Димитр Димов - Табак

• Название: Табак
• Автор: Димитр Димов
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1978

Роман «Табак», неоднократно издававшийся на русском языке, вошел в золотой фонд современной болгарской прозы. Глубоко социальное эпическое произведение представляет панораму общественной жизни в Болгарии на протяжении пятнадцати лет – с начала 30-х годов до конца второй мировой войны. Автор с большим мастерством изображает судьбы людей, так или иначе связанных с табачной фирмой «Никотиана».

---

IV

Мария медленно умирала.

Зимой ее держали в Софии, а летом – в Чамкории, под наблюдением медицинской сестры, которая ходила за больной уже девять лет. Борис хотел поместить жену в отдельную квартиру, но Ирина воспротивилась этому. Она считала, что подло выгонять Марию из ее собственного дома.

Однажды летним вечером в Чамкории сиделка поняла, что больная при смерти. Уже несколько дней страшно исхудавшая Мария лежала без движения и упорно отказывалась от пищи. По ее лицу блуждала бессмысленная улыбка, пустые, невидящие глаза тупо смотрели в потолок, изо рта текла слюна.

К этому времени сиделка успела прочесть множество книг по медицине и давно ждала конца. Однообразная и тоскливая жизнь в обществе больной стала ее тяготить, несмотря на солидное жалованье, которое она целиком откладывала. Сиделка уже скопила себе небольшое состояние. Но молодость свою упустила.

Она вызвала по телефону врача, который лечил Марию. Врач в тот же день приехал из Софии на своем автомобиле, несмотря на жару и далекое расстояние, – он всегда был готов жертвовать собой ради богатых пациентов.

– Кончается, – сказал он, всматриваясь в лицо больной. – Последняя стадия болезни.

Это был молодой врач, способный и преуспевающий, очень начитанный и с хорошими манерами, что помогало ему привлекать пациентов. Лоб у него был высокий, из-за очков в роговой оправе глядели холодные умные глаза. Иногда в глазах этих появлялось и сострадание. Но даже в такие минуты с его лица не сходило выражение расчетливости, словно у торгаша, который знает цену своему мастерству. Однако сейчас лицо врача никакого сострадания не обнаруживало. Больная надоела и ему.

– Господи!.. Неужели умрет? – с притворным испугом пробормотала сестра.

А глаза ее молчаливо спрашивали: «Когда же наконец?»

– Завтра, самое позднее послезавтра, – ответил врач, поняв ее вопрос.

– Бедненькая!.. – вздохнула сестра.

И тут ее действительно взволновала мысль о перемене, которая со смертью Марии произойдет в ее жизни. Наконец-то и она заживет, как другие поблекшие, но еще не потерявшие привлекательности перезрелые девушки. Она собиралась купить себе квартирку из двух комнат и завести близкого друга – какого-нибудь скромного, чистенького служащего, с которым можно будет по вечерам ходить в кино, а по воскресеньям совершать прогулки на Витошу. Замужество ее не привлекало. Девять лет она размышляла в одиночестве о болезни Марии, о Борисе с Ириной, о супружеской жизни господ Спиридоновых и пришла к выводу, что брак имеет значение только как договор, определяющий денежные отношения. Но она уже могла считать себя вполне обеспеченной и не нуждалась в подобном договоре.

– Где господин Морев? – спросил врач.

– В Берлине, – ответила сиделка. – А может быть, в Гамбурге. Он уехал вместе с господином Костовым.

– А госпожа Спиридонова?

– Она в Карлсбаде.

Доктор озадаченно наклонил голову. Близкие не застанут Марию в живых, даже если вызвать их телеграммами. А в отсутствии родственников не имеет смысла играть роль врача, героически борющегося со смертью. Подобно хорошему актеру, он не хотел блистать своим талантом перед пустым залом.

– Мы можем послать телеграмму госпоже Ирине, – предложила сестра.

– Где она?

– В Варне.

Доктор слегка поморщился. Ирина была не глупее, чем он, и сразу же распознала бы рекламную основу его бесполезного усердия.

– Пожалуй, это не имеет смысла, – сказал он. – Я переночую здесь… и приготовьте мне завтра утром теплую ванну.

– Я позабочусь об этом, – пообещала сестра.

– Благодарю вас.

И, сделав больной совершенно бесполезный для нее укол кардиазола, врач спустился в сад, чтобы просмотреть газеты.

Мария умерла на следующий день вечером, незадолго по приезда Ирины. Она угасла тихо и незаметно, как догорает забытая свеча. Сиделка расплакалась. Ей вдруг стало жалко расставаться с той жизнью, которую она вела при больной, с одиночеством, покоем, книгами. За эти девять лет Мария как бы сделалась частью ее жизни, но сестра осознала это только теперь.

Когда Ирина приехала, доктора уже не было, а Мария лежала на своей кровати, обмытая и прибранная.

У изголовья ее стоял букет цветов, которые сиделка набрала на горном лугу. На ночном столике горела свеча. Теперь от Марии остался только остывший труп, и казалось, что она отдыхает от мук, пережитых в том мире, который и создал ее, и погубил. На ее лице не осталось и следа от гримасы бессмысленного смеха. Больной разум Марии отлетел, и она снова сравнялась с другими людьми. Глядя на покойницу, Ирина почувствовала знакомое смущение, которое всегда испытывала, наблюдая за припадками ипохондрии у сумасшедшей. Губы Марии словно шептали: «Теперь все принадлежит тебе… И Борис, и «Никотиана», и все огромное богатство моего отца, которое Борис удвоил… Ты заботилась обо мне, и я тебе благодарна, но ты уже не любишь Бориса, а только тянешься к его богатству, как любая уличная девка и воровка…»

Ирина вышла из комнаты, чтобы не слышать этого шепота. Ночью погода испортилась. Между соснами свистел ветер. Двери скрипели и стонали, будто покойница встала со смертного ложа и в последний раз обходила виллу. Ирина, не выдержав, поднялась наверх, закурила и попыталась заняться чтением. Но свист ночного ветра и таинственные звуки, чередующиеся с немой тишиной, угнетали ее. Она спустилась в столовую, подошла к буфету и налила себе рюмку коньяку. Алкоголь расслабил ее натянутые нервы, и душевное смятение вылилось у нее в невеселый смех. До чего она сейчас похожа на Бориса!.. Боится чего-то смутного, неопределенного, но, как и он, стремится пройти свой путь до конца, как и он, обманывает себя напускной самоуверенностью… Вклады ее в нескольких банках теперь казались ей скромными сбережениями, роскошная квартира – тесной, а спортивный автомобиль – банальной игрушкой. Девушка, ходившая когда-то на свидания к часовне, незаметно превратилась в подругу женатого мужчины, затем в любовницу, принимающую подарки, nocif этого в сожительницу, требующую уважения, и, наконец, в хитрую, неразборчивую содержанку, которой все равно, уважают ее или нет. А теперь она хотела выйти за Бориса, завладеть «Никотианой» и ее миллионами. Она погрязла в гнусностях мира, которым правят деньги, предалась лености, эгоизму и наслаждениям, кокетничала своим любительским интересом к медицине и ошеломляла всех своим мотовством и причудами. И, осознав все это, Ирина почувствовала, что она всего лишь паразит, вызывающий озлобление людей.

На востоке медленно занималась заря дождливого дня.

На следующее утро Ирина послала телеграммы в Берлин, Гамбург и Карлсбад, распорядилась перевезти покойницу в Софию и набальзамировать тело, чтобы сохранить его до приезда Бориса и госпожи Спиридоновой из-за границы. Конечно, надо было устроить хотя бы приличные похороны. Но на самих похоронах Ирина присутствовать не хотела и решила провести дней десять в Чамкории. Сиделка уехала в Софию сопровождать тело, и на вилле осталась только пожилая кухарка, которая хорошо готовила, но, подавая на стол, иногда вдруг принималась истерически плакать по Марии. То был невыносимый плач впадающей в детство старухи. Чтобы от него отделаться, Ирина отослала кухарку в Софию и стала обедать в казино, а потом велела приносить себе обеды на дом. Она старалась не думать о Марии и всецело предалась отдыху, как умеют отдыхать светские женщины, поглощенные мелочными заботами о своем здоровье и красоте.

Погода прояснилась. После дождей воздух был напоен озоном и ароматом смолы. Днем ярко светило солнце, по ночам мерцали холодные звезды. Ирина каждое утро ходила гулять в лес, а после обеда читала и спала. Но вместо успокоения в душу ее незаметно вселилась тоска и горечь. Тишина, покои и сдержанность тяготили ее. Однажды ее обуяло желание вызвать по телефону из Софии фон Гайера, но она удержалась. После ее свидания с Ценкером бывший летчик гордо отошел от нее, желая показать ей свое превосходство. Потом она как-то встретилась в лесу с юнкером из моторизованной части, охранявшей резиденцию царя в Ситнякове. Это был привлекательный, красивый юноша. Ирина, которой наскучило одиночество, бросила ему многозначительный взгляд. Юнкер остановился и непринужденно заговорил с ней. И вдруг она вспомнила, что этот юноша – сын бывшего министра, одного из юрисконсультов «Никотианы». Пробудившееся благоразумие предостерегло Ирину от сомнительного приключения, которое могло повредить ее репутации. Она разозлилась на себя и, расстроенная, вернулась домой. И ей показалось, что в душе у нее таится что-то безнадежно порочное, какая-то гниль, от которой ее не может избавить даже чувство собственного достоинства.

Однажды вечером, когда она легла спать и погасила лампу, ей опять стало страшно, как в день смерти Марин. Ей почудилось, будто в вилле находится еще кто-то. Было уже около полуночи, и она всячески старалась заснуть, по негромкое завывание ветра не давало ей покоя. По небу неслись рваные тучи, и луна то выглядывала из-за них, то пряталась. Из открытого окна веяло сыростью горных ущелий и запахом папоротника и грибов.