Димитр Димов - Табак

• Название: Табак
• Автор: Димитр Димов
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

Роман «Табак», неоднократно издававшийся на русском языке, вошел в золотой фонд современной болгарской прозы. Глубоко социальное эпическое произведение представляет панораму общественной жизни в Болгарии на протяжении пятнадцати лет – с начала 30-х годов до конца второй мировой войны. Автор с большим мастерством изображает судьбы людей, так или иначе связанных с табачной фирмой «Никотиана».

---

– Он? – спросил владелец фонарика, направив его анемичный свет в лицо Павлу.

– Он самый! – ответил женский голос.

– Откуда ты меня знаешь? – спросил Павел.

Женщина не ответила. Павел с удовлетворением понял, что товарищи из штаба прислали за ним людей молчаливых и опытных.

Они обменялись еще несколькими словами, также чуть слышно. Потом партизаны встали, и все потянулись гуськом вверх по крутому склону. Мокрая и скользкая хвоя осложняла и без того трудный подъем. Все молчали – из предосторожности, от усталости или из-за плохого настроения. Спустя полчаса они вышли из тени, которую вершина горы отбрасывала на склон, и мрак поредел. Сквозь ветви сосен пробивался серебристый лунный свет, и в этом чахлом свете Павел все-таки смог различить силуэты своих спутников. Их было четверо – трое мужчин и одна женщина, невысокая и сухощавая, но проворная, как ласка. Она была одета по-мужски, и только пышные волосы отличали ее от мужчин.

Человек с фонариком шел впереди и вывел маленький отряд на горную тропу. Идти стало удобней. Они ужо далеко отошли от дачного поселка, и им больше но грозила опасность наткнуться на секретные посты, охраняющие резиденцию царя. Над тропой, что вилась между соснами, показалась узкая полоска неба, и стало светлее. В лесу царила полная тишина, в холодном воздухе стоял запах озона и смолы.

Павел шел в нескольких шагах позади женщины. Уже светало, и он теперь видел в предутреннем сумраке, что па пей была брезентовая куртка защитного цвета, потертые брюки-гольф и полуботинки на резиновой подошве, в которых она ступала бесшумно и легко, как волчица. Когда же она повернула голову, Павел увидел в профиль ее лицо – исхудалое, заострившееся и настороженное, как у всех нелегальных. На вид она была не первой молодости.

– Ты сегодня слышал радио? – внезапно спросил человек с фонариком, оглянувшись.

Вопрос был задан вполголоса, и Павел его не расслышал.

– Мичкин спрашивает, слышал ли ты сегодняшнюю сводку Советского информбюро, – объяснила женщина.

– Нет, – ответил Павел. – Я был занят.

– Это мы видели, – заметила женщина саркастическим тоном.

– Что ты видела? – спросил Павел.

Он не получил ответа. Женщина отстала от спутников и, наклонившись, принялась завязывать шнурки своих полуботинок. «Занозистые ребята!» – решил Павел. Потом подумал, что они ведь скитаются но горам, как голодные, загнанные звери, и поэтому трудно ожидать от них любезного обращения. Может быть, они видели в освещенном окне его с Ириной и разозлились. Но что бы они ни видели, это их не касалось.

И все же ему было немного стыдно при мысли о том, что могут подумать про него товарищи. Этот вечер смутил и расстроил его. Ирина даже переодеться ему помешала. Свою походную одежду он принес в узле, который сунул под мышку, как только услышал сигнал товарищей. Ни разу в жизни он не выполнял партийного поручения так неаккуратно. История гибели Стефана казалась ему чудовищной, и он с трудом верил в это. Л что, если женщина просто хотела отвлечь его внимание от подозрительной печати гестапо в паспорте? Но, хоть Ирина и не заслуживала доверия, ей удалось разжечь в Павле давнюю ненависть к Борису. Ее рассказ ничуть не противоречил тому, что Павел слышал о смерти Стефана, и верно отражал характер среднего брата. Уже в детстве Борис был нелюдимым, озлобленным, уже тогда в нем жила эта холодная, расчетливая подлость. Однако, несмотря на все это, история Стефана казалась Павлу невероятной.

Еще долго он шел, поглощенный скорбными мыслями об умершем брате. Но вот образ Стефана побледнел, и Павел снова вспомнил Ирину. Не часто приходилось ему видеть таких красавиц и па родине и на чужбине. Душа ее, конечно, была развращена, но в красоте ее чувствовалось что-то здоровое, теплое и нежное, что-то чуждое миру, в котором она жила. Затем он опять вспомнил про отметку в ее паспорте и обозлился. Ко всем чертям эту бабу!.. Очень неприятно, если товарищи видели ее в окне.

Человек, которого звали Мичкиным, махнул рукой и, внезапно свернув, стал подниматься по склону пади. Снова начался крутой и утомительный подъем, который затянулся на целый час. Женщина то и дело скользила, падала па колени и всякий раз жалобно и сердито вскрикивала. Павел вернулся к ней, чтобы подать ей руку, но женщина сама встала на ноги, отказавшись от помощи. Она была вооружена всего лишь крохотным никелированным револьвером, который висел на веревочке у нее на шее. Женщины из другого мира носят так на цепочке золотые часики. Ее маленькое, усеянное веснушками лицо не было ни безобразным, ни красивым. Оно было бы миловидным, если бы на нем не застыла сердитая гримаса, вызванная частыми падениями, и если бы взгляд ее серых, почти бесцветных глаз не был таким пронзительным.

Наконец они поднялись на гребень хребта и сели отдохнуть, с трудом переводя дух после тяжелого подъема в разреженном воздухе. Лес кончился и остался далеко внизу. Для привала выбрали небольшую полянку, со всех сторон огражденную высокими скалами – надежное укрытие. Трава здесь была еще мокрой от ночной росы, но Мичкин бросил на нее свой продранный кожух, лег и почти мгновенно заснул, не выпуская из рук винтовки.

Это был рослый краснолицый мужчина лет пятидесяти, давно не бритый и со свежим шрамом на щеке. Он был в царвулях и крестьянских шароварах из домотканого сукна. Второй мужчина, по-видимому рабочий, был вооружен автоматом, одет он был в бриджи и шерстяной свитер. Руки у него были огрубелые, а лицо болезненное и умное. Как только отряд остановился на отдых, он отошел к подножию самой высокой скалы и, закутавшись в одеяло, занял сторожевой пост. Третий, совсем еще юный, почти мальчик, в сапогах и военной форме, был, вероятно, солдатом, бежавшим из казармы. Он тоже держал в руках автомат. Женщина села в стороне и сразу же стала переобуваться – очевидно, полуботинки были ей не очень впору.

Уже совсем рассвело, и Павел внимательно всматривался в лица товарищей. Почти все они казались ему бывалыми борцами, закаленными коммунистами, которые отчетливо понимают, в чем их долг, и не склонны к чрезмерной восторженности. У женщины было интеллигентное лицо, но оно еще не утратило сердитого выражения; всем своим видом она показывала, что ей не до разговоров. Небритый мужчина громко храпел, а солдат молча снял с ноги сапог и рассматривал ранку на пятке. Павел подошел к человеку с автоматом, стоявшему у скалы, присел рядом с ним и предложил ему сигарету, но тот не взял ее и только показал рукой на грудь. Вероятно, у него были слабые легкие.

– Мы ждем, что ты нам расскажешь много новостей, – негромко проговорил он.

– Почему? – спросил Павел.

– Лукан говорил мне, что ты вернулся из Советского Союза. Я – ответственный по группе… Он наказал мне в случае опасности беречь тебя как зеницу ока.

– Я этого не стою, – рассмеялся Павел. – Как у вас идут дела?

– Боремся… Но не хватает оружия, и с продуктами туговато… Зима была трудная… Пятеро товарищей погибли от голода и стужи.

– Везде тяжело, – сказал Павел, глядя на обросшую лишайником скалу. – Придется зимовать еще раз.

– Да, второго фронта не дождешься.

– Ты чем занимаешься?

– Табачник. Заработал смертный приговор, но удалось бежать из тюрьмы.

– Тебе повезло. А из какого ты отряда?

– Имени Станке Димитрова.

– Кто у вас командир?

– Динко.

– А политкомиссар?

– Шишко.

– Слышал о них. Что за человек Динко?

– Хороший, – ответил рабочий после недолгого колебания.

– Ты, как видно, не очень в этом уверен.

– Ты прав, не очень… Но может быть, я ошибаюсь.

– Я тебя спрашиваю как коммунист коммуниста.

– Понимаю! У Динко большие неприятности со штабом. Лукан обвиняет его в превышении власти. Наверное, будет партийный суд.

– Вот как!

– Да! Партия не терпит своеволия. Динко приказал атаковать железнодорожную станцию, хотя политкомиссар на это не соглашался.

– Чем же кончилась операция?

– Ничем!.. Станция была укреплена дотами. Трое товарищей погибли зря.

– Может, у Динко были свои тактические соображения?

– Не было их! – Рабочего знобило, и он крепче закутался в одеяло. – Просто он увидел в бинокль, что в деревне возле станции стоит машина Морева, табачного фабриканта… Вот ему и приспичило пустить в расход этого Морева… А зачем, какой в этом смысл? Ребячество.

Павел вздрогнул, но ничего не сказал; он по-прежнему пристально рассматривал обросшую лишайником скалу. Погасив окурок, он спрятал его в пустую спичечную коробку, которую сунул в карман. Нельзя было оставлять после себя следов.

– Ну, а потом что было? – спросил он сдавленным голосом.

– Ничего… Отбросили нас… А Морев уехал целый и невредимый.

– Когда это было?

– Да с месяц назад, – ответил рабочий. – Лукан тут же снял Динко с командования. С тех пор положение без перемен. Наверное, ждут, что ты скажешь.