Эмма Выгодская - Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)

• Название: Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)
• Автор: Эмма Выгодская
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1962

Романтическая и трагическая судьба великого испанского писателя и драматурга Мигеля Сервантеса де Сааведра (1547–1616) не однажды служила источником литературных произведений. Одно из них — эта книга для детей, написанная, ныне покойной, советской писательницей — Эммой Иосифовной Выгодской.

В довоенные годы книга выходила под названием «Алжирский пленник» (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»).

---

Исахар шёл рядом, полузакрыв глаза, и молча жевал краешек своего бурнуса.

Только сейчас заметил Мигель, как медленно они идут. Они тратили столько усилий, что казалось, будто прошли десятки километров, в действительности же два — три, не больше.

Вдруг Исахар вздрогнул и протянул руки.

— Вода! — крикнул Исахар и, пошатываясь, неровными шагами побежал вперёд.

«Потерял рассудок… Бредит…» — с тревогой подумал Мигель.

Но через полминуты все увидели впереди то, что первыми разглядели зоркие глаза мальчика: голубовато-серую полоску степного уэда.

Люди добежали, доползли до него по вязкой почве и надолго припали к солоноватой, тёплой от солнца воде.

Потом они наполнили мехи и весь день провели на берегу уэда.

К вечеру вдали, из-за гряды скал, потянулись, спускаясь в котловину, горбатые спины верблюдов, люди в белых и жёлтых бурнусах с чёрными каймами…

Беглецы не хотели встречи с разбойничьими кочевыми арабами. Склон зарос густым кустарником. Они залегли в нём и наблюдали.

Караван спустился к воде. Арабы, видимо, возвращались из «гаррамы» — разбойничьего набега на негритянские деревни. Тяжёлые тюки со слоновьими клыками, связки растений и цветные циновки висели по обеим сторонам верблюжьих горбов. Сверху, на тюках, связанные попарно, лежали, едва живые, чёрные женщины и дети. Мужчин гнали пешком; исхлёстанные в кровь спины, закованные в цепи ноги яснее слов говорили о том пути, который людям приходилось проделывать из родной деревни в приморский город на невольничий рынок.

Арабы поили верблюдов и варили кофе; до поздней ночи не смолкали их гортанный говор и крики; потом затихли, а рано утром, почти ночью, двинулись дальше в путь.

Едва исчез первый, из-за гряды скал показался второй караван.

— Мы на караванной тропе! — сказал Франциско де Менесес. — Здесь должен лежать путь к какому-нибудь большому городу: Богару, Мостаганему. Надо идти за ними вслед.

Второй караван скрылся в том же направлении, что и первый. Беглецы пошли по следам каравана. Они шли так до полудня. Скалы громоздились всё чаще и выше; на уступах горного хребта справа виднелись белые шатры арабов и карабкающиеся по камням чёрные козы. Тропа постепенно превращалась в дорогу; всё чаще виднелись на ней всадники и группы всадников; она обегала группу высоких скал и дальше подымалась высоко в гору. Бельтран де Сальто бежал впереди. Он раньше других взобрался на скалу, господствующую над местностью, и взглянул вперёд. Взглянул и застыл, и медленно повернул к товарищам лицо, похожее на белую маску.

В несколько прыжков Сервантес был на вершине скалы.

Он увидел море, синий овал знакомой бухты, мол, все семь фортов и двенадцать мечетей и лестницей подымающиеся в гору белые кровли домов приморского города Алжира.

Глава пятнадцатая Цена выкупа

Дали-Мами рвал на себе волосы и считал убытки. Шесть рабов, шесть лучших рабов его королевского баньо ушли в пустыню, исчезли на глазах у всех. Две тысячи червонцев, не меньше, считал он, пропали, протекли сквозь пальцы, как песок.

— Где ты был? — рычал он на Юсуфа. — Ты проспал, шакал! Живым зарою в землю, забью палками до смерти, — найди!

Юсуф и сам был удручён. Поиски не привели ни к чему. Алжир велик… в нём не одни ворота, а пустыня велика и обширна.

И вдруг все шестеро пленников покорно пришли сами и сели в углу двора.

Что же другое им оставалось делать?

«Изобьют их палками или повесят за ноги? Посадят на кол или просто зароют по шею в землю?» — мучился сомнениями Юсуф, поглядывая на пленников.

Дали-Мами так обрадовался, что даже не наказал беглецов.

Палки получил только Исахар. Мигель слышал его крики и вой со двора общей тюрьмы. Мальчика притащили окровавленного, потерявшего сознание и бросили в конуру.

Мигель приполз к нему и смазал ему раны оливковым маслом из своего скудного пайка.

— Не плачь, Исахар, — сказал Мигель, — мы ещё уйдём от них.

Ожесточение, какого он не знал раньше, овладело Сервантесом после этой неудачи. Ещё более смелые и безумные планы придумывал он теперь, лёжа ночью без сна.

Остальные пленники потеряли надежду, особенно Кастаньеда. Он ничего не ел, худел и таял на глазах. И неожиданно к Кастаньеде первому пришло избавление.

Старики-родители, добыв где-то денег, прислали ему выкуп. Босоногий монах-францисканец принёс ему золото прямо в тюрьму. Кастаньеда онемел от радости. До самого отъезда у него с лица не сходило выражение счастливого изумления.

С Кастаньедой Сервантес смог, наконец, отправить письмо о себе отцу и матери в Испанию.

К Родриго Сервантесу пришло письмо из Алжира.

— Бедный дон Родриго! Оба его сына, и Мигель и Родриго, попали в плен к пиратам!.. Бедная донья Леонора! Приведётся ли ей ещё увидеть своих сыновей?..

Все друзья и соседи жалели старого дона Родриго.

С минуты, когда получилась страшная весть, дон Родриго не знал покоя. Слёзы он предоставил жене и дочерям — сам торопился действовать.

Две недели метался дон Родриго по городу, ища денег взаймы. Купцы жалели его, но деньги давали туго. Одно честное имя — плохое обеспечение капитала. Только тысячу двести реалов удалось собрать дону Родриго.

— Этого мало, Леонора, — сказал он жене. — Нам нужно вдвое, втрое больше.

Скоплённые ценою долгих лишений, в шкатулке у доньи Леоноры лежали восемьсот реалов, отложенных на приданое обеим дочерям.

Старый идальго смотрел на жену, не смея выговорить то, о чём думали оба.

Стукнула дверь. Старшая, Луиса, давно мечтавшая об уходе в монастырь, стояла на пороге.

— Отец! — сказала она. — Возьми моё приданое и пошли братьям. Зачем оно мне? Я не буду жить в миру.

— Возьми и моё, отец! — послышался вздрагивающий от рыданий голос.

Кудрявая Андреа глядела из-за плеча сестры. Ей отказ от будущего был труднее. На круглых щеках девушки пропали ямочки, и слёзы катились из тёмно-карих глаз.

— Возьми и моё приданое, — сказала Андреа и, не договорив, громко всхлипнула и убежала к себе.

Но и этого было мало.

Для выкупа надо было послать не меньше трёх тысяч реалов.

Дон Родриго продал дом, продал огород и маленький виноградник возле дома, продал коз, убогую мебель и утварь из своего жилища.

Чтобы спасти сыновей, вся семья становилась нищей.

Когда всё было продано и Родриго Сервантес с женой сели на пороге дома, который уже больше не принадлежал им, долго крепившаяся донья Леонора уронила голову на колени и громко заплакала.

— Не плачь, Леонора, — мягко сказал дон Родриго и провёл рукой по волосам жены. — Не плачь. Нам ведь только продержаться, пока приедут Родриго и Мигель.

Мурсийские купцы, ведшие торговлю с портами африканского побережья, на этот раз собрались в путь без обычной проволочки, и попутный ветер всю дорогу подгонял судно, отплывшее из Аликанте в Алжир. Трёх недель не прошло, и Сервантес получил в своей тюрьме три тысячи триста реалов.[16]

Он сам понёс их Хромому.

Грязных, оборванных рабов не пускали в покои Дали-Мами, кроме тех случаев, когда они приносили деньги. Сейчас перед Мигелем раскрылись все двери. Слуга-араб провёл его внутренним двором, по мозаичному полу, мимо затейливого фонтана, в благоуханный полумрак и прохладу крытой мраморной галереи. Хромой сидел на подушках низкого дивана.

— Я принёс тебе деньги за себя и за брата, — сказал Сервантес и протянул греку червонцы.

Не спеша Дали-Мами пересчитал деньги и поднял глаза на пленника.

— Это за брата, — сказал Дали-Мами. — А за тебя?

— Здесь за двоих, — бледнея, сказал Мигель.

— Ты плохо считаешь, — качнул головой Дали-Мами, и усмешка поползла по его лицу. — За тебя одного надо вдвое больше.

— Тебе трёхсот червонцев золотом мало за нас двоих? — сказал Сервантес, невольно подступая ближе к Хромому.

— Ты издеваешься надо мной, однорукий, — сказал Дали-Мами. — Ты считаешь меня дураком. Или я для того четырнадцать лет ездил по морю и топил франкские суда, чтобы не знать цены на лошадей и людей? Ни разу ещё мой глаз не ошибался в пленнике. Или я не вижу, как ты орлом проходишь среди других рабов, как тебя слушаются старики, как тебя боятся даже монахи, ваши испанские монахи, которые не боятся самого шайтана? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто герцог Сеса и дон Хуан Австрийский давали секретные письма простому солдату? Ты хочешь, чтобы я выпустил тебя на свободу за жалкую горсть золота наравне с простым калабрийским матросом? Тебе не дождаться этого, однорукий.

— Ты хороший купец, Мами, — глухо сказал Сервантес, — но твой расчёт неверен. Я сгнию у тебя в кандалах или убегу.

— Так говорили все и ошибались, — усмехнулся Мами. — Все вы прикидываетесь бедняками. Кто дал триста, тот может дать и пятьсот.