтобы выразить ей свое почтение. Девушка встретила их словами похвалы; на такие же слова не поскупились ни Гонсало, ни герцог Немурский, который промолвил: «Chevaliers, c'est bel et bon».