Фарли Моуэт - Проклятие могилы викинга

• Название: Проклятие могилы викинга
• Автор: Фарли Моуэт
• Издательство: Волга
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1993
• ISBN: 5-85884-012-4

Герои книги — подростки. В повести канадского писателя Фарли Моуэта «Проклятие могилы викинга» они проходят через множество испытаний, путешествуя к Гудзонову заливу по следам старинной легенды.

---

— Верно! — с трудом переводя дух, крикнул Эуэсин, видя, что его собаки почуяли запах стойбища и припустили вскачь. — Вот теперь познакомимся с эскимосами — едоками сырого мяса. Держись, сестричка, как бы тебя не съели.

9. СТОЙБИЩА ИХАЛМИУТОВ

Первой на берег въехала упряжка Питъюка, и сразу же её окружило такое множество мужчин, женщин, детей и собак, что и сани и Питъюк скрылись из глаз, будто их захлестнул коричневый вал. Джейми и Эуэсин тем временем вновь обрели власть над своими взбудораженными собаками и остановили упряжки в сотне ярдов от стойбища. Втроём — Анджелина посередине, мальчики справа и слева от неё — смотрели они на шумную встречу, которую устроили соплеменники Питъюку, но ближе не подходили.

Их удерживала не застенчивость, а что-то более серьёзное. То был и не страх — они знали, что эскимосов им бояться нечего. Скорее чувство у них было такое, словно они перенеслись из одной эпохи в другую, откатились на бессчётное множество веков назад и очутились в невообразимой древности, среди невообразимо древнего народа.

Ещё прежде чем отправиться на Север, они знали, что эскимосы удалённых от побережья областей тундры живут очень замкнуто и совсем не связаны с миром белых людей. Питъюк рассказывал, что лишь очень немногие чужаки побывали у ихалмиутов, народа малых холмов, как они себя называют. Правда, иной раз кто-нибудь из самых отважных эскимосов отправлялся в дальний путь, в факторию, оттого-то к ним и попадали ружья и иные товары. Вообще же ихалмиуты жили совсем как их предки во времена, когда даже Европа была ещё лесной чащобой и населяли её одни лишь кочующие охотники.

Ощущение это — будто они вдруг перенеслись в древний и чуждый мир — было так сильно, что и Анджелина и оба мальчика просто не понимали, как быть и что делать. Они ещё долго стояли бы на льду точно истуканы, но Питъюк наконец вырвался из смеющейся толпы и повернулся к друзьям.

— Зачем стоите? — крикнул он. — Иннуита боитесь? Вот ещё! Идите скорей, знакомить буду с моё племя!

Порядком смущённые, Эуэсин и Джейми повели упряжки к берегу. Анджелина шла за братом, чуть не наступая ему на пятки. Как нарочно, словно для того, чтобы ещё сильней смутить юных путешественников, эскимосы вдруг будто онемели, выстроились в ряд и в мёртвой тишине пристально, пытливо смотрели на подходящих к ним незнакомцев.

Кликнув двух эскимосских парнишек, Питъюк кинулся навстречу друзьям, каждому пареньку передал по упряжке (чтобы между непривязанными эскимосскими псами и ездовыми не началась драка), а сам схватил Анджелину и Джейми за руки и потащил к эскимосам.

Он подвёл их прямо к огромному, как медведь, длинноволосому старику, чьё широкое, иссечённое морщинами лицо расплылось в улыбке, открывшей обломки тёмных зубов.

— Это Кейкут, — сказал Питъюк. — Когда мой отец умер, вместо отец мне стал.

Джейми застенчиво улыбнулся, протянул старику руку. Но тот посмотрел озадаченно — он явно не знал, что с ней делать. Джейми густо покраснел и отдёрнул руку.

— Я его с прошлой зимы запомнил, — грубовато сказал он. — Как поживаете, мистер Кейкут?

Питъюк захохотал, согнулся в три погибели; не сразу ему удалось взять себя в руки. Наконец он выпрямился и закричал:

— Кейкут не белый начальник! Эскимос! Рука не пожимает, «как поживаете» не знает. Нос тереться! Вот смотри!

Он круто повернул Анджелину к себе лицом, вытянул шею и потёрся носом об её нос; глядя на них, эскимосы громко, весело расхохотались. Напряжённого молчания как не бывало, эскимосы толпой окружили приезжих. Мужчины и женщины брали их за руки, хлопали по плечам, смеялись, что-то быстро, непонятно говорили — шум поднялся оглушающий.

— Вот это да… — шепнул Джейми Эуэсину. — Как расходились-то!

— Они напугают Анджелину до смерти, — сказал Эуэсин. — Погляди, как она уцепилась за Питъюка!

Путешественников увлекли к самому большому чуму. Он был сделан из скобленных шкур карибу, сшитых и натянутых на каркас из тонких шестов. Конусообразный, он был около двадцати футов в поперечнике и футов двенадцать высотой. Анджелину и мальчиков провели, вернее, протолкнули внутрь; здесь было просторно, светло. В глубине чума пол застлан был толстым слоем одеял из оленьих шкур мехом наружу. Меховая одежда, инструменты из оленьего рога, лук, стрелы, множество каких-то непонятных предметов свешивались с шестов каркаса и валялись на полу.

— Садитесь, — пригласил Питъюк своих друзей. — Сейчас большой еда будет. Для гость всегда большой еда, потом много разговор.

— А где твоя мама, Питъюк? — спросил Эуэсин.

— В стойбище на Кейкут-озеро, — ответил Питъюк и объяснил, что его племя живёт в трех стойбищах, меж Круглым озером и рекой Кейзон, которую эскимосы называют Иннуит Ку — Река Людей. Так разделились они для того, чтобы широким фронтом стать на пути оленьих стад, идущих на север, и тем самым добывать как можно больше оленей. — Пуля нет для ружья, — закончил он. — Охотятся с лук и стрелы. Много не убьёшь. Эта зима все был сильно голодный.

Появилась немолодая женщина о круглым улыбчивым лицом, чёрные волосы, зачёсанные назад, открывали широкий лоб, их придерживал блестящий медный обруч. Женщина внесла глубокую деревянную миску с супом, в котором плавали какие-то коричневые куски. Поставила миску перед гостями и ушла. В дверной проем вдруг просунулись головы по меньшей мере десятка ребятишек; большими круглыми глазами серьёзно и зачарованно глядели они на приезжих и на еду.

— Варёные оленьи языки, — объяснил Питъюк. — Мы надо все съесть. Самый лучший еда на стойбище. Весь нам отдали. Не съедим — горевать будут.

Языки оказались необыкновенно вкусными, да к тому же все четверо проголодались, так что слова Питъюка никого не испугали. Но не успели ещё ребята разделаться с языками, как появились две женщины. Одна несла старое ведро, а другая — миску. Ведро было до краёв полно рыбьими головами — они плавали в воде и глядели на мир бессмысленным взглядом. В миске грудой высились жареные оленьи ребра.

— Ух ты! — воскликнул Джейми. — Они что, думают, мы это все съедим?

— Надо есть, — сказал Питъюк. — Эскимосы весь еда отдал. Нельзя обижать эскимосы, Джейми.

— Да ведь я тогда сам себя обижу или помру. Тут еды на целый полк. И лучше бы рыбы закрыли глаза. Терпеть не могу есть, когда на меня смотрят.

Прошло полчаса. Эуэсин, Джейми и Анджелина наелись так, что, казалось, вот-вот лопнут, и, обессилев, с трудом переводя дух, откинулись на оленьи шкуры. Один Питъюк не сдавался. Он обгладывал ребра карибу одно за другим и правой рукой кидал их в дверь; ребятишки, не спускавшие глаз с пирующих, пригибались; кости вылетали наружу, собаки набрасывались на них и уносили в зубах.

Мало-помалу, поодиночке и по двое, в чум стали сходиться взрослые. Скоро Питъюк так увлёкся разговором, что забыл о еде. Ему было что порассказать эскимосам, а им — что порассказать ему, ведь с тех пор, как он отправился с Джейми и Эуэсином на юг, в лесные края, прошло почти полгода.

Джейми, Эуэсина и Анджелину пока оставили в покое, и они были этим очень довольны. Передышка дала им время освоиться с незнакомым обиходом эскимосского стойбища.

Меж тем другие женщины внесли железные котелки с чаем. Чай привёз Питъюк, эскимосы его не пили уже больше года. Чай — главное лакомство эскимосов; в этот вечер они выпили, наверно, литров тридцать пять.

Время от времени Питъюк оборачивался к своим товарищам, коротко пересказывал, о чем идёт беседа.

Много толковали о том, что с кем произошло за эту зиму, но немало говорили и об оленях: что их становится все меньше, что зима была голодная, — а ещё о том, какая жизнь была в тундре в старину.

— Давний-давний время, — рассказывал Питъюк друзьям, — ихалмиуты жили ещё дальше на север, у большой озеро Энгикуни. Тогда много было эскимос, очень много. Стойбище большой был, наверно пятьдесят чум. Когда Кейкут совсем ребёнка был, белый люди приплыл каноэ по реке, а в стойбище пошёл большой болезнь. Почти все помер…

Тут его прервали другие эскимосы. Наконец поток речей приостановился.

— Теперь праздник будет, — сказал Питъюк. — Эскимосский праздник. Очень весело. Вот увидите!

На дворе смеркалось; одна из женщин принялась зажигать плошки из мыльного камня, в которые налит был растопленный олений жир. Фитилями служили жгуты из шелковистой неприхотливой пушицы, что цветёт повсюду за Полярным кругом. Коптилки горели чистым, ярким пламенем, освещая тёмные улыбающиеся лица эскимосов, тесно набившихся в чум.

Старик Кейкут вытащил деревянный обод, футов трех в поперечнике; на обод была туго натянута оленья кожа.

При виде этого огромного бубна эскимосы одобрительно зашумели и потеснились к стенам, оставив посредине свободное место. В чуме все гуще клубился табачный дым: Питъюк раздал пачки табаку всем мужчинам и всем женщинам, и теперь они раскуривали трубочки из мыльного камня.