Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I

• Название: Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
• Автор: Кондратий Биркин
• Издательство: «Издательский дом»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

«Временщики и фаворитки» — первая книга — трилогия К. Биркина (псевдоним известного в прошлом веке историка П. П. Каратыгина). В свое время большой успех имели его сочинения «Чернокнижники», «Заколдованное зеркало», «История тайных религиозных обществ древнего и нового мира», «Дела давно минувших дней» и др., которые давно стали библиографической редкостью.

Живость изложения и неизвестные исторические подробности делают книги К. Биркина интересными для широкого круга читателей.

---

Кардинал Лотарингский, бывший тогда при ватиканском дворе, подарил вестнику, прибывшему из Парижа от герцога Омальского, 10 000 золотых экю и задал великолепный пир на весь мир. Скажем в заключение, что изуверы в своем ослеплении были душевно убеждены в том, что резня гугенотов — подвиг, великий и богоугодный. До нас дошли сотни брошюр в стихах и в прозе, оправдывавших, одобрявших злодейства Катерины Медичи и Карла IX… Авторами этих гнусных панегириков были в Риме Камилло Капилупи; во Франции — Жан Монлюк, историограф Франциск Белльфоре, Леже Дюшен, Шантлув, написавший трагедию «Адмирал Колиньи», в которой вывел покойного прямо сообщником «диавола и аггелов его»… Иезуиты вообще явились защитниками преступлений короля и королевы французских. При Людовике XV, в 1758 году, аббат Кавейрак не постыдился написать апологию Варфоломеевской ночи; а в 1819 году какая-то семинарская гадина написала то же самое во французском журнале «Консерватор» /«Le Conservateur»/… Да зачем ходить так далеко: спросите в наше время у любого клерикала, какого он мнения о Варфоломеевской ночи? И можете быть уверены: одобрит и выразит pium desiderium о повторении /repetatur/…

Польское дворянство, имевшее намерение избрать себе в короли Генриха Анжуйского, брата Карла IX, призадумалось, так как палачей на польском троне еще не бывало… Немалых трудов и расходов стоило Катерине Медичи уговорить панов и магнатов не лишать короны ее возлюбленное детище. Генриху Анжуйскому в 1573 году пришлось ехать в Польшу через Палатинат, где нашли себе приют многие гугеноты и, между прочими, родные Колиньи. Электор-палатин, принимая у себя во дворце второго сына Катерины Медичи со всеми подобающими почестями, подвел его к портрету старика, под которым на золотой раме было написано латинское двустишие: «Такова была наружность героя Колиньи, так же славно жившего, как и умершего».[42]

— Знакомо вам это лицо? — спросил электор своего гостя.

— Это покойный адмирал Колиньи, — отвечал смущенный Генрих.

— Да, честный, храбрый, благороднейший Колиньи, истерзанный в Париже извергами! — с жаром подтвердил электор и продолжал с усмешкой. — Я дал у себя приют его друзьям и детям, чтобы и их не загрызли на родине французские псы!

Генрих робко осмотрелся. Его в эту минуту окружили гугеноты, одни с улыбками презрения, другие — с угрожающими взглядами.

Сын Катерины покраснел от стыда; с его подленькой мордочки только осыпались румяна, которыми она была щедро оштукатурена; Генрих побледнел от страха, вообразив, что гугеноты, мстя за Колиньи, не погнушаются выпачкать себе руки его грязной, гнилой кровью…

Но они удовольствовались единственно непонятной Генриху Валуа моральной пощечиной.

О смерти Карла IX, 30 мая 1574 года, существует три сказания. Первое гласит, что он умер подобно своему деду, Франциску I, в чем по многим причинам можно усомниться; второе предание тоже не совсем вероятно, так как в нем заметен элемент фантастический, приплетенный к истине ради нравоучения.

По этому сказанию, на Карла IX каждую ночь нападала изнурительная испарина, мало-помалу перешедшая в кровавый пот, от которого он и скончался, несмотря на все старания докторов. Третье предание, вероятнейшее, приписывает смерть Карла IX грудной болезни, которой он страдал более года. История сохранила подробности агонии короля, доказывающие, что перед смертью, в виду вечности, в сердце его пробудилось что-то похожее на угрызение совести. Он умирал на руках находившейся при нем безотлучно бывшей своей кормилицы /гугенотки/, простой крестьянки, и дня за два до смерти тревожно метался, проклиная тех, которые подстрекнули его на убийства, дико озираясь потухающими взорами… Ему мерещились убитые гугеноты: Колиньи, Ларошфуко, Пардайян и те полунагие беглецы по набережной, в которых он стрелял из окон Лувра… Что толку в подобном бесплодном раскаянии? Оно для Франции было тем бесполезнее, что Катерина Медичи злодействовала после Карла IX еще пятнадцать лет по прежней своей программе, увеличивая длинный список прежних жертв многими новыми, как увидим, переходя теперь к царствованию преемника Карла IX, его брата Генриха III, бежавшего, по приглашению матери, из Польши для занятия французского престола.

ГЕНРИХ III ГЕНРИХ ПОРУБЛЕННЫЙ /LE BALAFRE/, ГЕРЦОГ ГИЗ. МАРИЯ КЛЕВСКАЯ, ПРИНЦЕССА КОНДЕ. КРАСАВЧИКИ /LES MIGNONS/[43] /1584-1589/

За три дня до смерти Карла ГХ, 27 мая 1574 года, в Париже были казнены на Гревской площади граф Аннибал Коконна и Иосиф Бонифаций де Ла Моль, обвиненные и уличенные в исполнении злодейского умысла — порчи короля, посредством восковых куколок, найденных у злодеев при обыске в их квартирах. Порча куколками, в которую тогда повсеместно верили, состояла в том, что из воска вылепляли фигурку, похожую на того человека, которого желали извести. Окрестив ее, как человека, со всеми обрядами, и дав ей имя последнего, куколке с разными заклинаниями пронзали грудь булавкой или, продернув сквозь всю куколку светильню, зажигали ее… Тот, на кого таким образом напускали порчу, сох, увядал, видимо таял, и спасти его не было никакой возможности. Все симптомы болезни умирающего Карла IX подтвердили, что он был испорчен.

Этой нелепой сказкой Катерина Медичи маскировала истинную причину казни Ла Моля и Коконны, огласка которой могла быть источником новых кровавых столкновений между гугенотами и католиками. Дело было в том, что Генрих Наваррский и принц Конде, насильно удерживаемые при дворе, составили так называемый скоромный заговор /Complot des jours gras/, имевший целью возведение на престол младшего сына Катерины Медичи, Франциска, герцога Алансонского, бывшего тогда королевским наместником. Он обещал предводителям восстания все, что они желали, то есть полную свободу богослужения кальвинистам, уступку им нескольких крепостей, семейству Монморанси — места, занимаемые Гизами. Ла Моль, любимец герцога, фаворит Маргариты Наваррской, и Коконна, возлюбленный Генриетты Клевской, герцогини Неверрской, были в заговоре главными деятелями. Испуганный теми размерами, которые принимал заговор, малодушный Ла Моль довел о нем до сведения Катерины Медичи, чем однако же не спас от плахи ни своей головы, ни головы товарища. Из всех жертв королевы-родительницы эти два искателя приключений всех менее достойны жалости; один, как видим, был доносчиком, трусом, а другой — тот самый граф Коконна, который резал гугенотов в Варфоломеевскую ночь.

Пользуясь болезнью сына, Катерина Медичи деспотствовала, как ей было угодно, и с неослабным ожесточением преследовала гугенотов. По ее повелению маршал Матиньон с сильным отрядом был отправлен в Нормандию против графа Монгомери и Франциска де Брикевилля, барона де Куломбьер. Последний был убит при осаде Сен-Ло, а Монгомери захвачен в плен и доставлен в Париж, в самый день кончины Карла IX. По повелению королевы-родительницы, пленника заточили в Консьержери; допрашивали его, разумеется, с пытками; наконец, обвиненный в государственной измене, умышлениях на спокойствие королевства, злодейском убиении, пятнадцать лет тому назад, короля Генриха II на турнире, Монгомери был приговорен к смертной казни и обезглавлен 26 июня. Дети его, в числе одиннадцати человек, были лишены доброго имени и всех прав состояния. Через месяц на Гревской площади сожгли на костре орлеанского уроженца Жофруа Балле, автора двух книжонок атеистического содержания. От роду ему было девятнадцать лет, и по всем признакам он был не в своем уме. Этими четырьмя казнями Катерина Медичи потешала любезно-верный свой город Париж в ожидании прибытия из Польши нового короля, Генриха III, с личностью которого спешим ознакомить читателя.

Этот французский Гелиогабал родился в Фонтенбло 19 сентября 1551 года, рос и воспитывался под надзором Катерины Медичи, то есть, другими словами, в нем развивали одни только порочные наклонности, за полным отсутствием добрых качеств, в которых природа ему отказала. Хитрость заменяла в Генрихе ум, а животная чувственность — чувства человеческие. Хотя наружность обманчива и теории физиономики Лафатера как назло оказываются несостоятельными при их применении к многим историческим личностям, однако же, судя по портретам Генриха III, можно сказать, что у него лицо было действительно зеркалом души. Генрих был невысокого роста, очень нежного телосложения, с мелкими чертами лица и постоянной сладенькой улыбкой на тонких губах. Сознавая неприглядность своих рыжих волос и бровей, он, думая сделаться красивее, пуще безобразил себя, подкрашивая волосы в черный цвет, подводя брови, румянясь и белясь, не хуже отъявленной кокетки. С первых годов воцарения, когда для совершенного сходства с Гелиогабалом король воображал себя женщиной, он носил серьги, ожерелья и лифы с открытыми плечами и грудью. Наследовав от матери многие черты гнусного ее характера, Генрих, верный правилам итальянской политики, был особенно ласков и приветлив с теми, которых он ненавидел или боялся. Восемнадцати лет он принимал участие в столкновениях с гугенотами, отличался в сраженьях при Жарнаке, Монконтуре, но еще того более во время Варфоломеевской ночи, так как резать полусонных и безоружных было ему тем приятнее, что не сопрягалось ни с малейшей опасностью. Благодаря проискам и золоту Катерины Медичи, польские дворяне избрали его себе в короли в 1573 году. Теперь мы сделаем небольшое отступление. Герцог Генрих Гиз, сын покойного Франциска Лотарингского, с 1570 года был женат на Катерине Клевской, вдове Антония де Круа, принца Порсиен. Всячески стараясь породниться с королевским домом, Гиз, дружный с Генрихом III /тогда еще герцогом Анжуйским/, обратил его внимание на свою свояченицу, шестнадцатилетнюю красавицу Марию; тот влюбился в нее до безумия и, не откладывая далеко, решился жениться на Марии, но встретил неумолимую оппозицию со стороны королевы-родительницы — Мария Клевская была протестантка. Чтобы утешить опечаленного Генриха, Катерина Медичи поручила своей фрейлине Ренате Рие де Шатонеф отвлечь его своими ласками от Марии. Рената начала свои маневры кокетством, томными взглядами, нежными вздохами — и они произвели на Генриха желанное действие: он начал ухаживать за Ренатой, ответившей отказом на его страстные домогательства. Маневр очень искусный, но тем неудачный, что в это же самое время Рената удостаивала своей благосклонностью любимца Генриха, де Линьеролля. Последний, в откровенную минуту, похвастался герцогу Анжуйскому своими успехами и тем нанес жестокий удар его самолюбию, за что поплатился головой. Месяца за три до Варфоломеевской ночи тот же Линьеролль /а может быть и другой кто-нибудь/ разболтал о преднамереваемых убийствах и за это, по повелению герцога Анжуйского, был убит его приверженцем Виллькье. Разочарованный в Ренате де Шатонеф, Генрих опять обратился к Марии Клевской. Различие вероисповеданий, бывшее главным препятствием к их браку, было устранено переходом Марии 3 октября 1572 года в католицизм; но явилось другое: Генриху, избранному в короли польские, прочили в супруги княжну Анну Ягеллон… Очарованный Марией Генрих готов был отказаться и от руки княжны, и от королевства польского. Видя, что сын ее окончательно потерял голову, Катерина Медичи постаралась о скорейшей выдаче Марии Клевской за принца Генриха Конде, а герцога Анжуйского, убитого горем, отправила в Польшу, где он и царствовал по 19 июня 1574 года, то есть по самый день своего бегства во Францию, куда призывала его Катерина Медичи на открывшуюся, после смерти Карла IX, вакансию. Генрих, едучи окольными дорогами на Вену, в Венецию, оттуда в свое королевство, прибыл во Францию в сентябре. Здесь он всего прежде приступил к расторжению брака Марии Клевской с принцем Конде, ссылаясь на то, что муж ее еретик, гугенот, и не обращая внимания на беременность Марии. Бог весть, чем бы окончились старания Генриха III, если бы Мария, принцесса Конде, не скончалась 30 октября 1574 года от несчастных родов. Король, в неутешной своей горести, дошел до карикатуры: он в течение нескольких дней безвыходно просидел в комнате, обитой черным сукном, нарядился в траурное платье, состоявшее из черного бархатного колета, с вышитыми на нем серебром мертвыми головами на скрещенных костях; из мертвых же голов, выточенных из слоновой кости, были снизаны и его четки… Добрая утешительница, Катерина Медичи поручила его вниманию Ренату де Шатонеф (на этот раз ему послушную), девицу д'Эльбеф, наконец — знаменитую госпожу де Сов. Генрих, как говорится, очертя голову бросался в объятья и той, и другой, и третьей, затем чтобы в пресыщении найти лекарство от своего горя… Этот переход от слез к безумству понятен; в нем еще виден человек, вскоре превратившийся в животное, одержимое извращением своих чувственных побуждений.