Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I

• Название: Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
• Автор: Кондратий Биркин
• Издательство: «Издательский дом»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

«Временщики и фаворитки» — первая книга — трилогия К. Биркина (псевдоним известного в прошлом веке историка П. П. Каратыгина). В свое время большой успех имели его сочинения «Чернокнижники», «Заколдованное зеркало», «История тайных религиозных обществ древнего и нового мира», «Дела давно минувших дней» и др., которые давно стали библиографической редкостью.

Живость изложения и неизвестные исторические подробности делают книги К. Биркина интересными для широкого круга читателей.

---

В одно и то же время, когда Норфсомберленд возводил таким образом невестку свою на престол, он озаботился об устранении всех препятствий, хотя бы ценой злодейств и цареубийства. От имени Эдуарда VI (будто бы находившегося в живых) Норфсомберленд уведомил принцесс Марию Тюдор и Елизавету, находившихся в Гартфорде, чтобы они немедленно прибыли в Лондон по желанию больного. Не подозревая ловушки, принцессы отправились в столицу, но, не доезжая Гринвича, были уведомлены приверженцами, что опасность угрожает не только свободе их, но и самой жизни. Мария возвратилась в графство Сеффолк, где народ приветствовал ее как королеву и откуда она писала в Лондон парламенту и всему дворянству, требуя от них присяги на верноподданичество. Весь Лондон принял сторону Марии, войска, видя в ней законную наследницу, решились с оружием в руках отстаивать ее права: парламент колебался, но еще не дерзал отречься от присяги, только что принесенной Иоанне Грей. Оставив невестку, государственный совет и парламент в Башне, будто бы под арестом, герцог Норфсомберленд, собрав до восьми тысяч пехоты и конницы, двинулся навстречу верным войскам и стал в виду их в Сент-Эдмонд Бьюрри. Отсюда, не вступая в бой, устрашенный численностью неприятеля, без всякой надежды на поддержку со стороны народа, преданного Марии, Норфсомберленд отправил курьера в Лондон с требованием помощи и резервов у парламента… Последний, вместо того, покинув Башню и находившуюся в ней Иоанну, единодушно присягнул Марии Тюдор. Его примеру последовал и сам Норфсомберленд, со всей своей ратью находившийся в Кембридже.

Подлостью и предательством злодей надеялся спасти свою голову от давно заслуженной ею плахи, но на эту пошлую штуку трудно было поддеть Марию Тюдор, во-первых, знакомую со всеми интригами временщика, а во-вторых, не имевшую понятия о каких бы то ни было человеческих чувствах вообще, милосердии же в особенности. Арестованный своим недавним приверженцем, лордом Аренделем, герцог Норфсомберленд с главными сообщниками был представлен Марии Тюдор, уже вступившей в Лондон 3 августа 1553 года. Суд над мятежниками был непродолжителен — и 22 августа голова изверга пала под секирой палача.[13] Это была первая и последняя справедливая казнь, ознаменовавшая начало кровавого царствования Марии Тюдор. Жизнь Иоанны Грей, мужа ее Гилфорда и отца, герцога Сеффолка, до времени была пощажена, хотя муж и жена втайне уже были обречены плахе. Несчастные оставались в Башне, этом страшном дворце — и темнице, из которой короли и королевы английские выходили то на трон, то на эшафот. Как в Древнем Риме Тарпейская скала находилась неподалеку от Капитолия.

Мария Тюдор, сорокалетняя дева, воспитанная в школе несчастья, с сердцем окаменелым, закаленным в слезах, неистовая ханжа, покорная дочь и раба церкви католической, с первых же дней своего царствования доказала своим верным подданным, что она вместе с тем законная и достойная дочь своего родителя Генриха VIII. Владычествующим вероисповеданием Англии объявлено было римско-католическое; церкви были восстанавливаемы, упраздненные монастыри отделываемы заново; отечественный язык при богослужении заменен латинским. Генрих VIII жег и вешал приверженцев католицизма; Мария Тюдор жгла и вешала последователей учения лютеранского, уже укоренившегося в народе. В четырехлетнее царствование Марии Тюдор было сожжено на кострах и казнено ею по всему королевству триста шестьдесят протестантов обоего пола, в этом числе были восьмидесятилетний Кренмер, Летимер, архиепископ Уорчестерский, Фома Уироль, Фома Гоукс, Бертлет Грин… В Контербюри беременная женщина, протестантка, родила на костре: палач, движимый чувствами человечности, выхватил младенца из пламени, но судья, присутствовавший при казни, вырвав новорожденного из рук палача, бросил его обратно в пылавший костер!

В этом факте выражается весь характер царствования Марии Тюдор. В палаче было более чувств, нежели в этой королеве. Мог ли этот демон в образе женщины пощадить оставшуюся в ее власти Иоанну Грей?

Способ восстановления католицизма в Англии, употребленный Марией Тюдор, возмутил все королевство, и протестанты повели ожесточенную борьбу с папистами… Ad majorem Dei gloriam, как говорят иезуиты, брат вооружался на брата, сын восставал на отца. Для усмирения междоусобий Мария задумала из среды европейских государей выбрать себе помощника и супруга. Этой мегере всего приличнее было бы, по примеру покойного своего родителя, вступить в брак морганатический и выйти замуж хоть бы за судью, который жег детей, но она нашла жениха и того лучше. Выбор пал на ее внучатого племянника инфанта испанского Филиппа, сына Карла V. Для Марии Тюдор лучшей партии, конечно, быть не могло.

Эта весть была маслом, пролитым на огонь, и ненависть народная достигла крайнего предела. В повсеместных воплях неудержимого ропота слышалось имя Иоанны Грей, к заговорам непричастной, но достойно оцененной народом в эту годину бедствий и гонений. Воцарение Марии Тюдор было для Англии кровавым потопом, и гибнувший народ смотрел на Иоанну Грей, как на кроткую голубицу, вестницу прощения и милосердия Божия. Мысль свергнуть Марию и возвести на престол Иоанну, утешительная для большинства, выразилась наконец на деле. Некий дворянин Томас Уайэт /Wyat/, возмутив графства Кент и Сеффолк, с четырехтысячным ополчением двинулся к Лондону и уже занял предместья Уэстминстера, но, преданный своими близ Темпль-Бара, был повешен вместе с десятью сообщниками. Этот бунт, сначала ужаснувший Марию Тюдор, был по усмирении своем весьма полезен для пагубы Иоанны Грей. Кроме соображений политических, королевой руководила та адская ненависть, которую каждый урод питает к красоте, та зависть, которую большинство старых, мумифицированных дев чувствует обыкновенно к молодым, семейным женщинам. Иоанна Грей, ее отец, маркиз Дорсет, и муж ее Гилфорд были отданы под суд по обвинению в соучастии в мятеже и злоумышлениях на свободу и жизнь королевы. Не был упущен из виду и вопрос религиозный, так как муж и жена исповедовали лютеранизм. С благой мыслью обратить заблудших на путь истинный, королева послала к ним своих патеров для увещания и для предложения купить жизнь ценой отступничества. Гилфорд и Иоанна были непреклонны! Последняя имела даже геройство написать своей сестре письмо (на греческом языке), в котором заклинала ее оставаться верной однажды принятому исповеданию. Обвиняемая на суде, Иоанна созналась чистосердечно в единственной своей вине:

— Зачем, — говорила она, — я не имела твердости отказаться от ненавистной короны? Зачем любовь к родным заглушила во мне голос долга и совести? Государыня имеет полное право казнить меня за то, что, помимо ее, я осмелилась принять неподобавший мне титул королевский!

Кротость и смирение жертвы не только не обезоружили, но как будто еще пуще ожесточили Марию. Бестрепетной рукой она подписала смертный приговор Дорсету, Гилфорду и Иоанне Грей, приказав второго казнить на площади, а жену его в стенах Башни. К этому побудила королеву боязнь, чтобы народ, видя перед собой молодые жертвы, не исторг их из рук палачей.

Последние минуты Иоанны — не история, но легенда мученицы, чуждая вымышленных прикрас и трогательная по своей — если смеем так выразиться — евангельской простоте.

Приговор свой Иоанна выслушала спокойно и прослезилась только тогда, когда пришли за ее мужем, Гилфордом Додлеем. За несколько часов перед казнью ему было разрешено прийти проститься с женой, но Иоанна имела мужество отказать ему, не желая предсмертным прощанием поколебать его и свою твердость.

— Разлука наша, — сказала она при этом, — слишком кратковременна. Через час или через два мы свидимся и соединимся в лучшем мире, где нет ни печали, ни страданий!

Встав у окна, Иоанна дождалась минуты, когда мимо нее провели Гилфорда: он, увидя жену, рыдая, протянул к ней руки, а она махнула ему влажным от слез платком и после того как бы погрузилась в предсмертную тоску и какое-то самозабвение, из которого пробудилась, когда под окном ее темницы простучали колеса телеги, на которой лежал обезглавленный труп Гилфорда.

— Не упадал ли он духом? — спросила она пришедших к ней свидетелей казни.

Ей отвечали, что присутствие духа до последней минуты не изменило Гилфорду, и эта весть воскресила в Иоанне мужество, не покидавшее ее до самого склонения головы на плаху.

Взяв записную книжку, Иоанна набросала в ней несколько строк, выражавших смутное состояние ее души в последний час жизни. Думала ли она тогда о позднейшем потомстве, в памяти которого надеялась жить многие века, или это было движение лихорадочное, почти бессознательное?

Между тем, в нижнем этаже Башни заканчивались приготовления для казни юной страдалицы: прочно сколоченные подмостки были обтянуты черным сукном, посыпаны соломой, на них была установлена плаха, на плаху положен тяжелый, хорошо направленный топор… Все, все было в надлежащем порядке и тем прочнее, что эшафот этот служил основанием английскому престолу, на котором восседала Мария Тюдор.