Сергей Шаргунов - Птичий грипп

• Название: Птичий грипп
• Автор: Сергей Шаргунов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-054532-2, 978-5-271-21544-5

«Птичий грипп» – новый роман молодого, но уже известного прозаика Сергея Шаргунова.

Его герои желают участвовать в русской истории. Они взрывают бомбы в кафе, раскидывают листовки у Кремля, штурмуют особняки на Рублевке и колонию в Краснокаменске. Или выслуживаются перед властью, топчут тех, кто посягает на власть.

Преступники и романтики по обе стороны баррикады.

---

Сергей Шаргунов Птичий грипп

Оттепель

– Тебе плохо? – крикнуло окно материнским голосом.

Степан лежал среди талого снега на тротуаре Остоженки. Мимо ползла полуденная пробка.

Он не был мертв и не бился в припадке. Отдыхал. Мирно полеживал в сером холодном месиве. Изучая небо.

– Страсти! – выдохнула тетка, плывшая уверенно, но и словно марево, с гвоздичками в фольге.

Затем перемещалась компания школьников: вертелись, болтали, жевали, взрыв хохота, и еще долго хохотали, оборачиваясь и показывая телу гадкие знаки.

Люди выходили из аптеки, возле которой лежало тело, кто-то ругался, кто-то спешил покинуть место, кто-то, видя, не видел…

Некоторые водилы приветственно бибикали.

Тощий таджик в оранжевом жилете чистил тротуар. Подошел и заносчиво позвал:

– Ты че, грязью лечишься?

Степан взмахнул рукавами пальто и опустил их обратно в грязь. Он лежал в пестрых бликах солнца. Под распахнутым пальто виднелась водолазка. На водолазке, когда-то белой, чернели броско разводы, шоколадная клякса жирнела на переносице. Уборщик тронул голову лежащего сталью лопаты.

К сценке приплюсовалась ветхо одетая старушонка:

– А милиция где? А наше дело телячье… Обоссался – обтекай…

Она засмеялась звонко.

Чумазый юноша валялся среди мутного водянистого города. Небо таяло, было ярко, катило голубые волны. В небе птицы купались размашисто.

Рекордно ранняя весна.
И мы не держим зла,
Поскольку прошлому хана
Воистину пришла!

Юноша придумал такое стихотворение, пока лежал.

Щеки его недужно розовели, глаза сощурил жар.

– Упал? – закричал на другом конце Остоженки мужик, припарковавший «хаммер» и почему-то не переходивший улицу. – Куда его? Жмурик?

Из арки метнулась фигура в раскрытой лиловой куртке.

– Сте-е-епа-а! – Женщина бросилась через улицу, нагнулась к телу, заслонив небо. Рванула за плечи. – Сынок… У тебя обморок?

Парень хихикнул и вскочил. Женщина отшатнулась, старушка ойкнула, дворник ударил лопатой, поймав ноту асфальта.

Парень пересек дорогу, отекая грязными ручьями. Пронесся в арку, на ходу освободился от пальто, соорудив из него ком, который на бегу прижал к себе.

– Слышь, резкий… – начал мужик у «хаммера».

Беглец исчез в арке.

Он дернул железную дверь подъезда. Поднялся лифтом. Позвонил в квартиру. Он приплясывал отчаянно, словно жаждет в туалет. Отец открыл, а внизу подъезда заслышались гулкие материнские раскаты:

– Сте-епа-а!

Он ворвался, прикрываясь грязным комом, и заготовленная пощечина отца растерянно отпала.

Влетел в комнату. Пальто бросил на пол. Схватил мобильник на стеклянном столике. Прижимая трубку к плечу скулой и слушая, как набирается, заперся на два оборота.

– Але. Чего тебе?

Ответил:

– Я УЗНАЛ: ОНИ ГОТОВИЛИ ПЛАН ВОЗМЕЗДИЯ. ЭТО СРОЧНО!

Жили-были птицы. Они не хотели, чтобы их хватали. Разве приятно, когда хватают? Они не хотели, чтобы им резали крылья и вязали лапки. Но хозяин решительно загонял их по курятникам.

Птицы вырывались из опекунских рук, чтобы устремиться к солнцу. И летели к солнцу. Они пылали заразой, мучились, сгорая в тяжелом бреду, взмахивали крыльями из последних силенок. Они делали круг над хозяйским двором и возвращались. Опаленные.

Птицы расставались с жизнями. Но перед смертью им казалось, что, издыхая, они отравляют и губят солнечным кошмаром всех на свете, весь этот белый свет!

Они рассчитывали – ВСЕХ ЗАРАЗИТЬ!

С детства Степан играл в птиц.

Предпочитал мультики с птицами. Научившись читать, он прочел небесно-закатную книжку про путешествие стаи гусей и мальчика Нильса, а еще молочно-кисельных «Диких лебедей», а до этого мама читала ему лохонувшегося «Гадкого утенка». Птицы мешались в голове. Степа и себя начал почитать за птицу. Он перебирал оперенья и роли. Он был доброй и капризной ласточкой, сорокой-балоболкой, выносливым туповатым альбатросом, вычурным гордецом павлином. А годам к восемнадцати выбрал упитанного настойчивого пингвина. Хотелось быстрее взрослеть, быть основательным. К тому же полным телом, полной физиономией, разлапистой походкой и даже любимым прикидом – черным пиджаком с белой водолазкой – Степа напоминал пингвина.

Он часто спрашивал себя: чего хотят эти все птицы, с которыми он общался? Они были гротескны. Птицы вечно гротескны: крикливы, порывисты, в глазах – безумие. Чего добивался он сам? Он был невнятен в своем жертвенном, стихотворном растворении среди общего пожара. Болезненным пингвином он обходил – больные, одна жарче другой – палаты. Бродил по галереям политических птиц. Наблюдал скоротечное развитие их недуга, всматривался в агонию, но при последних минутах издыхания спешно перемещался в следующий зал. И хихикал, нервно, затаенно хихикал, чувствуя, как все глубже в его нутро проникает смертельный вирус. Языки пламени щекотали изнутри.

Ему было двадцать четыре. Он отучился в РГГУ на социолога. Жил с родителями.

Фамилия у Степана была Неверов.

Степан думал с некоторым бахвальством: каково это, быть активным, совершать хоть и гадкие, но нетривиальные поступки и при внешней затейливости хранить внутреннюю статичность, бесстыже-ровный покой? Про такой покой Степа даже набросал стишок. И выложил у себя в интернет-блоге.

Ему интересны люди,
Но, может быть, потому,
Что все они – лишь прелюдия
К никакому ему.

И с каждым он разговорчив,
И каждому сателлит,
Кто глянет очами в очи —
Ресницы ему спалит…

Однако под прочной кожей —
Прохлада и темнота,
И люди, его тревожа,
Не выдавят ни черта.

По склону слепые сани.
По жилам жестокий яд.
Поезд – по расписанию.
По приказу – снаряд.

Пингвин под гипнозом хлада —
Все движутся, ищут цель,
И, услыхав: «Не надо!»,
Наскакивает кобель…

Кто любит табак и вина,
Кто воздух и молоко,
И все же возьмем пингвина —
Таким умирать легко.

Нет, сколько бы он ни весил,
Пускай он во льдах навек,
Он будет фальшиво весел…
Таков порой человек.

Сограждане, птицы, звери
В отчаянной их борьбе —
Сплошное одно преддверье,
Горячая дверь к тебе.

А за горячей дверцей —
Мир хлада и темноты.
И те лишь единоверцы,
Кто веры лишен, как ты.

Степа переоделся с дикой скоростью. Брюки и водолазку, пропитавшиеся грязью, сменил на свежие джинсы и рубаху, вместо пальто накинул ветровку. Подошел к зеркалу и вытер лицо старой футболкой с надписью «АВВА». Вынесся из комнаты.

Родители загородили ему дорогу.

– Ты же больной! – Выкрикнула мать.

– На голову… – Проурчал отец.

Он отплатил им деловитой улыбкой, какую дарит пассажирам падающего самолета профессиональный стюард. Они недоуменно обмякли. Сын метнулся к незакрытым дверям.

Он выбежал на набережную и поймал машину. Авто катило по оттепели. Грипп отступал.

В дороге Степа вспомнил две истории. Два предательства. Школьное и студенческое.

В восьмом классе их достала училка по литературе, припадочная. (Вылитая птица-секретарь.) В ней бурлил гормон неадекватности. Над ней глумились. Лидером класса был Кирилл, разбитной неформал, оторвыш-кукушонок.

Кирилл был горазд на злобные выдумки. Он и придумал прикол над птицей-секретарем. Он предложил наглую затею, его поймали на слове, и престиж заставил идти до конца.

Урок начался. Все встали.

– Дымом несет, – поморщилась училка и открыла классный журнал, уткнувшись в него непонимающими очками.

Пробежал смешок.

Кирилл затянулся толстой сигарой и выслал плотное гаванское облачко.

– Чем это пахнет? – Училка крутила стриженной под мальчика головой. – Мне душно! Эй!

Общий сдавленный смешок раскрепощался возле Кирилла, стоявшего за первой партой.

– Это ты, это ты, что ли? Покажи руки!

Лидер, снисходительно пожав плечами, подошел к учительскому столику, нагнулся и метнул тлеющую сигару в пластмассовое ведро.

– Там же бумаги! Сейчас мы все сгорим! Кирилл, унеси в туалет! Пожалуйста!

Не теряя насмешливого достоинства, кукушонок извлек дымное ведерко и на вытянутых руках пронес из класса под общий гогот.

Вернулся с опустошенным ведром, училки не было. Но вот она влетела. Следом вступил их директор, суровый мужчина с тяжелой, малоподвижной физиономией.

– Это правда?

– Признавайся! Ты! Самый смелый! – закричала училка.

Директор рявкнул:

– Здесь больше не учишься! Собирай вещи и марш отсюда!

Кирилл тоскливо побледнел.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом сказал он и ушел. Навсегда из этой школы.

Ребята решили отомстить. Утром, приближаясь к школе, они видели своего директора, неизменной сутулой фигурой темневшего в освященном окне на первом этаже. Окно гасло последним.