Кен Кизи - Демон Максвелла

• Название: Демон Максвелла
• Автор: Кен Кизи
• Издательство: Амфора
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278–470-1

Во все времена человечество преследовал зловещий призрак энтропии, а в переводе на бытовой язык — страх смерти и хаоса. «Демон Максвелла» Кена Кизи — квинтэссенция честных и нелицеприятных размышлений на эту тему. Эта книга — настоящее откровение о переходе от бунтарских хипповых 60-х к эпохе, ознаменованной глубоким сомнением в достижимости идеалов всеобщего братства и единения.

---

Точка раскуривает со мной пару косяков, а потом я предлагаю показать ей окрестности. По дороге на пруд к нам присоединяется ее дочь, которая уже сменила рубаху на синий топик. И теперь, пока я рассказываю ее матери о ферме, она липнет ко мне с другой стороны. Краем глаза я замечаю, что ее тело вылезает из топика, как веснушчатая зубная паста.

У пруда я обеих знакомлю с Квистоном, который охотится на окуней и все еще дуется, что его не взяли с собой на рыбалку. Однако вид рыжих волос и сжатого топиком тела заставляет его забыть обо всем, и он тут же спрашивает, не хочет ли она забросить удочку, так как в камышах возится огромная рыбина. Однако Рыжая, не отвечая, устремляется успокаивать с полдюжины возбужденных крякв, показывая всем своим видом, что ее не интересуют ровесники и рыбы, какого бы размера они ни были.

— Она довольно продвинутая девочка, — извиняющимся тоном объясняет мне Микроточка. — К тому же она уже почти год принимает лекарства.

Квис возвращается к своему окуню, Точка идет надоедать Бетси в сад, а я снова поднимаюсь наверх. За мной наблюдает сидящая на проводе ласточка. Квистон и Калеб вместе со Стюартом отправляются через поле встречать сына Олафа Бутча. Солнце близится к завершению своего самого длинного рабочего дня в году.

Девочка возвращается к микроавтобусу, улыбаясь мне, достает спальник и книжку Анаис Нин.

— Ты не возражаешь, если я устроюсь около вашего пруда? Я люблю спать под звездами, а потом, может, мне захочется искупаться на заходе солнца. Понимаешь, о чем я?

— Еще бы, — отвечаю я. — Устраивайся где хочешь и купайся в чем мать родила — да за ради Бога. Я не возражаю.

Ласточка срывается с места. Оса прерывает свое занятие и вылетает наружу, чтобы окинуть взором поле деятельности. Бетси с Точкой уходят в дом готовить сладкий горошек. Солнце движется к Горе Нибо. И я решаю обойти ферму, покормить уток и проверить, что делается у пруда, чтобы предотвратить возможные вечерние неприятности.

Обхватив колени руками, она сидит на берегу и смотрит на уток, которые в свою очередь смотрят на нее. Она улыбается. Я бросаю уткам корм. Те с криками на него бросаются.

— Пшено? — спрашивает она.

— Шелушеный рис, — отвечаю я. — Какие-то вегетарианцы, которые жили у нас, оставили нам целых два мешка. Они только этим и питались.

— И им нравилось?

— Не думаю. Их было около дюжины. Я имею в виду уток, а не вегетарианцев. Но шестеро куда-то делись. Мы думаем, это лиса.

— Плохо.

— Таков закон природы, — отвечаю я. — Одни уничтожают других.

— Все равно жалко. Бедняжки...

— Да.

Небо покрывается позолотой, и мы молча наблюдаем за утками. На душе у меня хорошо, я ощущаю в себе добродетель и чувствую себя чуть ли не праведником — последствия поста уже начинают сказываться. За целый день я даже близко не подошел к телевизору, и я не испытываю ни малейшего желания трахнуть какую-нибудь из этих уток.

ЕЖЕВИКА

Босоногие тетки и кусты ежевики —
Мне сознанье мутят ароматы и крики,
В сердце страсть, в жилах кровь
И бушует, и бродит,
Почему же любовь
Рот оскоминой сводит?

КРАСОТКА ИЗ ДОЛИНЫ СМЕРТИ

Мы встретились в Барстоу у стойки,
В Форт-Уэрте я ее уболтал,
А в Фениксе после попойки
Я чувства ее растоптал.

О Молли из Смертной долины,
Ушла ты, навеки ушла.
Голубкой ни в чем не повинной
Твоя отлетела душа.

Во Фриско я ел фрикадельки.
Девчонку в объятьях держа,
И Молли, спустивши бретельку,
В меня запустила ножа.

Затем, подавив свои стоны
Швырнулась она в океан,
Где бродят во тьме скорпионы
И зреет полночный туман.

О Молли из Смертной долины,
Ушла ты, навеки ушла.
Голубкой ни в чем не повинной
Твоя отлетела душа.

СЛАДОСТНАЯ РУФЬ

Загадкой эта Руфь была,
Даря нам тень на солнцепеке,
Сколь ни пыталась бы молва
Вослед ей посылать упреки.

Ей мужем пустота была,
В отсутствие друзей и близких
Из чаши горечи пила
Она напиток грусти склизкой.

Наследство своего отца
Она слезами поливала,
И труд ее не знал конца, —
Казалось ей — все было мало.

Лишь ветер сеяла она,
А на заходе жала штормы,
И молотилкой для гумна
Служили ей гроза и волны.

Что ни весна — соседи ей
Спешили дать совет полезный,
Но Руфь в отсутствие друзей
Сама себе была любезной.

И шла она своим путем,
Как зверь, что сам дорогу знает,
Была сама себе питьем
И хлебом, что нас насыщает.

И вот когда ударил град,
И засуха спалила нивы,
Пришел к ней и сосед, и брат,
И все остались с Руфью живы.

И хоть не тешили земли
Ни плуг, ни борона,
Но марципаны расцвели
Там, где прошла она.

И зрела сочная нуга,
И колос зеленел,
Там, где прошла ее нога
И глаз куда глядел.

Но все проходит под луной,
И засуха прошла.
Река наполнилась водой,
Сурепка расцвела.

Собрал свои пожитки гость —
Ушел пахать и жать,
А Руфи Сладостной пришлось
Все за долги продать.

ЦИКЛОДОЛ

У сестренки Лу
Лавка на углу.
Четверо по лавкам,
Мужик — на полу.
Днем она стирает,
Бабам платья шьет,
По ночам мечтает
Раздеть солдатский взвод.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,
И про Библию тоже смотри не забудь,
И тогда освещу я всем сирым дорогу
И на праведный выведу путь.

За столом профессор
Дохлый, как свинья, —
Лишь журчит процессор,
Отдохну и я.
Если алкоголем
Колеса запивать,
То и в чистом поле
Сладко будешь спать.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,
И про Библию тоже смотри не забудь,
И тогда освещу я всем бедным дорогу
И на праведный выведу путь.

Вегетарианка
Анни Грин была
И на всякой пьянке
Только сок пила.
Как лихая нечисть,
Плясала на попойке
И носила челюсть,
Добытую в помойке.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,
И про Библию тоже смотри не забудь,
И тогда освещу я всем черным дорогу
И на праведный выведу путь.

Феминисткой Лупа
Захотела стать,
И попала глупо
В лесбийскую кровать.
Ну а муж у Лупы —
Гринго молодой,
Он костюмчик тупо
Носит день-деньской.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,
И про Библию тоже смотри не забудь,
И тогда освещу я всем черным дорогу
И на праведный выведу путь.

Преподобный Джексом
Свинятину любил,
Зашел за бифштексом —
Окорок купил.
В поезд сел спокойно,
Весел, сыт и рад,
Но силою убойной
Владеет трупный яд.

Циклодолу, Господь, мне пошли ради Бога,
И про Библию тоже смотри не забудь,
Освети нам всем бедным и черным дорогу
И на праведный выведи путь.

Поиски доктора Фэна

Каждый раз, встречаясь с кем-нибудь, кто понимает по-английски, я задаю один и тот же вопрос: «Да, кстати, вам что-нибудь известно о судьбе и местонахождении прославленного философа доктора Фэн Юланя?» На что практически каждый раз получаю один и тот же ответ: «Фэн Ю... как?». После чего один из моих американских спутников непременно пускается в какие-нибудь словесные игры, видя, что я вновь устремляюсь допрашивать какого-нибудь китайца.

Вся их троица — главный редактор нашего журнала, спортивный фотограф и Блинг — уроженец Пекина, воспитанный в Питтсбурге и специализирующийся в области китайского права, — еще несколько дней тому назад пришла к выводу, что целью моего исследования является пыль веков и безвозвратно ушедшей славы Китая. Искусственно раздуваемое в очередной раз любопытство к изнаночной стороне какой-то мелкой исторической интермедии Доктора Времени. Впрочем, мое расследование придавало нашему путешествию определенную значимость, так что никто не проявлял по этому поводу никакого раздражения.

Непонимающие взгляды, которыми окружающие встречали мои вопросы, тоже меня не обескураживали, так как и я сам узнал о пропавшем докторе всего несколько недель назад, когда летел сюда из Орегона. Вместо того чтобы самолетом добраться до Сан-Франциско и там пересесть на китайский клипер, я решил ехать на машине. У меня было с собой несколько старых номеров нашего маленького литературного журнала «Плевок в океан», которые я намеревался распространить на побережье. То есть в действительности — полный багажник и битком забитое заднее сиденье, если говорить начистоту. Мой осевший на задние колеса «мустанг» выл от натуги, когда я выезжал из Нибо за два дня до вылета самолета, опасаясь, что тяжелый груз и большое расстояние могут затруднить мое передвижение. Однако старая развалина с брезентовым верхом почти без остановок проделала шестьсот миль по темному шоссе, как молодая кобыла в расцвете сил. Так что, когда впереди замаячил смутный изгиб Прибрежного моста, у меня еще оставалось полтора дня до вылета, поэтому я свернул в Беркли, чтобы навестить своего старого приятеля священника.